Его продрал озноб. Камень начал сочиться светящимся дымом. Когда же убрал руку, камень остался где был, прилипнув к стене здания.
Каладин наклонился ближе, прищурив глаза. Ему показалось, что он видит мельчайших спренов, темно-голубых и похожих на кляк сы, собравшихся в том месте, где камень соприкасался со стеной.
– Спрены уз, – пояснила Сил, подлетев к его голове; она по-прежнему стояла на воздухе.
– Они не дают камню упасть.
– Может быть. Или, возможно, их притянуло то, что ты сделал, когда закрепил его.
– Все работает не так. Верно?
– Спрены гниения вызывают болезнь, – лениво проговорила Сил, – или она их притягивает?
– Все знают, что они ее вызывают.
– А спрены ветра вызывают ветер? Спрены дождя – дождь? Спрены пламени устраивают пожары?
Он растерялся. Нет, конечно. Или да?
– Это бессмысленно. Мне нужно узнать, как избавиться от этого света, а не изучать его.
– А почему, – повторила Сил, – ты должен от него избавляться? Каладин, ты же слышал истории о людях, что ходили по стенам, людях, что повелевали бурями. О ветробегунах. Почему ты хочешь избавиться от чего-то подобного?
Каладин мучительно подыскивал нужные слова. Исцеление, то, что в него никогда не попадали стрелы, хотя он бежал в первом ряду… Да, это странно. Почему это его так испугало? Может, ему страшно оказаться отделенным от всех остальных, каким всегда был его отец как лекарь в Поде? Или причина крылась в чем-то более существенном?
– Я делаю то, что делали Сияющие, – проговорил он.
– Именно это я и сказала.
– Я думал, что проклят или что поссорился с какой-нибудь силой вроде Старой магии. Может, это все объясняет! Всемогущий проклял Сияющих за то, что они предали человечество. А если я тоже проклят за то, что делаю?
– Каладин, ты не проклят!
– Ты же сказала, будто бы не понимаешь, что происходит. – Он принялся ходить туда-сюда по переулку. Камень наконец-то отлепился от стены и грохнулся оземь. – Ты можешь утверждать со всей уверенностью, что мои действия не навлекли на меня несчастья? Ты знаешь достаточно, чтобы это отрицать?
Сил стояла в воздухе, скрестив руки, и молчала.
– Это… вот это… – сказал Каладин, кивнув на камень. – Оно противоестественно. Сияющие предали человечество. Они лишились сил и были прокляты. Легенды все знают. – Парень бросил взгляд на свои руки, которые еще светились, но слабее, чем раньше. – Что бы мы ни сделали, что бы со мной ни случилось, я каким-то образом навлек на себя то же самое проклятие. Потому-то вокруг меня все умирают, когда я пытаюсь им помочь.
– Ты считаешь меня проклятием? – спросила она.
– Я… ну… ты же назвала себя частью всего этого, и…
Она решительно направилась вперед, тыкая в него пальчиком, – маленькая разгневанная женщина, повисшая над землей.
– Так ты думаешь, все из-за меня? Твои неудачи? Смерти?
Каладин не ответил. Он почти сразу понял, что молчание было самым худшим вариантом ответа. Сил – на удивление человечная в своих чувствах – развернулась в воздухе с обиженным видом и шмыгнула прочь, превратившись в ленточку из света.
«Я принимаю это слишком близко к сердцу», – сказал он себе. На душе было неспокойно. Он снова прислонился к стене, прижал ладонь к голове. Не успел он собраться с мыслями, как у входа в переулок появились чьи-то тени. Тефт и Лопен.
– Скалословы! – воскликнул Лопен. – В тени ты и впрямь светишься, ганчо!
Тефт схватил Лопена за плечо:
– Он никому не скажет, парень. Я об этом позабочусь.
– Ага, ганчо. Клянусь, никому ни слова. Можешь верить гердазийцу.
Каладин поглядел на них, все еще сбитый с толку, а потом протолкался мимо, выбежал из переулка и ринулся через весь лесной склад, подальше от любопытных глаз.
Когда сгустилась ночная тьма, тело Каладина уже перестало излучать потоки света. Он тускнел, точно угасающий костер, и через несколько минут потух совсем.
Парень шел на юг, вдоль края Расколотых равнин, по пограничной полосе между военными лагерями и самими равнинами. В некоторых частях – вроде площадки для построения возле лесного склада Садеаса – полоса представляла собой пологий склон. В других местах были скальные хребты футов восемь в высоту. Он как раз шел мимо такого, и справа от него были камни, а слева – равнины.
Скалы покрывали впадины и трещины, а кое-где имелись и маленькие пещерки. Среди теней местами все еще блестели лужи, оставшиеся после Великих бурь, что случились несколько дней назад. В камнях все еще копошились разные живые существа, хотя вечерняя прохлада вскоре заставит их попрятаться. Он миновал место, испещренное небольшими дырами, заполненными водой; кремлецы – многоногие с маленькими клешнями, с удлиненными телами в панцирях – пили и ели по краям этих дыр. Из одной высунулось маленькое щупальце, схватило кремлеца и утащило в воду. Наверное, хватун.
У подножия хребта травинки выглядывали из своих нор. Пучки пальцемхá среди зелени напоминали цветы. Ярко-розовые и пурпурные отростки пальцемха сами казались щупальцами, которые колыхались на ветру. Когда Каладин проходил мимо, робкая трава пряталась, но пальцемох был смелее. Пучки его отростков скрывались в раковинах, только если он постукивал по камню прямо рядом с ними.
Над ним, на скалистом хребте, несколько дозорных следили за Расколотыми равнинами. Эта земля под хребтом не принадлежала ни одному из великих князей, так что дозорные не обращали внимания на Каладина. Его остановили бы, лишь попытайся он покинуть военные лагеря, у их южной или северной границы.
Никто из мостовиков не пошел за ним. Он не знал, что именно им сказал Тефт. Возможно, что Каладин сильно расстроился из-за смерти Карты.
Было странно оказаться в одиночестве. С того дня, как Амарам его предал и превратил в раба, он постоянно был вместе с кем-то. Замышлял побег с рабами. Трудился с мостовиками. Солдаты его охраняли, работорговцы били, друзья на него полагались. В последний раз он остался один той ночью, когда его связали и бросили на милость Великой бури.
«Нет, – подумал он. – Той ночью я был не один. Со мной была Сил».
Он опустил голову, проходя мимо маленьких трещин в земле слева. Эти трещины расширялись к востоку и превращались в ущелья.
Что с ним происходит? Он не бредит. Тефт и Лопен тоже все видели. Тефт, похоже, чего-то такого и ждал.
Каладин должен был умереть во время той Великой бури. Но вместо этого уже через некоторое время оказался бодрым и здоровым. Его ребра по-прежнему должны были болеть, но он уже несколько недель ничего не чувствовал. Его сферы и сферы мостовиков, оказавшихся поблизости, постоянно теряли буресвет.
Может, его изменила Великая буря? Но нет, он обнаружил иссякшие сферы до того, как его подвесили умирать. И Сил… Она ведь почти признала ответственность за кое-что из случившегося. Это длится уже достаточно долго.
