думает Тоня, – то чего же не согласиться мне? Ведь мне-
то и вовсе терять нечего».
– Нине очень трудно на нашей горке, – говорит Роман. – Она ведь всё время одна… Да и сейчас
там, в больнице, ей очень одиноко: кто к ней туда придёт?
– Ничего, – отвечает Тоня, всё-таки уже перестраиваясь на новый лад, – зато, когда она
приедет, мы обязательно придумаем ей что-нибудь не скучное. Напиши ей, пусть она немного
потерпит. .
По дороге домой Романа застаёт гроза. Сверкают молнии, освещая сопки матовым светом,
земля под ногами скользит, как масло. Пока добирается до дома, сухим остаётся лишь письмо,
зажатое под мышку. Всё остальное приходится выжимать. Но небесная вода – это сейчас
спасение, она наконец-то зальёт пожары и прибьёт дым.
Как относиться к существованию в своей жизни двух женщин сразу? Конечно, сгорбленная от
старости общественная мораль, которую он называет системой принятой лжи, по этому поводу
стучит клюкой и брызжется слюной, да только что она ему? Эта мораль никогда не была молодой –
она старой и родилась. А он молод и ему нужна эта мужская власть.
* * *
Стрижка овец в совхозе намечается с первого июня. За два дня до этого стригалей сзывают на
собрание, которое на манер новгородского вече начинается под открытым небом у правления
совхоза.
– Товарищи! – говорит директор Трухин. – Время сейчас напряжённое, поэтому нам надо срочно
организованно решить когда начинать стрижку. Я думаю, надо начать с первого числа.
Многие в ответ на это пожимают плечами: зачем так рано, ведь в прошлом году начали только с
пятнадцатого? Правда, нынче стрижка пугает: провести её предстоит собственными силами.
Приём на работу посторонних, в том числе (а может быть, больше всего) карачаевцев, запрещён
каким-то распоряжением по области. В основном, кажется, потому что приезжим калымщикам
всегда назначаются невиданно высокие расценки – местные хозяева всегда проигрывают им в
этом торге. Теперь на собрании не обойти и эту тему. После длинных рублей карачаевцев за
копейки не хотят работать и свои. Труха легко, как от какой-то случайной осы, отмахивается от
первой реплики об оплате, но не тут-то было – этих реплик целый рой.
– Хорошо, хорошо, – сдаётся директор, минут через десять разноголосого ора, – раз такое дело,
если уж вы обнаглели до такой степени, что готовы грабить родное хозяйство, мы с бухгалтерией
обсудим этот вопрос. Но сейчас-то разговор не о расценках, а о сроках.
Что ж, если платить будут больше, можно говорить и о сроках. Только одни говорят, что
начинать так рано нельзя, потому что овцы ещё не подрунились. И, кроме того, голые и
остриженные они будут мёрзнуть и болеть. Овца – животинка нежная. Другие же благоразумно
успокаивают: давайте готовиться с первого, потому что начнём-то всё равно с того же
пятнадцатого; как будто в первый год собираемся и не знаем, что такое раскачка.
Парторг, выполняя свою функцию, агитирует в выступлении организованней приступить к
ответственной работе, хотя что конкретно означает сия организованность, оставляет в партийном
секрете. Зоотехник напоминает о качестве стрижки, обещая за хорошую работу премии, а про
время начала стрижки высказывает мысль, что неизвестно, как и что будет потом, но самое
главное – начать. Бестолковое собрание, начавшееся с утра, приближается уже к обеду и
выдержки у стригалей не хватает – собрание рассасывается само по себе. Чего ему не
рассосаться, когда стен вокруг нет?
– В общем, так, – громко, чтобы было слышно всем расходящимся, подытоживает директор, –
начнём с первого числа.
«А, чёрт с вами, с первого так с первого, – думают уже оголодавшие рабочие, – зачем надо
было нас собирать? Объявили бы сами, да и всё».
Роману о собрании рассказывает Кармен. Предстоящую стрижку они обсуждают уже давно.
Роман в этом году всё же намерен стричь. И, наверное, он будет единственным мужчиной-
стригалём. Так что не освоить это дело будет просто стыдно. Тоня объясняет, как надо быстро и
правильно стричь, какие проходы делать машинкой по телу овцы. Становится на колени у дивана,
как перед рабочим столом, представляя, что перед ней лежит овца.
– Сначала стрижётся живот, – поясняет она, – потом… Что же потом? Вот так-так! – удивляется
она. – Забыла! Как это можно забыть, если уже пять сезонов одно и тоже изо дня в день… Давай, я
лучше потом на месте всё тебе объясню и покажу.
А вот рабочие места им лучше всего занять ближе к выходу, куда стригали обычно встают
неохотно, потому что все проверки и комиссии обычно кружатся здесь, а до конца рядов, бывает, и
не доходят. Однако отсюда ближе всего до точильщиков ножей, что означает выигрыш по времени,
и ближе до наладчиков машинок, которые обычно сидят в своей комнатушке рядом или выходят со
стрижки под деревянный грибок, где разрешается курить. Выгода есть и в том, что рунщики в
367
первую очередь забирают остриженную шерсть именно отсюда и она не мешается под ногами. Ну,
это-то Роману понятно, а вот как расположиться им относительно друг друга? Тоня должна учить
его, но так, чтобы никто не заподозрил их отношений. Наверное, лучше им встать на
противоположных рядах наискось друг к другу.
Чем больше Кармен говорит о стрижке, чем подробней всё объясняет, тем больше решимости у
Романа. Да ему уже от одних этих разговоров кажется, что он умеет стричь – всё же понятно,
наконец. Не то, что в прошлом году. Нет уж, нынче-то он всем покажет! Чем, в конце концов, он
хуже карачаевцев? Он что хуже того же Алишера, с которым у Тони что-то было? Те – мужики, а он
кто?
Но страхов в первый день работы хоть отбавляй. Стригали отлаживают машинки, пробуют ножи.
Всюду оживление, разговоры, хохот. Тихо говорить не выходит, потому что из-за кипящего блеянья
овец, спутанного в единый ор, не слышно ничего. Старых стригалей возбуждает уже сам этот
многоголосый рёв отары, запах овец, масла, солярки, сама атмосфера предстоящего потного,
тяжёлого труда.
Машинка вместе с отточенными ножами сохранена у Тони ещё с прошлого, «карачаевского»
года. Пока наладчик подключает её, Кармен, запрыгнув в загон, сама выбирает овцу, накидывает
верёвочную петлю на её задние ноги. Наладчик, подав Тоне машинку, нажимает на кнопку пуска. И
эта первая машинка, застрекотавшая в этом году под высокими сводами стрижки, заставляет
оглянуться всех. Тоня подтягивает к себе овцу, оторопело лежащую на спине, приглаживает
ладонью шерсть у голого места на пахе, опускает машинку и делает первый, ещё осторожный
проход по животу. Ножи идут мягко и чисто. И
