приподнялась, - ты ведь...»
-Я ждал, - просто ответил Петя, укладывая ее обратно, удерживая в своих руках. «Ждал тебя,
любовь моя. Я хотел полюбить, и вот..., - он провел губами по все еще разгоряченным щекам, и
шепнул: «Еще, пожалуйста, пожалуйста...»
-Конечно, - ее губы были совсем рядом с его ухом. «Родители к нам только через неделю приедут,
- Юджиния хихикнула, - можно с постели вообще не вставать».
-Я и не собираюсь, - уверил ее муж и замер: «Надо. Надо сказать. Нельзя, у папы и мамы никогда,
никаких тайн друг от друга не было. Так же и у нас».
-Что случилось, милый? - в неверном свете белой ночи ее лицо было взволнованным, ласковым.
Петя, поцеловав лазоревые глаза, попросил: «Ты послушай меня, любовь моя».
Она тихо слушала, лежа головой на его плече, держа его за руку. Присев, встряхнув растрепанной
головой, жена приложила маленькую ладонь к своей белой, как жемчуг, груди.
-Здесь, - серьезно заметила Юджиния, - все и останется, Петя. Во мне. И, если тебе..., вам нужна
будет моя помощь..., - она не закончила. Петя, прижав ее к себе, улыбнулся: «Все будет хорошо,
Женечка. Его величество согласится на наши просьбы. Он разумный человек, ты сама его видела.
Он освободит крестьян, даст России конституцию..., Я против вооруженного восстания, хоть
Мишель бы, наверное, со мной не согласился, - он уложил ее удобнее. Юджиния, обняв его,
ласково сказала: «Я уверена, все так и будет. Наши дети, Петя, они вырастут в другой стране,
обязательно. В свободной стране».
Она застонала, - низко, зашептала что-то сбивчивое, нежное, глупое. Петя, окунувшись в ее
сладость, еще успел поднять голову, - в прозрачном, зеленоватом, ночном небе что-то сверкнуло.
-Гроза, - вспомнил Петя слова отца там, на поле Ватерлоо. Потом он уже ни о чем не думал. Рядом
была она, его Женечка. Петя, целуя ее, одним дыханием говоря: «Я так люблю тебя, так люблю, -
забыл обо всем. Ничего не было, кроме нее, и ничего больше ему не хотелось. «Навсегда, -
повторил себе Петя. «Это навсегда».
Эпилог
Декабрь 1819
Ангостура, Венесуэла
Бесконечный, сильный дождь хлестал по красной, черепичной крыше дома, на мраморной
террасе стояли лужи, пахло речной водой. Ориноко, - огромная, коричневая мощная, - текла
совсем рядом. Из намокшего сада тянуло сладким, сильным ароматом цветов.
Она проснулась, как всегда, на излете ночи, вздрогнув, пошарив рукой по большой, пустой
постели. Дверь в комнату сына была приоткрыта, она увидела слабый огонек свечи.
Прислушавшись, женщина уловила его ровное, спокойное дыхание.
-Тогда, - подумала Джоанна, садясь в постели, чиркнув кресалом, затягиваясь, - тоже был дождь.
Боливар привез ее в городок в горах, на западе, как только из него выбили испанцев. Был
сентябрь, моросило. Джоанна, - она была в мужском наряде, в широких, черных, брюках, - таких,
как носили гаучо на юге континента, в темной, простой рубашке, - хмуро сказала: «Уже ничего…-
она помолчала и, справившись с собой, продолжила, - ничего же не осталось, сеньор Боливар. Два
месяца прошло».
-Я хотел, - он смахнул капли воды со смуглого, усталого лица, и подал ей руку, - хотел, чтобы вы
сами увидели, сеньора Хуана. Потом, - Боливар помолчал, обведя глазами еще тлеющие здания,
трупы на узких улицах, - потом мы поставим памятник всем, кто погиб за нашу свободу. И
Мигуэлю тоже.
-Его предали, - Джоанна шла вслед за Боливаром к городской тюрьме, - предали его офицеры.
Двое, они после этого перебежали к испанцам. Мишель…, - она, на мгновение, остановилась,
бедный мой Мишель…
Она вспомнила, как весной, возвращаясь на запад, в горы, муж ласково обнял маленького.
Поцеловав белокурые волосы, Мишель пообещал: «Осенью приеду, тебе исполнится четыре года,
и мы с тобой сядем на коня, дорогой мой».
- И пистолет! - потребовал у него сын, улыбаясь. «Привези мне пистолет, папа. Как у тебя, как у
мамы».
-Привезу обязательно, - пообещал Мишель. Потом они лежали в спальне, ставни были закрыты,
неподалеку лениво плескалась река. Мишель, выпив вина, - прямо из бутылки, - передав ее
Джоанне, рассмеялся: «Мы почти закончили. Испанцы еще кое-где держатся, но до осени я с ними
разберусь. У меня пять тысяч человек под рукой, я сильнее. А потом, - он медленно провел рукой
по ее груди, - пойдем дальше, любовь моя. На юг, - он поднял бровь. «Сейчас я тоже туда
намереваюсь отправиться».
-Я чувствую, - Джоанна поставила бутылку на половицы, - драгоценного черного дерева.
Откинувшись на подушки, она раздвинула ноги. Джоанна гладила его по голове, закусив губу,
сдерживаясь, и, уже оказавшись на нем, услышала смешливый голос: «Никого с пистолетами, не
видно? А, любовь моя?»
-Ставни…, захлопнуты…, - задыхаясь, откинувшись назад, пробормотала Джоанна. Муж притянул
ее к себе, и она еще успела сказать: «Ты только…будь осторожен…»
-Сейчас - да, - уверил ее муж, - а когда приеду осенью, - он целовал белокурые, рассыпавшиеся
по его плечу волосы, - уже нет..., Хочу еще сына, и дочку, и опять сына…
-Будет, - пообещала Джоанна. Нежась в его сильных руках, она сердито заметила: «И все же,
генерал Лобо, - будь осторожен. О тебе уже песни поют, я сама слышала, на рынке. О Белом Волке,
что придет в полнолуние, и освободит всех угнетенных».
Мишель улыбнулся и потерся щекой о ее плечо: «Сама понимаешь, это крестьяне, пеоны…, Люди
неграмотные, но это скоро изменится. Ты школу устроила, у нас впереди много работы».
-Песни, - Джоанна поцеловала его пальцы, - один, за одним, - все равно останутся, Белый Волк.
Боливар тогда повернулся к ней: «Это…было здесь, сеньора Хуана». У генерала были темные,
большие, усталые глаза.
-Его расстреляли, - Боливар смотрел на стену серого, грубого камня. «Он отказался от повязки,
сеньора, сказал, что всегда смотрел смерти в лицо. А потом…- Боливар глубоко вздохнул, - потом…
там были пеоны, они плохо владели оружием…, Лобо был еще жив, сеньора. Он поднялся…,
поднялся и пошел на них. Солдаты испугались, опустили ружья, стали кричать, что Белый Волк
восстал из мертвых. Тогда Лобо велел им: «Что вы стоите? Стреляйте в офицеров, и я поведу вас за
собой, к свободе!»
Джоанна прислонилась лицом к стене и поцеловала влажный камень: «Что…, что было дальше
сеньор Боливар?»
Он повел широкими плечами в мокрой, замшевой куртке: «Комендант тюрьмы выстрелил Лобо в
лицо. Потом они убили солдат. Они сожгли его, и всех остальных, прямо здесь, во дворе. Для
того, чтобы никто, никогда, не смог прийти на его могилу».
Джоанна открыла свою потрепанную, вышитую индейскую суму и достала оттуда простую,
деревянную шкатулку.
-Придут, - коротко сказала она. Женщина опустилась на колени и зачерпнула узкой ладонью
сырую, пахнущую гарью и пеплом землю. Джоанна высыпала ее в шкатулку. «Обязательно
придут».
Она все сидела, затягиваясь сигаркой, смотря на шкатулку, что стояла на камине. Она написала о
смерти Мишеля - матери, и дяде Теодору, с тетей Тео, но почта отсюда в Старый Свет шла почти
год, если не больше.
-Мы быстрее приедем, - вздохнула Джоанна: «Нет, я так не могу. Я должна отомстить. Бедный
сыночек наш, он так плакал, так плакал, а потом сказал: «Мамочка, я вырасту, и тоже буду воевать
за свободу людей, как папа это делал».
Она тогда обняла сына. Целуя большие, лазоревые глаза, Джоанна шепнула: «Конечно, счастье
мое, мой маленький Волк».
Мать писала ей, что отец тоже решил вернуться со Святой Елены. «Ненадолго, на год, а потом я
останусь в Лондоне. На остров отправится Маленький Джон, побыть там с папой. Мы передаем
тебе привет, у семьи Кардозо все в порядке. Наполеон посылает вам пожелания счастья и
благополучия».
Джоанна, потушив сигарку, подперла голову рукой. Квартира на набережной Августинок была
сдана -об этом позаботилась Элиза. Младший брат написал ей: «Если вы решите вернуться в
Старый Свет, я бы вам не советовал появляться в Париже. Я почти год провел при здешнем дворе.
Папа хотел, чтобы я как следует, ознакомился с Европой. Приговор Мишелю еще не отменен,
после смерти герцога Беррийского граф д’Артуа развязал во Франции такой террор, что якобинцам
и не снилось. Всех бонапартистов, что еще оставались в стране - либо казнили, либо отправили на
каторгу. Хотя понятно, дорогая сестра, что Бонапарт к его убийству отношения не имеет. Мой вам
совет - отправляйтесь в Брюссель. Там говорят на французском языке, а король Нидерландов
сидит на севере и смотрит сквозь пальцы на то, что происходит у него в южных провинциях. Вы
легко затеряетесь».
Джоанна, поднявшись, пролистав тетради своих учеников, посмотрев на стопку бумаг, - она
