многочисленной армии знакомых и наконец вышел на того, кто руководил сменой, когда задержали мою дурочку. Объяснил все как мог, рассказал про детский протест против папы, который не хочет купить квартиру, подарил 20-процентный дисконт во все мои заведения и большой пакет со свежайшими пиццами и тремя литровыми бутылками виски для всей смены. Вышло не намного дешевле, чем если бы я дал откровенную взятку, но так я хотя бы не боялся, что меня уволокут вслед за дочуркой. А мало ли? Вдруг у них там сейчас какая-то акция по приему взяткодателей? Все обошлось, и мой жест с пиццами и вискарем возымел действие, Алису выпустили, протокол засунули под сукно, в университет сообщать не стали. Однако человек, который все это провернул, все равно намекнул на то, что подобная лояльность стоит денег. Пришлось платить, ведь запросил он. Я уже хотел подвести итог перед своей семьей, но произошло некое совсем маленькое событие… Вернее даже, мое небольшое и совершенно случайное наблюдение, после которого я не то что передумал устраивать им всем глобальную выволочку, а вообще расхотел с кем бы то ни было общаться. Моей неприятной находкой стал маленький элегантный пакетик с кружевным, безумно дорогим на вид женским бельем. Мы с Ритой последнее время жили как соседи, спали в одной кровати, но близости со мной она тщательно избегала. Я списывал все на стресс и неприятности, на недопонимание между нами. Но роскошное бельишко говорило о том, что где-то в другом месте моя Марго понимание все-таки нашла…
Выход из кризиса был медленным и давался мучительно, отношения в семье окончательно разладились. Папе было, как всегда, все по фигу, мама затаилась, и я уже не старался понять ее, ни о чем ее не спрашивал. Наташа наконец смогла работать, но поток клиентов у нее катастрофически упал – у людей попросту не было лишних денег. Рита маялась бездельем в своей турфирме, только зря платила аренду: на наши юга туристы ехали без помощи туроператоров – зачем платить, когда заказать гостевой дом или отель можно на родном языке и никакой чартер тебе при этом не нужен? А за границу стали летать мало, наш аэропорт все обещал, но пока никак не возобновлял прямые перелеты на популярные курорты Греции и Турции. Оставались только экзотические страны, но доступны они становились все меньшему количеству людей. Что происходило у Виталика, я не спрашивал. И не хотел знать, и было не интересно.
Чем больше я размышлял над ситуацией, тем больше крепла моя убежденность в том, что заявлять в полицию нельзя. Во-первых, тогда мне придется признать, что я на протяжении долгого времени незаконно хранил у себя огнестрельное оружие. И нужно будет объяснить, где я его взял, указав на брата, а это исключено. Во-вторых, моим несостоявшимся убийцей мог оказаться кто угодно, и в первую очередь Рита, только она выгадывала бы нечто материальное от моей смерти. Ведь не могли же рассчитывать на мои деньги старые родители или сопливая девчонка, в конце концов. Я не хотел, чтобы в моем доме появилась полиция и начала перетряхивать все наше грязное белье. Но в то же время я понимал, что делать что-то нужно, я же не могу оставить все как есть. В конце концов, одна попытка не удалась, вторая может оказаться более успешной. А умирать мне не хотелось ни от чужой руки, ни от родственной. С какой, спрашивается, стати? Я не представлял себе, что люди делают в таких случаях и что предпринять конкретно мне. С чего начать? Если все-таки найти частника, то для какой именно работы? Поиск сведений или обеспечение личной безопасности будут еще в рамках закона, но ведь всякий частник до потери пульса печется о своей лицензии, и скрывать добытую информацию от органов следствия он не имеет права, таков закон. Так какой мне толк от подобного частника? Что бы он ни узнал, по получении этой информации мы придем опять к тому же – к моему категорическому нежеланию впускать полицию в свою семью. Даже в том случае, если в ней есть преступник.
В тот проклятый апрельский вечер, зайдя в свою квартиру, я нашел Марго лежащей на диване с айфоном в руках. Она смотрела номер с Гариком Харламовым и пила красное вино.
– Алиса дома? – глухим голосом спросил я.
– Она у себя в комнате, – ответила жена, – ты никуда не звонил? Не знаешь, когда появится свет?
– Нет, не имею представления.
Мне показалось, что Рита напряглась.
– У тебя все в порядке? – спросила она.
– Все хорошо, – ответил я.
В свете фонарика я отыскал в баре свой любимый виски и налил себе полный стакан.
– Ты что-то празднуешь или наоборот? – раздался из темноты голос моей жены.
– Какая разница? – пожал плечами я, хотя и понимал, что в темноте этого никто не увидит. – Я имею в виду, тебе не все равно?
– Ладно, не хочешь говорить – не надо.
– Почему, я отвечу. У меня приступ алкоголизма. Обострение. Завтра пройдет.
Рита помолчала несколько секунд, потом изрекла:
– Ну ладно, твой алкоголизм не внушает мне опасений. До хронической формы нам еще далеко.
Свет дали через минуту после того, как я допил свой последний глоток и зажевал его фундуком, который всегда имелся у меня в барной вазочке. Рита смотрела на меня во все глаза, но я заметил в ней только одно: она была полностью одета, несмотря на столь поздний час. Обычно она переодевалась в домашнее, как только заходила в квартиру. У нее имелись любимые кашемировые штанишки, широкие маечки, которые давали ей простор в движениях, но вместе с тем выглядели очень элегантно и стильно. Сейчас она была в джинсах и в бомбере, в котором обычно никогда не валялась на диване. И еще я отметил, что Алиса тоже одета по-уличному: в джинсы и легкий удобный свитерок. Я взглянул на часы. Половина первого ночи. И в это время мои девочки, полностью одетые, ждут, когда дорогой папочка придет домой? В тот момент я мог поверить во что угодно, но только не в это.
Я открыл глаза в шесть утра, но вовсе не потому, что выспался, просто мне приснилась какая-то гадость, и, пробудившись, я понял, что мысли разрывают мне мозги. Если следовать самой простой формуле «ищи, кому выгодно», то мне и думать-то особо не надо. Я не обзавелся завещанием, у меня и в мыслях такого не было, я здоров и еще не стар, и потому деньги после меня унаследует Маргарита. Виталику моя смерть
