Нине она в этот раз тягостна, потому что слишком уж
намеренно сладка и как сироп тягуча. Она будто противопоставлена отношению Романа (родители
даже не сомневаются в том, что он не может относиться к ней хорошо), а так же всей её жизни на
«горке», о которой она вначале сама же сказала что-то не так. К тому же, теперь в их агитации
против мужа звучат и реплики-упрёки, что он русский.
– Мама, – не выдержав, говорит Смугляна, – но ведь вы сами даже мне дали русское имя.
Кроме того, и в школе, и дома вы всегда воспитывали меня в интернациональном духе. Вы сами
всё это преподавали. Так чего же хотите теперь?
– Что от нас требовали, то мы преподавали и преподаём, – нервно отбивается мама завуч. – Ну
так и что? Ты думаешь, нас самих так не воспитывали? Но я-то всё равно вышла замуж за
татарина. А ты выскочила за чужого!
– Да какой же он чужой, если у нас уже общие дети? Что ты имеешь против Машки?
Эта тема в той или иной форме продолжается изо дня в день. Нине, поневоле ставшей в
оппозицию родителям, приходится защищать и свою «горку», и оправдывать Романа во всех его
реальных и предполагаемых грехах. Приехавшему, наконец-то, мужу она рада, как освободителю.
Роман, очутившись в доме, тут же начинает возиться с Машкой, которой привёз новую куклу.
Кукла умеет закрывать свои синие глазки, и дочка от этого в восторге.
После ужина, на котором Роман даже выпивает с Дуфаром Чопаровичем по стопочке водки,
Роман и Нина прямо через огород выходят на крутой берег речки. А ведь здесь, однако, неплохо.
Эта речка, конечно, куда меньше Онона, зато совсем под рукой – пошёл вечером, поставил
перемёты, а утром – свежий улов. Вот откуда пристрастие Нины к рыбе. Что ж, теперь он будет
ловить её побольше. Перелазить через жердевый забор в конце огорода Нине тяжело и Роман,
перемахнув первым, осторожно принимает её на руки. Теперь она снова ослабленная, какой была
когда-то на Байкале во время её долгой изнурительной немочи. И снова это невольное и вроде как
неправильное даже отторжение от неё, когда к ней страшно лишний раз прикоснуться. Во время
всей беременности, наблюдая за увеличением её живота, Роман чувствовал всё большую и
большую её хрупкость, а теперь она и вовсе для него как стеклянная.
Они спускаются с обрывистого берега по тропинке к самой воде, где на утоптанном илистом
месте вкопана скамейка, а совсем у воды – старая табуретка.
– Ничего себе – комфорт! – восхищается Роман, присаживаясь на скамейку.
– Это папа здесь рыбачит, а скамейку для мамы сделал, она иногда приходит к нему, – поясняет
Смугляна и, наконец, спрашивает о главном, что томит её весь вечер: – Ну, и чем закончились твои
дела с Зинкой?
– Ничем. Она завела себе другого – Тимошу. Может, знаешь его? В столярке работает.
– Нет, не знаю. Ты жалеешь, что у тебя не вышло?
– Да что ты! Нисколько. О чём жалеть?
– А больше ты ни с кем не сошёлся?
Много передумав за это время, Нина почти не сомневается, что уж Тоню-то он не обошёл.
Такую возможность он вряд ли пропустит, тем более что Тоня и сама поглядывала на него с
интересом. Нина замечала это всякий раз, когда они встречали её в клубе, не понимая, как этого
не видит Роман. По привычке предполагать худшее, она всё это худшее уже не только
предположила, но, кажется, даже смирилась с ним. Тем более, что у них с Романом есть уговор о
новых отношениях.
– А может быть, мы вообще не будем сейчас об этом? – предлагает он, почти инстинктивно
пытаясь вывернуться. – Тебе сейчас нельзя волноваться.
Что ж, для того, чтобы поверить своим предположениям, Нине достаточно и этого ответа – не
было бы ничего, так он легко и просто сообщил бы об этом.
– И сколько мне ждать? – спрашивает она. – Да ведь всё это я узнаою от других людей в первый
же день, как мы приедем. Так что, давай выкладывай… Неизвестность мучительней. А ещё хуже
твоя скрытность. Ты же знаешь, что без открытости наши новые отношения не стоят ничего… Да ты
не беспокойся, я всё приму как надо. Ведь мы же с тобой друзья, правда?
Что ж, деваться некуда. Друзья – не друзья, а рассказать придётся. Главное, всё правильно
объяснить. Рассказывая, Роман следит за реакцией Нины, особенно сильно упирая на то, что
теперь благодаря Тони он и ей самой может спокойно сказать «люблю». Теперь уже искренне, без
обмана. Про Тоню он говорит вроде как нейтрально, как о некой почти объективной категории,
которую требуется просто принять. Чтобы Тоня стала понятой, Роман подробно рассказывает о
том, как обманул её Боря, как переживала она потом беременность от случайного мужика. Хорошо,
если бы у Нины возникло сочувствие к ней – сейчас, когда Нина и сама беременна, это, наверное,
нетрудно.
– Тоня ни на что не претендует, – говорит Роман, – и нашу семью разрушать не собирается. Она
сказала, что ей достаточно и того, что она любит меня. И если я стану бывать у неё хотя бы иногда,
363
то боольшего ей и не надо. Я с самого начала сказал ей, что мы с тобой живём крепко, и так будет
всегда. Хотя, наверное, этого не требовалось и говорить.
– А почему ей боольшего не надо?
– Потому что она любит меня как женатого мужчину. Не как свободного, а именно как женатого.
То, что у меня есть жена, она считает даже моим достоинством. Думаю, что вы с ней подружитесь.
Нина прижимается головой к его плечу.
– Ну что ж, – соглашается она, – я сделаю всё, как ты хочешь… Хорошо должно быть всем, а не
только мне одной.
Роман чувствует, как камень падет с его души.
– Ты правда можешь всё это принять?
– Правда. Ты рассказывал сейчас о её чувствах, и я понимаю, что ты это не придумал. Как
мужчина ты не мог такого придумать, пережить это может только женщина. Рассказанное тобой
мне даже понятней, чем тебе самому. У нас в университете, курсом старше, учится один мужчина.
На занятия он приезжает на собственной машине, всегда отчищен, отглажен. У него русые волосы,
но уже с чёткой проседью. За всем его обликом сразу видны какая-то устойчивость жизни, семья,
заботливые женские руки. И, как ни странно, этим-то он и кажется мне привлекательней других.
Видно, что он уже сложившаяся личность. Однажды я расфантазировалась (уж признаюсь
