Идя по рынку, Адолин впервые по-настоящему внимательно смотрел по сторонам и пытался понять, в чем смысл действий отца.
Юноша легко мог опознать в толпе офицеров Далинара. Они надели форму, как требуется. Синие кители и брюки с серебряными пуговицами, узлы на плечах, отмечающие ранг. Офицеры из других лагерей были одеты как попало. Отличить их от торговцев или прочих зажиточных гражданских было нелегко.
«Но это не имеет значения, – опять сказал себе Адолин. – Ведь никто не собирается нас атаковать».
Он нахмурился, миновав группу светлоглазых, отдыхавших возле еще одной винной лавки. Почти так же недавно отдыхал и сам Адолин. Их одежда, а также позы и манеры наводили на мысли о том, что этих людей волнует исключительно шумное веселье. Юноша вдруг разозлился. Идет война. Почти каждый день умирают солдаты. А светлоглазые в это время выпивают и треплются.
Возможно, суть Заповедей не только в защите от паршенди. Может, они представляют собой нечто большее… То, что дает людям командиров, которых можно уважать, на которых можно положиться. То, что позволяет относиться к войне со всей серьезностью, которой та заслуживает. Может, их суть в том, чтобы не превращать при фронтовую зону в праздник. Простолюдинам приходилось быть настороже, сохранять бдительность. Потому Адолин и Далинар делали то же самое.
Юноша замешкался посреди улицы. Никто не ругался, не просил его отойти – они видели его ранг и обходили стороной.
«Кажется, я начинаю понимать». Столько времени прошло…
Взволнованный, он поспешил на дуэль.
– «И прошел я от Абамабара до Уритиру, – цитировал по памяти Далинар. – В этом объединяются метафора и опыт, неразделимые для меня, как мой разум и память. Одно содержит другое, и хотя одно я могу объяснить, другое принадлежит мне одному».
Сидевший рядом с ним Садеас вскинул бровь. По другую сторону от Далинара сидел Элокар в осколочном доспехе. В последнее время это вошло у него в привычку: король был убежден, что убийцы так и жаждут его прикончить. Втроем они смотрели на дуэлянтов, сражавшихся внизу, на дне небольшого кратера, который король назначил дуэльной ареной военных лагерей. Скалистые уступы вдоль внутренней стороны десятифутовой круглой стены превратились в отличные места для зрителей.
Дуэль Адолина еще не началась, и двое, что сражались в тот момент, были светлоглазыми, но не осколочниками. Их затупленные дуэльные мечи покрывала белая субстанция, похожая на мел. Стоит кому-то получить удар по набивному доспеху[4] – и все увидят белую отметину.
– Погоди-ка, – заговорил Садеас, – этот человек, который написал книгу…
– Его духовное имя – Нохадон. Другие зовут его Баджерженом, хотя мы точно не знаем, настоящее это имя или нет.
– Он решил пройти откуда и куда?
– Из Абамабара в Уритиру, – повторил Далинар. – Думаю, это было большое расстояние, судя по тому, что рассказано в истории.
– Разве он не был королем?
– Был.
– Но почему же…
– В этом легко запутаться. Но послушай. Ты поймешь. – Он кашлянул и продолжил: – «Я прошел этот путь познания один, отказавшись от сопровождающих. Нес меня не скакун, а пара сильно поношенных сандалий, и не было у меня другого спутника, кроме крепкого посоха, который беседовал со мной, ритмично постукивая о камни. Рот мой стал кошелем; я набил его не драгоценностями, но песнями. Когда песен оказывалось недостаточно, чтобы добыть пропитание, рукам моим приходилось трудиться, моя пол или очищая загон для свиней, что часто позволяло получить удовлетворительное вознаграждение.
Близкие испугались за мою безопасность и, возможно, мое душевное здоровье. Короли, сказали они, не бредут, точно нищие, многие сотни миль. А я ответил им так: если нищий может осилить подобное, чем король хуже? Неужели они решили, что я в чем-то уступаю нищему?
Иногда я думаю, что так и есть. Нищий знает многое из того, о чем король лишь догадывается. И все же – кто составляет законы о попрошайничестве? Часто спрашиваю себя, на самом ли деле мой жизненный опыт – моя легкая жизнь после Опустошения и ныне окружающий меня уют – дал мне что-то полезное для того, чтобы творить законы. Полагайся мы лишь на то, что знаем, короли годились бы только для законов о надлежащем подогревании чая и раскладывании на троне мягких подушек».
Тут Садеас нахмурился. Двое мечников на площадке перед ними продолжали дуэль; Элокар внимательно наблюдал. Он любил дуэли. Добыть песок для арены – таков был один из его первых приказов на Расколотых равнинах.
– «Невзирая ни на что, – продолжил Далинар цитировать „Путь королей“, – я совершил это путешествие и – как проницательный читатель уже понял – пережил его. Рассказ о моих увлекательных приключениях займет другую страницу сего повествования, ибо я сначала должен объяснить, ради чего отправился по этой странной дороге. Я готов был смириться с тем, что семья посчитает меня безумным, но с именем, которое подхватят ветра истории, все обстоит совершенно по-другому.
Семья моя отправилась в Уритиру прямым путем и ждала меня много недель. По прибытии меня не узнали у ворот, ибо грива моя сделалась весьма обильной в отсутствие бритвы, что смогла бы ее укротить. Когда я открылся, тотчас же взяли под руки, привели в порядок, накормили, сообщили о своих тревогах и отчитали – именно в таком порядке. Лишь после всего этого мне задали наконец-то вопрос о цели моего путешествия. Неужели я не мог отправиться в священный град простым, легким и привычным маршрутом?»
– Именно, – встрял Садеас. – Он мог бы, по крайней мере, поехать верхом!
– «Вместо ответа, – продолжил Далинар, – я снял сандалии и положил мозолистые ноги на стол. Им было там удобно, по соседству с подносом с недоеденным виноградом. В этот момент у всех были лица, свидетельствовавшие о том, что они сочли меня помешанным, и потому я начал объяснять, ссылаясь на истории, случившиеся за время моего путешествия. Доставал их одну за другой, как достают из хранилища припасенные на зиму мешки талью. Вскоре сделаю из них плоскохлеб и помещу меж этих страниц.
Да, я бы мог преодолеть этот путь быстро. Но все люди стремятся к одной и той же цели. И тот, кто окажется в освященном склепе, и тот, кто угодит в канаву с нищими, ужинать будет в итоге с Ночехранительницей.
И раз уж мы об этом знаем, какое значение следует придавать конечной точке странствия? Вдруг избранная тропа все-таки важнее? Я заявляю, что ни одно достижение даже сравниться не может с путем, который к нему ведет. Само путешествие, а не его итог определяет, кто мы такие на самом деле. Наши ноги покрываются мозолями, наши спины делаются сильнее от груза, что приходится нести, наши глаза широко распахиваются от свежих впечатлений и пережитого.
