Некоторые поэты описывали битву как танец. В обычных сражениях Далинар редко ощущал нечто подобное. Два человека с мечами и щитами яростно набрасывались друг на друга, и их клинки сталкивались вновь и вновь, пытаясь отыскать брешь в обороне противника. Не танец – просто драка с оружием в руках.
Но в дуэлях на осколочных клинках и впрямь ощущалась некая грация. Чтобы размахивать огромным мечом, требовалось немалое умение, а доспех хорошо держал удар, так что поединки обычно затягивались и в них хватало величественных движений и широких замахов. Воин с осколочным клинком сражался плавно и изящно.
– А кузен хорош, – заметил Элокар. Адолин ударил Реси по шлему, заслужив аплодисменты зрителей. – Лучше, чем был мой отец. Даже лучше, чем ты, дядя.
– Он очень старается, – согласился Далинар. – Сын по-настоящему любит это дело. Не войну и не сражения. Дуэли.
– Адолин мог бы стать чемпионом, если бы захотел.
Далинар знал, что сын именно этого и хочет. Но он отказывался от поединков, которые позволили бы ему приблизиться к заветному титулу. Князь подозревал, что Адолин это делает из желания собственным способом придерживаться Заповедей. Дуэльные чемпионаты и турниры предназначались для редких периодов мира. Хотя можно было и возразить, что защищать честь семьи нужно всегда.
Как бы то ни было, Адолин не сражался ради ранга в турнирной таблице, и потому другие осколочники были о нем не очень высокого мнения. Они быстро соглашались на дуэли с ним, и даже некоторые не-осколочники бросали ему вызов. По традиции осколочные доспехи и клинок короля можно было взять на время за большие деньги тому, кто пользовался милостью монарха и желал драться на дуэли с осколочником.
Далинар вздрогнул при мысли о том, что кто-то другой мог надеть его доспех или взять Клятвенник. Это как-то противоестественно. И все же временная передача королевского клинка и доспеха – или, до того как королевский престол был восстановлен, передача клинка и доспеха великого князя – это традиция с глубокими корнями. Даже Гавилар ее не нарушал, хотя и жаловался в разговорах с глазу на глаз.
Юноша увернулся еще от одного удара и перешел к более агрессивным формам стойки ветра. Реси оказался к этому не готов – он сумел один раз ударить Адолина по правому наплечнику, но лишь вскользь. Юноша наступал, его клинок двигался плавно, как вода. Реси отпрянул, принимая защитную позу, для которой стойка камня подходила лучше прочих.
Адолин одним тычком выбил противника из равновесия. Реси снова принял стойку, но юноша атаковал опять. Реси злился, и его стойки становились все более и более небрежными, а сын Далинара давил, нанося удары то с одной, то с другой стороны. Быстрые, не очень сильные, предназначенные для того, чтобы вывести из себя.
Это сработало. Реси взревел и, начав один из характерных для стойки камня приемов, высоко занес меч. Адолин с поражающей скоростью перебросил клинок в правую руку, вскинул левую и принял удар на неповрежденный наруч. Он сильно треснул, но подобный маневр позволил Адолину обрушить собственный клинок на бок Реси – прямиком на треснутый левый набедренник.
Тот взорвался со звуком лопнувшего металла, и дымящиеся кусочки полетели во все стороны, светясь, как расплавленная сталь. Реси зашатался и чуть не упал; его левая нога больше не держала вес осколочного доспеха. Поединок закончился. Более важные дуэли могли продолжаться до двух или трех сломанных пластин, но это становилось опасным.
Главный судья поднялась и объявила о финале. Реси захромал прочь, на ходу сдирая шлем. Все слышали, как он сыплет ругательствами. Адолин отсалютовал врагу, стукнув плоской стороной клинка по забралу, потом отпустил оружие. Поклонился королю. Победители иногда отправлялись в толпу, чтобы покрасоваться или принять похвалы, но Адолин удалился в палатку.
– Действительно, талантливый парень, – заметил Элокар.
– И весь из себя такой… правильный, – прибавил Садеас, потягивая вино.
– Верно, – согласился Далинар. – Иногда мне хочется, чтобы наступил мир. Ради Адолина – он тогда смог бы полностью сосредоточиться на дуэльном искусстве.
Садеас вздохнул:
– Далинар, ты опять о прекращении войны?
– Я не это имел в виду.
– Дядя, ты упорно повторяешь, будто отказался от этой идеи, – вступил Элокар, поворачиваясь и устремляя на него внимательный взгляд, – но на самом деле так и танцуешь вокруг нее, с тоской вспоминая о мире. Люди в лагерях зовут тебя трусом.
Садеас фыркнул:
– Ваше величество, он не трус. Я могу это засвидетельствовать.
– Так в чем же дело? – спросил Элокар.
– Эти слухи перешли все мыслимые грани разумного, – заметил Далинар.
– Ты не ответил на мой вопрос, – упрямо проговорил Элокар. – Дядя, если бы ты мог принять решение, ты бы велел нам покинуть Расколотые равнины? Ты и впрямь трус?
Далинар медлил с ответом.
«Объедини их, – требовал от него голос. – Вот твое задание, и я тебе его поручаю».
«Я и впрямь трус?» – подумал он. Нохадон в своей книге призывал сомневаться в себе. Не допускать, чтобы самоуверенность или высокомерие застили поиск истинно верных решений.
Вопрос Элокара не касался его видений. И все-таки Далинар действительно чувствовал, что поступает трусливо, – по меньшей мере таким было его желание отречься. Если он уйдет из-за того, что с ним происходит, то и впрямь выберет легкий путь.
«Я не могу все бросить, – понял он. – Что бы ни случилось, я должен пойти до конца».
Даже если он безумен. Или – еще более тревожная мысль – даже если его видения реальны, но исходят из подозрительного источника.
«Я должен остаться. Но мне также необходимо придумать план, чтобы убедиться, что своими действиями не разрушу Дом Холин».
Далинар как будто балансировал на лезвии бритвы. Все вокруг было нечетким, словно в тумане. Он вознамерился сбежать, потому что любил ясные решения. Что ж, ничего ясного в том, что с ним происходит, нет. И все же, решив остаться великим князем, он сохранит один из узловых камней в фундаменте личности былого Далинара Холина.
Он не отречется. И это окончательно.
– Далинар? – позвал Элокар. – С тобой все в порядке?
Князь моргнул, сообразив, что перестал обращать внимание на Элокара и Садеаса. Если вот так пялиться в пустоту, репутацию не исправить.
– Вы хотите знать правду, – проговорил Далинар, поворачиваясь к королю. – Да, если бы это было в моей власти, я бы взял все десять военных лагерей и вернулся в Алеткар.
Несмотря на то что болтали другие, это была не трусость. Нет, он только что бросил вызов трусу внутри себя и знал, откуда тот взялся. Сказанное же представляло собой нечто совершенно иное.
