Топклифф притащил ее в удивительно уютную комнату, с кушетками, подушками и портретами на стенах, на одном из которых была изображена сама королева, а на других, как показалось Кэтрин, члены семьи Топклиффа. Он оставил ее здесь и закрыл за ней дверь.
Несколько минут спустя вошла Энн Беллами. Первое, что заметила Кэтрин, так это то, насколько она стала хуже выглядеть по сравнению с днем их последней встречи. Из-за огромного живота ее беременность теперь было невозможно скрыть, но сама Энн была измождена и истощена так, словно не ела неделю. Голова Энн была опущена, и, когда их взгляды на мгновение встретились, она тут же отвернулась так, чтобы больше не видеть глаз Кэтрин.
Кэтрин заметила, что пальцами правой руки Энн раздирала кожу на тыльной стороне левой ладони так, что кровь сочилась из раны, стекая по пальцам. Лицо Энн тоже было исцарапано, а волосы спутаны, как у бродяги.
– Энн, позволь мне обнять тебя. – Кэтрин шагнула к ней, но Энн сжалась и замерла. Казалось, что она – не из крови и плоти, а из холодной неподвижной глины. Кэтрин обняла ее за плечи, но Энн рывком высвободилась из ее объятий.
– Энн, Энн, что они с тобой сделали? Что они тебе сделали?
– Ты говорила: доверься Господу, все так говорили. Доверься Его проведению. Где был Господь, когда Он был мне так нужен? – выпалила она.
– С тобой это сделал человек, а не Господь.
– Где ты была? Ты, моя семья… вы все одинаковые.
Кэтрин отшатнулась. Эта женщина больше не была той искренней, преданной подругой во Христе, которую она знала.
– Нет, Энн, мы не такие, как Топклифф.
– Ты бросила меня в его руки.
– Энн, ты находилась под арестом. Я ничего не могла сделать. И никто бы не смог.
– Ты не защитила меня. Никто из вас меня не защитил.
– Пожалуйста, Энн.
Она зажмурила глаза и скривила губы так, словно бы вспомнила что-то страшное.
– Где ты была, когда…
– Когда что, Энн?
Она резко отвернулась.
– Ничего.
Кэтрин снова попыталась обнять ее. На этот раз сопротивления с ее стороны не последовало.
– Расскажи, кто с тобой это сделал? От кого у тебя ребенок?
Энн вцепилась в свои волосы и принялась чесаться так, словно у нее вши.
– Нет никакого ребенка. Я девственница.
Она накрутила на пальцы прядь волос.
– Выслушай меня. У тебя будет ребенок, и я должна увести тебя туда, где о тебе будут заботиться. Ты должна хорошо есть, тебе нужно много спать.
Энн снова оттолкнула ее. Теперь она посмотрела Кэтрин прямо в глаза. Ее губы презрительно скривились.
– Он называет меня своей кобылой, говорит, что он – мой жеребец, и теперь мое чрево гниет.
В дверях появилась служанка, пухлая женщина с лучистой улыбкой, и принесла вино. Она с опаской взглянула на Энн, затем поставила вино и бокалы на маленький столик. Кэтрин подошла к ней и остановила, потянув за рукав.
– Что здесь происходит? Что случилось с этой леди?
Служанка резко выдернула рукав из рук Кэтрин, улыбка мгновенно слетела с ее лица.
– Леди? Да уж скорее грязная потаскуха. Хорошей же она будет матерью! Не поймешь, то ли рожает, то ли беснуется. Если хотите знать, то уж лучше ей умереть, да и ее отродью тоже. Безнадежное дело, госпожа.
– Что с ней сделали?
– То, что и должны делать со всеми папистами. Попытались наставить на путь истинный. Господин Топклифф не виноват, что она – папистская шлюха. Вините нечистого и всех его демонов за ту мерзость, что они поселили в ее душе. Ею завладел инкуб. Я давала ей огуречник и морозник, чтобы она очистилась, но уж лучше бы ее заковали в кандалы. Только вчера господин Топклифф возил ее в Ньюгейтскую тюрьму навестить мать, где та сидит за государственную измену. Так эта неблагодарная грязная тварь начала вопить, пинаться и плеваться своей папистской желчью.
– Я хочу забрать ее отсюда. Ей нужен уход.
Служанка усмехнулась. Неожиданно пухлые, теплые черты женщины исчезли и вместо них ее взору предстало самое отвратительное лицо из всех, что она прежде видела. В обществе этой женщины и лишенного жизни существа, которое когда-то было ее подругой, Кэтрин почувствовала себя застрявшей в каком-то страшном сне.
– По мне, так забирайте, но вот только молодой Джонс и господин Топклифф думают иначе.
Кэтрин повернулась к Энн, и у нее возникло чувство, что Энн уже не спасти. Топклифф, Джонс и его негодяй отец уничтожили ее. Неважно, кто из них был отцом ее нерожденного ребенка, ибо все они были ее насильниками. Когда служанка ушла, Кэтрин пробыла с Энн еще час, предлагая ей выпить вина, от которого та отказывалась. Она пыталась поговорить с ней, утешить ее объятиями и нежными словами, но в ответ слышала лишь оскорбления и проклятия. Во всем случившемся Энн винила Господа.
– Ты всегда была лицемерной коровой, Кейт Марвелл, или Шекспир, или как там тебя. Я тебя ненавидела. Теперь ты считаешь себя лучше меня, ведь так?
– Энн, я никогда не считала себя лучше тебя. Я всегда восхищалась тобой и твоей семьей. Вы такие смелые.
– Да неужели? Тогда вспомни о собственной смелости, ибо скоро вы утонете в елее. Так говорит господин Топклифф – ты и все семейство Шекспиров. Елей вас всех прикончит.
Кэтрин промолчала. Что означало ее «вы утонете в елее»? Она понятия не имела, что Энн хотела этим сказать, но ее слова вселяли ужас.
– Он держал меня голую на холодной каменной плите, словно свиную тушу на Смит-Филд. Он такой сильный. Почему Господь не одолел его?
Глава 18
Особняк Ле Невов располагался менее чем в трех милях от Уонстида, дворца, который граф Лестер давным-давно купил у старого лорда Рича, дабы устроить в нем величественное загородное поместье для себя и своей невесты Летиции. Он по-прежнему оставался домом Летиции, но после смерти Лестера полноправным хозяином поместья стал ее сын, граф Эссекс.
Древний особняк сэра Тоби Ле Нева не шел ни в какое сравнение с Уонстидом, но размеры его впечатляли. Подъезжая по заросшей грунтовой подъездной дороге к владениям Ле Невов, Шекспир с удивлением рассматривал высокие печные трубы, возвышавшиеся над окружавшим поместье парком и краем обширного Уолтемского леса. Вблизи он увидел, что дом в плохом состоянии, раствор, скреплявший печные трубы, осыпался и под сильным ветром они могли рухнуть. Все говорило о том, что особняк принадлежит знатной семье, но стекла окон треснули, а само здание угрожающе накренилось.
Шекспир въехал на заросший травой двор перед домом и остановился в ожидании конюха. Так никого и не дождавшись, он слез с лошади и привязал ее к ржавой железяке, торчавшей из осыпающейся кирпичной кладки. Если когда-то здесь и висел дверной молоток, то это было очень давно, поэтому Шекспир постучал в дверь кулаком. Спустя некоторое время дверь открыл древний старик-слуга, согбенный и медленный, как улитка.
– Меня зовут Джон Шекспир. Я хочу поговорить с вашим хозяином.
– Он спросит меня о цели вашего визита, сэр.
– Передайте ему, что я по личному делу.
– Как пожелаете, сэр.
Шекспир остался ждать на ступеньках у двери, а старик побрел назад в дом. Когда он снова появился, то пригласил Шекспира следовать за ним. Они прошли в большую, отделанную деревянными панелями столовую залу, где в торжественном одиночестве за противоположными концами длинного отполированного стола сидели мужчина и женщина. Перед ними стояли подносы с едой. При его появлении никто не поднялся из-за стола. Слуга поклонился несколько ниже того, что позволяло ему его и так согбенное тело, и заковылял прочь. В мужчине, сидящем во главе стола, Шекспир узнал сэра Тоби Ле Нева. Он сидел прямо и неподвижно. Его горделиво торчащая и аккуратно подстриженная борода контрастировала с его кустистыми бровями. Он выглядел тем, кем он и являлся, – военным, о чем свидетельствовали его телосложение и горделивая манера.
Женщина была совершенно на него не похожа. Она выглядела лет на двадцать моложе Ле Нева, ей было тридцать или около того против его пятидесяти, а усталость во всем ее облике только усиливала ее поразительную красоту. Ее светлые волосы ниспадали по плечам, обрамляя лицо и придавая чувственности ее облику; ее видавшее лучшие времена платье было отделано алым дамастом и обтачано зеленым бархатом. В отличие от своего супруга, она встретила Шекспира улыбкой.
– Что ж, сэр, – начал он, – любите прерывать трапезу джентльмена?
– Я хотел лишь недолго переговорить с вами, сэр Тоби. Я почту за счастье подождать, пока вы не закончите трапезу.
– Переговорить, сэр? И о чем же?
– О вашей дочери, сэр.
Ле Нев бросил через стол взгляд на супругу. Шекспир увидел, что улыбка медленно исчезла с ее губ. Сэр Тоби поднялся из-за стола, опрокинув свой стул на пол.
