Может, его изменила Великая буря? Но нет, он обнаружил иссякшие сферы до того, как его подвесили умирать. И Сил… Она ведь почти признала ответственность за кое-что из случившегося. Это длится уже достаточно долго.
Он подошел к выступу скалы и прислонился к нему, вынудив траву спрятаться. Посмотрел на восток, на Расколотые равнины. Они стали ему домом и гробницей. Жизнь на них рвала его на части. Мостовики глядели на него как на вожака и спасителя. Но у него внутри были трещины, похожие на эти, в камнях на краю Равнин.
Трещины расширялись. Он продолжал давать обещания самому себе, словно человек, выдохшийся после долгого бега. Еще немного. Вот только до следующего холма. Там можно сдаться. Тонкие разломы, щели в камне.
«Я попал куда надо, – подумал он. – Мы созданы друг для друга. Я такой же, как эти Равнины».
Интересно, что их разбило? Какой-то страшный удар?
Где-то далеко заиграла музыка и полетела над Равнинами. Каладин вздрогнул от неожиданности. Звуки были такими неуместными, что пугали, несмотря на мелодичность.
Они доносились с Равнин. Заинтригованный Каладин двинулся вперед. На восток, к плоской, сглаженной ветром скале. Он шел, и звуки становились громче, но они по-прежнему были щемящими, эфемерными. Играла флейта, хоть и с более низким звучанием, чем большинство из тех, что он слышал раньше.
Приближаясь, Каладин почувствовал запах дыма. Потом увидел свет. Впереди горел маленький походный костер.
Он вышел к своеобразному полуострову, возникшему из-за крутого поворота убегавшей во тьму расщелины, в которую превратилась одна из трещин. На самом краю «полуострова», с трех сторон окруженного пропастью, на валуне сидел мужчина с бледно-голубыми глазами и в черном мундире. Перед ним горел костерок из коры камнепочек. У незнакомца были короткие черные волосы и лицо с резкими чертами. На поясе висел узкий меч в черных ножнах.
Каладин ни разу не слышал, чтобы светлоглазый играл на флейте. Разве они не считали музыку женским занятием? Светлоглазые мужчины пели, но не играли на музыкальных инструментах. Это можно лишь ревнителям.
Этот человек был невероятно талантливым музыкантом. Странная мелодия, которую он играл, казалась чужеродной, почти нереальной, словно происходила из иного места и времени. Ей вторило эхо из ущелья, будто незнакомец играл дуэтом с самим собой.
Каладин остановился неподалеку, сообразив, что последнее, что ему нужно сейчас, – связаться со светлордом, особенно с таким, который достаточно эксцентричен, чтобы нарядиться в черное и уйти на Расколотые равнины попрактиковаться в игре на флейте. Юноша повернулся, чтобы вернуться в лагерь.
Музыка оборвалась. Каладин замер.
– Я все время переживаю, что разучусь на ней играть, – раздался негромкий голос у него за спиной. – Знаю, это глупо, я ведь так много практиковался. Но в последнее время редко получается уделять ей столько внимания, сколько она заслуживает.
Каладин повернулся к незнакомцу. Его флейта была вырезана из темного, почти черного, дерева. Инструмент выглядел слишком заурядным для светлоглазого, но тот держал флейту почтительно.
– Что вы тут делаете? – спросил Каладин.
– Сижу. Время от времени играю.
– Я хотел спросить, почему вы здесь?
– Почему я здесь? – переспросил мужчина и, опустив флейту, расслабленно откинулся назад. – А почему мы все здесь? Это довольно глубокомысленный вопрос для первой встречи, юный мостовик. Я предпочитаю начинать с представлений, а потом уже переходить к теологии. Или к обеду. Можно даже вздремнуть. Да и вообще заниматься чем угодно, лишь бы не теологией. Но представления все-таки важнее всего.
– Ну хорошо, – сказал Каладин. – Итак, вы…
– Итак, я здесь сижу. Время от времени играю… на нервах мостовиков.
Каладин зарделся и вновь вознамерился уйти. Пусть светлоглазый дурень болтает и делает что вздумается. Каладину надо было поразмыслить над сложными решениями.
– Вот и правильно, убирайся, – раздалось у него за спиной. – Я даже рад, что ты уходишь. Тебя не стоит подпускать слишком близко. Мой буресвет мне еще пригодится.
Каладин на миг застыл, потом резко повернулся:
– Это вы о чем?
– О моих сферах, – сказал странный человек, демонстрируя полностью заряженный изумрудный броум. – Все знают, что мостовики – воры или, по меньшей мере, попрошайки.
Ну конечно. Он имел в виду сферы. Он не знал о Каладиновом… недуге. Ведь так? В глазах незнакомца заплясали искорки, словно он очень удачно пошутил.
– Не обижайся, что я назвал тебя вором. – Незнакомец вскинул палец. Каладин нахмурился. Куда подевалась сфера? Ведь тот только что держал ее именно в этой руке. – Я хотел сделать тебе комплимент.
– Сделать комплимент? Назвав вором?
– Разумеется. Я и сам вор.
– В самом деле? И что же вы воруете?
– Гордыню. – Человек подался вперед. – И временами скуку, если у меня самого гордыни в избытке. Я королевский шут. Или был таковым до недавнего времени. Думаю, вскоре я утрачу это звание.
– Королевский – кто?
– Шут. Моя работа – быть остроумным.
– Морочить людям голову и быть остроумным – не одно и то же.
– Ага! – Глаза незнакомца сверкнули. – Вижу, ты мудрее большинства тех, с кем я в последнее время общался. А что же тогда означает быть остроумным?
– Говорить умные вещи.
– А что такое ум?
– Я… – Почему он продолжает этот разговор? – Я думаю, это способность говорить и поступать правильно в нужный момент.
Королевский шут склонил голову набок, потом улыбнулся. Наконец протянул Каладину руку:
– И как же тебя зовут, мой вдумчивый мостовик?
Каладин нерешительно протянул руку в ответ:
– Каладин. А… тебя?
– У меня много имен. – Человек в черном пожал руку. – Я начал жизнь как мысль, идея, строчка на бумаге. Это я тоже украл. Самого себя. Однажды меня назвали в честь камня.
– Надеюсь, он был милый.
– Он был красивый, – сказал Шут. – И сделался совершенно никудышным из-за того, что я носил его имя.
– Ну и как же теперь тебя называют?
– По-разному, и лишь изредка вежливо. Я почти все заслужил, к сожалению. Но вот ты можешь звать меня Хойд.
– Это твое имя?
– Нет. Имя того, кого мне стоило бы любить. И еще одна вещь, которую я украл. Мы, воры, только этим и занимаемся.
Он бросил взгляд на восток, на быстро темнеющие Равнины. Костерок возле валуна, на котором сидел Хойд, отбрасывал тусклый свет, красноватый из-за мерцающих углей.
– Что ж, рад знакомству, – сказал Каладин. – Мне пора…
– Сначала я кое-что тебе дам. – Хойд подобрал свою флейту. – Подожди, пожалуйста.
Каладин вздохнул. Похоже, этот чудак его не отпустит, пока не добьется своего.
