которых мог оттолкнуть не только сионистский секуляризм, но и мощная новая волна социалистического сионизма.
Питательной средой для социалистического сионизма послужила жизнь восточноевропейского еврейства. На начальном этапе индустриализации вся Россия испытала сильнейшее влияние марксизма, однако особенно горячо на это учение откликнулись русские евреи. Никакой другой народ Российской империи не понес такого ущерба одновременно и от ломки экономики, и от правительственного гнета. Так, например, по данным Всероссийской переписи 1897 г., более половины еврейского населения страны принадлежало к пролетариату, занятому в текстильной, металлообрабатывающей, строительной промышленности, а также в некоторых отраслях легкой индустрии. Еврейский рабочий класс в городах черты оседлости находился на экономической обочине и был обречен на нищету. Специалист по еврейской демографии Яаков Лещинский оставил нам впечатляющее свидетельство: “Бедность и нищета, нужда и голод… потогонная система… туберкулез — таковы условия, в которых рабочие-евреи должны были бороться за социальные реформы и за идеалы грядущего социализма”.
Угнетаемые, обнищавшие, но грамотные и любознательные, еврейские рабочие энергично включились в социалистическое движение — отчаяние удваивало их решимость. Так, значительное число делегатов на Втором съезде Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП) в 1903 г. составляли евреи. Правда, языком этой партии был русский, и в самой ее деятельности не было ничего специфически еврейского. Но еще до создания РСДРП в сентябре 1897 г. в Вильно на съезде представителей групп еврейских социал-демократов был создан Бунд (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России). Бунд сыграл ативную роль в подготовке и проведении Первого съезда РСДРП в 1898 г. Бунд должен был стать орудием классовой борьбы и одновременно борьбы за права еврейской общины. Во время русской революции 1905–1907 гг. в Бунде состояло и платило членские взносы 30 тыс. человек. К этому следует добавить еще десятки тысяч сочувствующих. Одержимые борьбой за политическое и экономическое освобождение на российской почве, бундовцы склонны были рассматривать сионизм как “буржуазную утопию”. Для них поддерживать сионизм означало зависеть от произвола турецкого султана и других реакционных правителей, а также от щедрот еврейских капиталистов. Сионизм не принимал в расчет политических и экономических устремлений евреев в самой России. Взбешенный лидер Бунда кричал на сионистском собрании: “Собирайте свои чемоданы! Повернитесь спиной к нашей жизни, нашей борьбе, нашим радостям и печалям… Оставьте же нас с миром. Не показывайте своей щедрости. Не бросайте нам милостыню… из окна своего купе”. Вейцман, в свою очередь, говорил, что бундовцы “позорно ассимилировались в том, что касается иудаизма, выродились, прогнили и начисто утратили нравственную ориентацию”.
С особенной яростью борьба между сионизмом и социализмом разгорелась после появления еврейских студентов, приехавших в университеты Европы из России и ставших интеллектуальной элитой европейского еврейства. В письме к Герцлю от 6 мая 1903 г. Вейцман сетовал на растущий радикализм молодежи. “Труднее всего нам бороться с еврейскими социал-демократами”, — признавался он. Конфронтация приобрела трагический характер — ведь и сионисты, и социалисты, как правило, в равной степени сохраняли свою приверженность еврейству и в равной степени ощущали потребность в том, чтобы создать свободное и справедливое еврейское общество.
Социалистический сионизм
Хотя попытки примирить сионизм с социализмом предпринимались еще за много лет до Первого Сионистского конгресса, серьезный интеллектуальный прорыв в этом направлении был осуществлен лишь в 1898 г. Нахманом Сыркиным. Сыркин родился в России, в обеспеченной еврейской семье. Будучи студентом Берлинского университета, он начал работать над синтезом сионистской и социалистической идеологий. Впервые он изложил свою идею, выступая перед группой цюрихских сионистов в 1898 г., а затем опубликовал по этому вопросу брошюру “Еврейский вопрос и социалистическое еврейское государство”. “Социализм сможет разрешить еврейский вопрос лишь в отдаленном будущем”, — заявлял Сыркин. Антисемитизм — явление, которое не удастся побороть сразу в ходе нормального социалистического развития, “и, в любом случае, классовая борьба едва ли сможет оказать помощь еврейскому среднему классу”. Поэтому еврейское государство — единственный решительный ответ на угнетение.
“Однако форма еврейского государства, — продолжал Сыркин, — является единственным спорным вопросом сионизма. Сионизм должен отвечать чаяниям еврейских масс, ибо без них движение окажется мертворожденным… Он по необходимости должен слиться с социализмом… Современный политический сионизм борется за еврейское государство, основанное на праве частной собственности. Однако, чтобы еврейское государство возникло, оно должно с самого начала избежать всех зол современной жизни… В его основе должны находиться справедливость, государственное планирование и общественная солидарность”.
Однако манифест Сыркина, как и его более поздние работы, не вызвал почти никакой ответной реакции ни у социалистов, ни у сионистов. Социалисты только посмеивались над его попыткой объединить “утопический” социализм и ортодоксальный марксизм. Один бундовец выразил это в следующей эпиграмме:
Полумарксист, полуневежда,
Полсионист, полуглупец,
Полуосел — но есть надежда,
Что станет полным наконец[130].
С другой стороны, от Сыркина отвернулись и несоциалисты. Упорно проклиная “раввинов от сионизма”, высмеивая “буржуа”, ищущих расположения европейских монархов, Сыркин добился того, что для большинства в Сионистской организации, представлявшего средние классы, “социализм” стал ругательным словом. Но самым роковым его шагом было решение поддержать план Уганды. Когда Герцль поставил этот проект на обсуждение Шестого Сионистского конгресса, Сыркин восторженно приветствовал эту инициативу, обличая “романтическую привязанность” к бесплодной земле Палестины и к покровительству султанов, царей и кайзеров. Руководя впоследствии вместе с Израэлем Зангвилом Еврейским территориальным обществом (ЕТО)[131], Сыркин уже так и не смог, даже в среде левых сионистов, вернуть себе того влияния, которым некоторое время пользовался.
Несмотря на эти неудачи, деятельность Сыркина отразила растущую тенденцию к взаимопроникновению сионизма и социализма. В то время как он занимался пропагандой своих идей в Берлине, в России возникали группы, исповедовавшие социалистический сионизм и получившие название Поалей Цион (“Рабочие Сиона”). Сперва эти ячейки образовывались независимо друг от друга в различных еврейских общинах. Их единственное отличие от других сионистских организаций заключалось в том, что подавляющее большинство в них составляли представители рабочего класса. Одни группы видели будущее в реорганизации сионистского движения, другие боролись за обеспечение еврейского национального представительства в органах власти, а третьи, например в Центральной и Южной России, сохраняли верность классическому марксизму. Среди марксистов города Полтавы, где были ссыльные революционеры, и зародилось исключительно активное движение сионистов-социалистов. Именно там Бер Борохов, двадцатипятилетний студент, которого уже успели исключить из социал-демократической партии за “сионистский уклон”, сформулировал свою уникальную теорию сионистского марксизма.
Стремясь создать синтез двух идеологий, Борохов в 1905 г. выступил перед лидерами Поалей Цион в Полтаве и в течение трех часов читал свою работу “Классовая борьба и национальный вопрос”. Руководители движения сразу оценили это сочинение, увидев в нем долгожданное философское обоснование своей деятельности. Подход Борохова был выдержан в
