Ведь я червяк в сравненье с ним!
В сравненье с ним,
С лицом таким -
С его сиятельством самим!
Императрицы, сначала, изумленно молчали. Мария Федоровна, расхохотавшись, захлопав в
ладоши, велела: «Дальше!»
Юджиния оглянулась. У бронзовой статуи девушки, было тихо, тенисто, журчала вода. Девушка,
потрогав прохладный, влажный камень, услышала голос: «Мадемуазель Эжени!»
Он вскочил с травы и оправил простой, темный сюртук. «Он меня ниже, - поняла Юджиния, -
ненамного, но ниже. Кузен Пьер, он, в родителей, конечно. Тетя Тео шести футов ростом, а дядя
Теодор говорит, что, таких как он, на ярмарках показывают».
-А как вас сюда пустили, месье Александр? Это ведь императорский парк, закрытый, - весело
поинтересовалась девушка. Она была в шелковом, дневном, скромном платье, белую шею
огибала полоска кружева.
Пушкин отмахнулся: «Я еще подростком здесь все облазил, я совсем недавно, - он вдруг
покраснел, - Лицей закончил. Сторожа меня еще помнят».
-Ему всего двадцать, он говорил, - Юджиния все смотрела на статую молочницы, что печально
склонила голову. «Странно, иногда он совсем ребенок, смеется, дурачится. Потом у него глаза
вдруг становятся, как у старика. Вот как сейчас».
Он ничего не мог с собой сделать - он пришел сюда, чтобы объясниться. Вместо этого, внезапно,
покусав карандаш, Пушкин пробормотал: «Урну с водой уронив, об утес ее дева разбила…,
Простите, мадемуазель Эжени, у меня так бывает».
-Я уже поняла, - хихикнула девушка. «Вы незнакомым людям на улице стихи читаете, моему отцу,
например».
-Ваши родители, - Пушкин посерьезнел, - замечательные люди. Как Воронцовы-Вельяминовы.
Мадам Тео мне рассказывала, что они с вашей матушкой еще в Америке познакомились, в
юности».
Юджиния кивнула, и Пушкин полюбовался ее лазоревыми глазами: «Ничего говорить не буду.
Видно, что Петруша ее любит. Может, хоть смелости наберется, объяснится…, Он воевал, в
партизанах был, а робеет». Он чуть улыбнулся: «Я просто буду называть ее N.N. Вот и все, - он
тряхнул головой и откашлялся: «Я, почему, попросил вас прийти, мадемуазель Эжени. Я хотел
сказать, что всегда буду вам другом. И, если вам что-то надо будет…, - он не закончил. Юджиния
отчаянно подумала: «Может быть, спросить у него о кузене Пьере? Они друзья…, Нет, нет, это
неприлично».
-Спасибо, месье Александр, - она протянула маленькую, крепкую руку. Пушкин почувствовал,
какие жесткие у нее кончики пальцев.
-Я очень рада, - Юджиния покраснела, - что у меня есть друг в России.
-Была, не была, - решил Пушкин. «Петруша меня поблагодарит, в конце концов. Наверное».
-У вас еще один друг есть, мадемуазель Эжени, - серьезно сказал юноша и внезапно смешался:
«Он и мой друг тоже…, Он не знает, что я вам это говорю, это я так…, Он на приеме был, у
Воронцовых-Вельяминовых, - Пушкин склонил темноволосую голову и замолчал.
Наверху, в зеленой листве распевались, щебетали птицы. Юджиния все молчала, а потом,
неслышно вздохнула: «Месье Пушкин…, Вы, пожалуйста, передайте своему другу, что я ему очень
благодарна, но я…, я люблю другого человека».
Ей сразу стало легче. Девушка прислушалась к звуку своего голоса: «Правильно. Я его люблю.
Люблю. Приду, и все ему скажу, а потом, будь, что будет».
-Не буду ему ничего передавать, - подумал Пушкин, - тогда обо всем говорить придется, а Петруша
меня за такое не похвалит.
-А вы сбежали из дворца? - поинтересовался он, все еще грызя карандаш. «Или концерт
закончился?»
-Меня отпустили, - Юджиния рассмеялась. «Его величество с братом еще заняты. Царственные
особы хотели послушать песни, что не предназначены для девичьих ушей».
-Беранже, - утвердительно сказал Пушкин. «Я его очень люблю». Он повертел в руках блокнот: «Я
тоже иногда пишу вещи, которые никто не напечатает. Их переписывают, конечно…, - он вздохнул
и Юджиния велела: «Почитайте».
Она, зачарованно, слушала. Потом, нетвердо выговаривая слова, девушка повторила: «И на
обломках самовластья напишут наши имена…, Вы в это верите, месье Пушкин?»
-Верю, - ответил он. Юджиния, взглянув на свои золотые, привешенные к браслету, часики,
озабоченно заметила: «Пора возвращаться. Вы меня не провожайте, не надо». Она взглянула на
Пушкина: «Вижу, вы о других вещах думаете».
-Думаю, - пробормотал он, открывая блокнот. «Вы простите меня…, - а потом он прислонился к
подножию статуи и начал писать - быстро, что-то шепча.
Когда он поднял голову, Юджинии уже не было.
-Так всегда, - вздохнул юноша, - но что, же делать, если это, - он посмотрел на исчерканную
страницу, - меня сильнее. Конечно, надо еще работать…, - он тихонько прочел:
Увижу ль, о друзья! народ неугнетенный
И Рабство, падшее по манию царя,
И над отечеством Свободы просвещенной
Взойдёт ли наконец прекрасная Заря?
-Увижу, - Пушкин, скинув сюртук, засучив рукава рубашки, опять устроился на траве, погрузившись
в свои записи.
Юджиния шла по главной аллее к Александровскому дворцу. Услышав сзади стук копыт, она
обернулась. Всадник, - в военной форме, на кровной, вороной лошади, - спешился и склонил
непокрытую, светловолосую голову. «Мадемуазель, простите мне мою смелость, но вы совсем
одна, я подумал, что….»
Юджиния улыбнулась: «Это императорский парк. Ее величество Мария Федоровна уверила меня в
том, что он совершенно безопасен, месье. Но все равно, спасибо вам.
-Я вас провожу, - он погладил лошадь и велел: «Скачи на конюшню, милый».
-Он очень умный, - заметил молодой человек, - мы с ним вместе с тех пор, как мне четырнадцать
исполнилось. Он меня с полуслова понимает, мадемуазель…., - он вопросительно взглянул на
Юджинию.
-Юджиния Кроу, - девушка протянула руку: «Какой он высокий. Выправка отличная, сразу видно,
что офицер. Но он в другом звании, не поручик, форму кузена Пьера я помню».
Молодому человеку вряд ли было больше двадцати пяти. «Какие глаза, - подумала Юджиния, -
красивые, конечно, голубые, но как лед. Даже страшно становится».
Офицер рассмеялся, и она, - непонятно почему, - вздрогнула. «Вы пианистка, мой старший брат
говорил. Я поэтому и гнал коня, боялся опоздать на концерт».
-Ваше высочество, - Юджиния зарделась, - простите, я никак….
-Месье Николя, - великий князь склонился над ее рукой, - и никак иначе, мадемуазель. Иначе я
обижусь. Вы же не хотите, - он быстро, почти незаметно, улыбнулся, - чтобы я обижался?
-Нет, - заставила себя ответить Юджиния, - нет, месье Николя.
-Вот и славно, - покровительственно сказал великий князь, - бегите. Я переоденусь и сразу же
приду в зал.
Он проводил глазами ее стройные, в кремовом шелке, плечи: «Посмотрим, мадемуазель Эжени,
удастся ли вам сделать так, чтобы я действительно не обиделся».
Потом она играла Моцарта. Николай, устроившись на диване, рядом с матерью, любовался
рыжими, светящимися в лучах полуденного солнца волосами девушки.
Он искоса взглянул на старшего брата. Император сидел, закрыв глаза, длинные, темные ресницы
дрожали. Николай увидел, как он незаметно, нежно касается руки жены.
-Детей у них уже не будет, - подумал великий князь, - и, слава Богу. Ей сорок лет, хоть они и
помирились, но все равно…., Императором стану я, в этом сомнений нет. Константин дурак, из-за
женщины отказаться от права на престол. Я такого не сделаю, никаких морганатических браков.
Мадемуазель Эжени останется в России, вот и все. Станет моей любовницей. Она никто, дочь
какого-то торговца. Но как она хороша…, - Николай посмотрел в сторону рояля и встретился
взглядом с холодными, зелеными глазами.
Маленькая женщина, в платье цвета палых листьев, в бархатном тюрбане, улыбнулась. Когда
Юджиния закончила играть, Марта весело объявила: «А теперь, господа, месье Глюк!»
-Это ее мать, - понял Николай. «Смотрит-то как. Словно у Гомера медуза. Поневоле в лед
обратишься. Ерунда, ничего она не скажет, и отец этой Эжени тоже. В конце концов, я будущий
император, и беру себе все, что захочу».
Раздался звук мягкого, бархатного контральто. Александр закрыл глаза: «Четверть века прошло. Я
ее в первый раз увидел там, в Эрмитажном театре. Надо будет письмо оставить, для Николя, чтобы
он о ее семье позаботился потом. Это не сейчас, еще не время. Так бы и слушал ее, всегда, до
самой смерти моей».
Ее голос наполнял комнату, вырывался в открытые окна. Александр грустно подумал: «Орфей
обернулся, когда покидал Аид. А я не буду. Если я решу, то пойду до конца».
Он ощутил, как жена ласково гладит его пальцы. Откинувшись назад, он погрузился в сладкое, без
