– Алло?!
Ольга явно волновалась.
– Да, моя радость, слушаю тебя.
Я постарался голосом успокоить девушку. И мне это удалось.
– Вика у вас?
– Тебе её разбудить?
Она ответила без запинки.
– Нет, не надо. – И быстро сообщила: – Это я её послала.
– Вот как? – я не смог скрыть искреннего удивления.
– Я бы и сама приехала, но мне нельзя.
– Ага. – Это прозвучало глупо, я не был готов к таким простым ответам на многочасовые головоломки, подозрения и сомнения. Мне показалось, трубку параллельного аппарата в гостиной подняли. – Жаль. Но я тебе очень благодарен.
– А-а… – запнулась Ольга. – А где она спит?
– Твоя сестра выгнала меня на диван в гостиную, – заверил я так серьёзно, что готов был и сам в это поверить. – А сама закрылась в спальне.
– Правильно сделала! – заметно повеселела Ольга.
– Алло! – вмешалась Вика. – Пожалуйста, положи трубку, – попросила она меня в другом помещении. – Мне надо с ней поговорить.
– Спасибо, что позвонила, и… – Я наконец нашёл слова, которые выразили мои чувства. – Страшно рад тебя слышать.
– Я тоже, – сказала Ольга.
Каша в кастрюльке важно пыхтела, показывала, что сварилась. Размышляя о причинах необычного поступка девушки, я убрал кастрюльку с огня, на её место поставил чайник. Связка ключей осталась в гостиной на журнальном столике, я сходил за ними и, когда заглянул в свою бывшую детскую, она показалась мне такой же, какой была ночью. При дневном свете в пыли на полу чётко выделялись следы ног, моих и Вики, а на выключателе – отпечатки моих пальцев. Это были единственные свидетельства, что детскую впервые потревожили за долгие месяцы забвения. Зато в другой запертой комнате я заметил некоторые изменения, к которым не были причастны ни я, ни незваная гостья. В тонком слое пушистой пыли на подоконнике тревожным знаком появился свежий отпечаток мужской обуви. Отпечаток не бросался в глаза при беглом осмотре, и в иных обстоятельствах я бы не обратил на него внимания. Приблизившись к подоконнику, я обнаружил, – во внутреннем и наружном оконном стекле были вырезаны кружки, достаточные, чтобы просунуть кисть руки и открывать форточки, а за ними и рамы. Круглые стёкла были возвращены на место и приклеены к основному стеклу прозрачным скотчем.
Вид из этой комнаты был почти таким же, как из смежной с ней спальни. Внизу лужайка с тропами, слева и метрах в шестидесяти напротив жилые строения из серого кирпича. Справа, за высаженными в ряд старыми тополями и пешеходной дорожкой протянулась улица с односторонним движением. А по ту сторону улицы виднелись огороженная платная стоянка автомобилей и приземистое здание какого-то учебного заведения. Отличием от вида из спальни была высокая берёза, кора которой потрескалась и давно позабыла про белый цвет. До ближайших веток берёзы, до редких жёлтых листьев на них можно было дотянуться рукой. Ночью не составляло труда подставить к стене дома лёгкую складную лестницу и скрытым берёзой забраться ко мне запросто, без приглашения. Чем и позабавился некто, знакомый Вики.
Мне стал понятен её странный интерес к осмотру всей квартиры. Она хотела отпугнуть шутника. Опасного малого. На подоконнике отпечатались подошвы кроссовок небольшого размера, напоминающие следы на песке в дачном посёлке. Чёрт бы побрал, этих женщин, вечно они путают карты в мужских играх. Мне повезло, что на этот раз Ольга и Вика спутали карты обладателя кроссовок.
Я обернулся на шлёпанье тапочек. Вика остановилась за порогом в полумраке коридора. На ней был мой синий халат. Она была не ниже меня, и ей не понадобилось закатывать рукава. Я вышел к ней, не позволяя увидеть след на подоконнике.
– Тебе идёт, – я указал на халат и запер дверь.
– Скольким женщинам ты это говорил? – её голос был бесстрастным, рассудочным.
– Тебе первой, – заверил я.
– Очень милое враньё. – Она остановила меня за руку, посмотрела в глаза, будто хотела узнать, где я прячу сокровища инков. – Что ты там делал?
– Искал уединения, – у меня не получилось перевести всё в шутку. – Послушай. В следующее твоё появление я буду спать в этой комнате, на коврах, а не на диване и не с тобой.
– Очень смешно.
– А что ты хочешь услышать? Тебя, оказывается, прислала сестра. А я всю ночь, как идиот, верю, в этом мире не перевелись чудеса.
– Какие, например?
– Какие-какие, – я высвободил руку и направился в кухню, – просто чудеса.
Заварив чай, я разложил кашу в две тарелки, за неимением сливочного масла, добавил маргарин, из холодильника достал два сваренных вкрутую яйца. Она между тем уселась напротив, сунула в рот сигарету. Но я не спешил показывать хорошее воспитание.
– Дай прикурить, – попросила она.
Я молча бросил на стол спичечный коробок. Помедлив, она сама вынула, зажгла спичку и подпалила конец сигареты. Затянулась и выпустила струю в мою сторону.
– Так ты больше веришь в чудеса?
– Чудес не бывает, – буркнул я, опускаясь на свой стул, и протянул ей ложку. – Ешь, что бог послал.
Она хотела опять затянуться, однако я ловко выхватил сигарету и бросил в раковину. По тому, как сверкнули глаза, её это поразило.
– Ты… ты тиран!
– И тайный последователь секты «Домостроя». Ешь!
Она не знала, на что решиться, потом всё же взяла ложку.
– И почему я тебя слушаюсь?
– Влюбилась, как кошка.
– В кого?
– В меня.
– Вот ещё! – она хмыкнула. – Может быть.
– Кто он? – вдруг негромко спросил я.
Она посерьёзнела.
– Кто?
– Не делай из меня идиота.
Вика отложила ложку. Вынула из пачки новую сигарету. Она ждала, и мне ничего не оставалось, как прекратить жевать, на этот раз самому зажечь чёртову спичку. Я вернулся к еде, но ел медленно, проклиная себя, что вылез с этим вопросом. Будто у меня мало проблем и уверенность в завтрашнем дне.
– Ревнуешь? – наконец произнесла она.
– – Ещё как! Хочу набить ему морду, вызвать на дуэль, вцепиться крепкими зубами в ахиллесову пяту. Что ещё можно придумать? А-а, швырнуть его крокодилам…
– Он погиб.
Я осёкся, потом проворчал:
– Если ты полагаешь, я зальюсь слезами…
– Я не о нём сейчас думаю.
– Понятно, траур закончен. О мужьях.
– Дурак. Какой же ты…
Она смолкла.
– Какой?
– Глупый.
– Конечно. У меня ведь нет опыта двух замужеств и погибшего сердечного друга.
– А ты и вправду влюбился, – заключила она.
Я не нашёлся, что ответить.
– Я тебя прошу, – голос её стал ровным. – О замужествах больше мне не говори. Ты ничего не понимаешь.
– Где уж мне понять тонкую душу красавицы, склонной к измене, – насупился я, вяло собирая ложкой кашу, которая оставалась в тарелке.
– Да. Ничего не понимаешь. А давно бы мог догадаться обо всём. Налей мне кипятку и дай кофе.
Я неспешно исполнил и то, и другое. Она продолжала играть в капризную девочку.
– Я хочу конфету. У тебя есть конфеты?
– Ты будешь есть? Мне надо уходить.
– А я при чём? – она пожала плечами. – Мне торопиться некуда. Надо привести себя в порядок, помыться.
Я поднялся, достал из настенной полки бумажный пакет с карамельками, положил перед ней на стол. Сам же отправился одеваться.
Когда я уже выходил в прихожую, она появилась со спины, обхватила за шею и поцеловала в щёку.
– Мне правда идёт твой халат?
– Очень.
– И ты опять хотел бы меня в нём увидеть?
– И без него тоже.
Она покраснела, глаза у неё заблестели. Я не стал ждать, что будет дальше, вылетел на лестничную площадку и скатился по лестнице, словно за мной гналось стадо голодных динозавров. Уже в машине сообразил, что благодаря бегству выиграл дважды. Во-первых, даже временное бездействие могло обернуться для меня непредсказуемыми последствиями. А во-вторых, женщины не любят, когда последнее слово остаётся не за ними. Их это заводит, заставляет размышлять, как добиться, чтобы такое не повторилось. Не надо торопить события. Как там поговорка у лягушатников? Всё удаётся тому, кто умеет ждать. Я ещё мало значил для Вики, чтобы доверяться одним словам и порывам. Пока не затронуты инстинкты, она сегодня вспыхнет «Да». А завтра станет раскаиваться и холодно отвергнет «Нет». А на это я уже был не согласен. Слишком хорошо запомнился ночной, обращённый не ко мне порыв страсти. Опасная женщина, на ней можно сломать шею. Но этим она меня и привлекала.
16
Мне надо было попасть в квартиру Ивана. Но он недавно приобрёл новую, и я не знал где. Я выехал на тихую улицу и остановил «шевроле» напротив отделения почты, которое находилось в пристройке к облицованному белой плиткой многоквартирному строению. На углу пристройки я увидел два таксофона, – оба свободные.
