«Хорошо, генерал. Жду вас к ужину. Не провожайте меня, - она подняла руку и легко вскочила в
седло, - у вас дела, а мне надо в школу».
Боливар все стоял, провожая глазами узкую, стройную спину, белокурые, влажные,
рассыпавшиеся по куртке волосы. Помотав головой, сжав кулаки, генерал велел себе: «Нельзя, не
смей…Она вдова твоего друга, твоего брата по борьбе, нельзя…».
-Господи, как одиноко без нее, - он услышал размеренный, колокольный звон, плывший над
городом, мешавшийся с шумом дождя. «Ты ведь любишь ее, любишь, не обманывай себя,
генерал. Еще с тех пор, когда ты приехал к ней, с вестями о смерти Лобо. Она ведь не плакала
тогда, нет. Она позвала сына, и сказала ему: «Твой отец, Мишель, погиб за свободу простых людей.
Будь всегда достоин его имени». Хуана, - шепнул он. «Хуанита…Она станет моей женой, моим
товарищем, она всегда будет рядом. И маленького, - он ласково улыбнулся, - мы воспитаем
вместе. Лобо был бы рад, я уверен».
Боливар пошел к берегу Ориноко, чувствуя сзади шаги своих офицеров. В Ангостуре было
безопасно, но сейчас, стоя на мокрой траве берега, он решил: «Надо их в горы отвезти потом.
Мигуэлю там лучше будет, здесь все-таки очень влажно, лихорадка, москиты…»
-Вечером, - сказал он себе. Заставив себя не вспоминать ее прозрачные, голубые глаза,
белокурые, мягкие волосы, Боливар велел офицерам: «Пора возвращаться в ставку».
Дождь шуршал по крыше дома, звенел в водосточных трубах, в спальне было полутемно.
Джоанна, затянулась сигаркой, лежа головой у него на плече: «Нет, Симон. Я не смогу быть твоей
женой».
Он долго молчал, обнимая ее, тоже куря. Выпив вина, генерал тяжело спросил: «Это из-за
венчания? Но ведь ты венчалась с Лобо, Хуанита. Он мне рассказывал».
Джоанна повернула голову и провела губами по его плечу, - смуглому, со шрамом от раны. Она
вспомнила огонь в камине и свой голос: «Решила разжечь, генерал, очень сыро». Они сидели в
креслах, напротив друг друга, Джоанна читала ему проект закона, Боливар делал пометки в своей
тетради. Отложив карандаш, глядя на то, как играют отсветы огня в ее волосах, он сказал: «Я ведь
не только за этим пришел, сеньора Хуана».
Женщина поднялась, и Боливар сразу же встал. Взяв его за руку, - он чуть вздрогнул,- Джоанна
шепнула: «Я знаю».
Не было ничего вокруг, кроме их дыхания, кроме сдавленного, сладкого крика, и сейчас Джоанна,
потушив сигарку, целуя его, привлекая его к себе, ответила: «Нет. Я венчалась, потому что никак
иначе нам было не пожениться, Симон. Если бы я тебя любила, я бы тоже обвенчалась с тобой.
Или просто стала бы твоей подругой, до конца наших дней. Но я тебя не люблю, бесчестно, -
Джоанна погладила его по голове, - бесчестно было бы тебя обманывать».
-Тогда зачем…, - он обвел рукой сбитые, измятые, пахнущие мускусом простыни. Не сдержавшись,
генерал застонал сквозь зубы, - Джоанна скользнула вниз.
-Затем, - она подняла прозрачные глаза, - что даже сильные люди, Симон, нуждаются в помощи.
Такие люди, как ты и я.
От ее волос все еще пахло дождем и порохом. Он внезапно усмехнулся и усадил ее на себя: «И
сколько еще, Хуанита, ты мне будешь помогать?». Он нашел губами маленькую, белоснежную
грудь: «Или я тебе?»
-Пока я не уеду, Симон, - серьезно ответила женщина. Джоанна тяжело задышала, почувствовав
его руку. «Потому…, потому что мне надо начать в Старом Свете то, что ты начал здесь».
-Революцию, - утвердительно сказал Боливар. Джоанна, наклонившись, прильнув к его губам,
кивнула. «Ты, - шепнула она ему в ухо, - ты еще встретишь ту, что тебя полюбит, Симон».
Тогда он ничего не сказал. Уже потом, баюкая ее в своих руках, обнимая, гладя нежную, теплую
спину, Боливар попросил: «Не отказывайся от пенсии, Хуанита. Не ради тебя, ради него, - он
махнул рукой в сторону двери, что вела в детскую. «Ради маленького Волка».
-Не буду, - Джоанна нашла его большую ладонь и поцеловала. «Спасибо тебе, Симон. Мишель…,
он был рад, что я их расстреляла, - она потерлась растрепанным затылком о его грудь. Женщина
задремала, так и оставшись в его руках.
-А я уже полюбил, - грустно сказал Боливар, когда она крепко заснула. Он так и лежал всю ночь,
прикрыв глаза, не двигаясь, изредка целуя ее мягкое плечо, слушая, как стучат капли дождя по
крыше дома.
Часть пятнадцатая
Англия, август 1820
Марта окунула перо в чернильницу и написала своим тонким, четким почерком: «15 августа 1820
года, в Лондоне, на Ганновер-сквер, у сэра Майкла Кроу и его жены, леди Элизы - дочь». Она
промокнула бумагу. Прислушавшись, выйдя в коридор, женщина толкнула дверь опочивальни.
-Второй день только и делает, что улыбается, - смешливо подумала Марта, глядя на пасынка.
Майкл сидел на краю постели, изумленно смотря на то, как жена кормит девочку. Белокурые
волосы Элизы были заплетены в косы, она ласково погладила младенца по темноволосой голове,
Еще не видя мать, женщина тихо сказала мужу:
-Глазки зеленые будут, как у меня. Мэри, - она покачала сопящую дочь.
Роды были легкими, быстрыми. Мирьям, подняв ребенка, передавая его матери, рассмеялась: «А
вы боялись. Ты здоровая женщина, смотри, какую красавицу родила. Хоть и небольшая девочка,
шести фунтов, а крепкая».
-Господи, - Марта тогда закрыла глаза, - как мне тебя благодарить? Четвертая внучка, а ведь Элизе
сорок следующим годом.
Она внезапно, зорко посмотрела на Мирьям, - поверх головы родильницы. Та незаметно, одними
губами, сказала: «И там так же будет».
-Дай-то Бог, - мысленно перекрестилась Марта. Они вернулись из Америки перед Пасхой. Тогда
же дочь прислала письмо из Парижа. «Мы с Майклом венчаемся, мама, - читала женщина, - здесь,
в посольстве, и в начале лета приезжаем домой».
Марта присела на кровать рядом с пасынком: «Я там объявление написала, для газет. Ты сходи,
милый, отправь. Заодно прогуляешься».
Майкл все никак не мог оторвать глаз от лица жены. Она полусидела, опираясь на кружевные
подушки, воркуя что-то, - тихо, ласково, и он подумал: «Мальчики взрослые совсем. Жан в Париже
остался, в училище офицерском, Бенедикт на практике, в Корнуолле, на шахтах. Они и так
порадовались, когда мы поженились, а теперь у них еще и сестренка появилась».
-Сейчас, сейчас, - он держал жену за руку. Элиза нежно улыбнулась: «Иди, милый. Ты и купаешь
ее, и спишь здесь, приносишь мне маленькую. Иди, а потом отдохни. Мама со мной побудет».
Он искоса посмотрел на тещу - та встала и подошла к окну. Майкл быстро прикоснулся губами к
мягкой щечке заснувшей девочки и поцеловал жену: «Люблю тебя».
Когда дверь за ним закрылась, Марта забрала девочку. Уложив ее в колыбель красного дерева, что
стояла рядом с постелью, она смешливо сказала: «Хорошо, что вы в Париже поженились. В The
Times, объявления об этом не было. Знаешь, - она наклонилась и обняла дочь, - всегда найдутся
любители посчитать, сколько времени прошло между объявлением о свадьбе и объявлением, о
рождении ребенка».
Элиза мгновенно, жарко покраснела и что-то пробормотала.
-Все хорошо, - ласково шепнула Марта, укладывая ее удобнее, подтыкая шелковое одеяло. «Ты
поспи, милая, я документы принесла, поработаю, если Мэри проснется - подам ее тебе».
Дочь зевнула: «А как там Вероника? Тетя Изабелла письма не присылала?»
-Скоро родить должна, - спокойно ответила Марта. «Там хорошо, в Озерном Краю, воздух чистый,
она правильно сделала, что еще на Пасху туда уехала. Мы с тетей Мирьям к ним отправимся, на
днях, она принимать будет».
-У нее руки золотые, - восторженно сказала Элиза, укладываясь на бок. «Мне и не больно было,
совсем, хотя столько времени прошло».
-Спи, - велела ей Марта, перекрестив дочь. «Потом сюда все приедут, из Парижа, - Мартин, Сиди,
Юджиния с мужем, - шумно будет. Хорошо еще, что тетя Тео и дядя Теодор в Мейденхеде живут. А
вы отдыхайте пока».
Элиза закрыла глаза и увидела перед собой гостиную на рю Мобийон. Зима была холодной. Она,
помешав бронзовой кочергой угли в камине, озабоченно спросила: «Как вы там, кузен Майкл, в
Мон-Сен-Мартене? Там северней, наверное, снег выпал».
-Выпал, - согласился он, покрутив в руках серебряный бокал с яблочной водкой. Выпив, Майкл
почему-то покраснел.
-Это наша водка, из поместий, мне присылают, - Элиза опустила глаза к вышиванию, что лежало у
нее на коленях. «В Бретани вина не пьют, кузен Майкл, там сидр, - женщина помолчала, - и водка.
Жан сейчас туда отправился, сочельник и рождество со мной провел, а теперь, на каникулах, он в
Ренне. Там до сих пор нас сеньорами считают, и Жюля там похоронили, в соборе…, - она подняла
голову: «А Бенедикт не стал приезжать?»
