прав? Он пьяный был?
Мама смешалась.
– Ну, почему без прав? – пожала плечами она. – У него есть права и машина есть.
– И где же она, эта машина?
– У Виталика возле редакции такое удобное парковочное место. И от дома два шага, он там ее держит.
– И давно он приобрел сынку машину?
– Ну, разве сейчас об этом речь, Женечка! – всплеснула руками Ксения Алексеевна. – Надо срочно мальчику помогать!
– Ну и почему ты ко мне-то с этим пришла? – уперся я. – У мальчика папаша есть, пусть и помогает, я здесь при чем?
– Ну как ты можешь?
– Что могу? Мама, имей совесть! Значит, мой вечно нуждающийся братишка, который всегда последний хрен без соли доедает, купил машину своему оболтусу? Какая была в этом нужда, если у него все так плохо? Вы все меня постоянно разводите, мне это уже надоело. Решайте свои проблемы сами.
Мама сделала глубокий вздох, и я понял, что сейчас она пустит в ход свой самый сильный козырь – плач Ярославны.
– Я тебя прошу помочь Артему не ради спокойствия Виталика, пойми, я тебя умоляю ради нас с папой. Мы уже старые, нам трудно переживать такие стрессы.
– И это значит, что я должен буду отныне платить за все выкрутасы Артема? Если у его папы есть деньги в кризис на машину, найдет и на улаживание проблем. Все, хватит, мама, ездовая лошадка устала, у нее спинка болит.
– Я тебя больше ни о чем не попрошу, сделай только это, у Виталика нет денег, – сказала она, заломив руки.
Понятное дело, мне пришлось ехать к пострадавшей женщине, договариваться, раскошеливаться и на лечение, и на улучшение ее отношения к нашему мальчику.
Виталик не поднимал на меня глаз. У него, конечно, хватило совести меня поблагодарить и даже прислать Артема для того, чтобы ребенок выдавил из себя свое личное «спасибо», но объясняться ему было трудно.
– Он же пацан, а у него на курсе все крутые, я ему давно обещал, – мямлил мой братишка, – ну как ему объяснишь…
– Ему и не надо было ничего объяснять, а теперь уже и мне не надо, – подытожил я, и наши разговоры на эту тему прекратились к вящему удовольствию всей семьи.
Иногда меня все-таки прорывало. Особенно когда мне стало ясно, что у нас дома все знали, что мальчику купили машинку, но мне никто ничего об этом не сказал. Мама, успокоившись, что с внуком все будет в порядке, только пожала плечами: она, видите ли, не думала, что для меня эта информация представляет интерес. Рита просто отмахнулась: мол, не до них мне – ну купил и ладно, тоже мне событие. А вот Алиса преподнесла мне сюрприз, когда я спросил ее, нет ли и у нее случайно какой-нибудь новенькой машины.
– Не, па, я к грубой мужской технике пока отношусь с осторожностью, – заявила она, – может быть, когда-нибудь, но не сейчас. А вот собственная квартира мне в скором времени понадобится.
– Что? – не поверил я своим ушам. – Квартира? Я же тебе говорил, что ты можешь забрать себе студию, если захочешь жить отдельно. Чем она тебе не угодила?
– Па, ну какая разница через одну дверь жить или через две! – выступила дочурка. – Мне бы куда подальше от вас от всех. Я хочу самостоятельности и своей собственной жизни.
– Про самостоятельность попрошу уточнить, – лучезарно улыбнулся я, – ты и содержать себя будешь сама? Или ты подразумеваешь, что я тебя отселю, но все-таки буду финансировать?
– Конечно, будешь, куда ж ты денешься! – уверенно сказала дочь, даже не глядя на меня, потому что в этот момент скакала по каким-то сайтам, – пока я не работаю, ты должен меня обеспечивать.
– Ну тогда это не самостоятельность, – протянул я, надеясь, что она отвлечется от ноутбука хотя бы на минуту, – когда ты будешь сама зарабатывать на жизнь, тогда это будет самостоятельность. А пока это твоя просьба ко мне, и требованием она никак быть не может.
– Так я и не требую, – проворковала девочка, – просто я уверена, что ты мне не откажешь. Ты же никому не отказываешь, папуля. Ты же добрый, правда?
– Нет, зайка, я не добрый, я дурак, – вздохнул я, – и об отселении пока не может быть и речи. Во всяком случае, до тех пор, пока я не пойму, что бизнес возвращается в свое русло. И пока я вижу, что ты интересуешься вот этими сайтами и списываешься с теми, кто собирается посещать запрещенные митинги, ни о каком отдельном проживании мы вообще не будем говорить. Жить ты будешь здесь. И учти, когда ты загремишь в полицию за участие в незаконных акциях, я не стану тебя выкупать.
– То есть твоя доброта простирается на всех, кроме родной дочери? – хмыкнула она. – Ладно. Кошелек твой, в него я влезть не могу, но и ты не суйся в мои убеждения и идеалы, понял? Я буду делать то, что считаю нужным, и отстаивать свободу в своей стране теми средствами, которые мне доступны.
– Алиса, ты даже не понимаешь, о чем идет речь. Твой протест – это детский сад, это не обдуманные решения, просто сопливая бравада. Ты сама-то не подумала, почему под знамена собирают подростков?
– Потому что мы имеем право выбирать, в какой стране нам жить. – Она наконец повернулась ко мне лицом, впервые в самого начала разговора.
И тут мы оба заметили, что в дверях стоит Рита, и, судя по насупленным бровям и отсутствию вопросов к дочери, видимо, уже давно.
– Это что еще за новости? – воскликнула она. – Какие такие митинги? Ты с ума сошла? Вас гонят на них, как стадо сопливых дурачков, не способных понять, куда и зачем они прутся, и ты готова идти туда же?
– Так, родители, раз тут пришла подмога, то беседа окончена, – подытожила Алиса, – двое на одного – это не честно.
– Дура, – фыркнула Рита и собралась выйти вон, – я думала, что у тебя хоть какие-то мозги есть. А ты овца. Стадное животное. Неужели другой моды нет? Может, попробуешь веганство? Все как-то осмысленней получится.
– Не ваше дело, – заметила девочка, – и вообще, я вас не оскорбляла.
После этих слов она демонстративно надела наушники.
Конечно, она, дурында, пошла-таки на политический митинг, но в руках у нее был лозунг в поддержку какого-то рокера. Могла бы и свалить оттуда вовремя, но сама полезла на рожон, ухитрилась обхамить полицейских, и ее все-таки задержали. Это стало последней каплей. Мое терпение лопнуло. Я не собирался тупо совать взятки полицейским, нарываясь на возможные неприятности, я искал ходы и выходы среди своей
