Разворачиваюсь, оглядывая помятого мужа. На щеке след от помады. Меня сводит от отвращения.
— У тебя помада на лице.
— А? — мгновенно просыпается он. — Где?
Пальцы скользят по небритым щекам.
— На щеке. — А… Ерунда! Дэм был не один. Просто приветственный поцелуй при встрече с его… Этой… Как её там, — нетрезво щелкает пальцами, — всех не упомнишь.
Закрывая глаза, падает на подушку.
— Я люблю тебя! Иди к мужу.
— Нет, мне плохо.
Сбегаю в ванную. Запираю дверь. Меня выворачивает в раковину какой-то желчью.
Стекаю по стене вниз. Трясëт. Со всей мочу кричу про себя, пытаясь выкричать то, что так болит в груди.
«Всех не упомнишь…».
— «У тебя все хорошо», — повторяю вслух слова этого Демона, убеждая себя. — Это просто временное помешательство. Это все пройдет. Обязательно. Ты всё это знала и так. Дед говорил, что у него много женщин. Надо просто выключить этого мужчину, вырвать, стереть, забыть. Но он словно вбит намертво.
Умывшись, делаю себе на кухне чай с лимоном в термокружку, надеваю куртку и выхожу.
Нины Андриановны не видно, наверное ушла глубже, в сад.
Прячась от ветра, сажусь в беседку. Она все еще густо оплетена плющом. Листья пожелтели, но не опали. Надо съездить за шубкой. Она осталась в доме деда.
Снова подкатывает тошнота. Делаю глоток чая.
Неожиданно на входе в беседку появляется Нина Андриановна. Мы обе вздрагиваем, заметив друг друга.
— Доброе утро, отшельница.
— Доброе…
Станешь тут отшельницей. Ëжусь, в своей куртке.
Присаживается у входа.
— Одни глаза остались, — смотрит на меня хмуро. — На пол лица.
Отвожу то, что осталось.
— К врачу тебе надо.
— Зачем? Не болит ничего, — бесцветно бормочу я.
Больниц я боюсь. И врачей боюсь. И боли боюсь. И без весомой причины не пойду.
— Что-то болит, — пытливо и утвердительно.
— С чего Вы взяли?
— Глаза на мокром месте, ткнешь пальцем, разрыдаешься.
— Вот еще! — сжимаю зубы. — Показалось Вам.
— Это правильно. Рыдать тебе нельзя. Толку с этого не будет. Да и вообще толку не будет с твоего мужа, — вздыхает она. — Это только при путёвом мужике пореветь можно.
— Вроде, внук он Вам, а Вы о нем всегда с пренебрежением.
— А я уже слишком стара, чтобы в дипломатку играть. Как вижу, так и говорю. Надо тебе в свои руки все брать.
— Что брать-то? — фыркаю я.
Только выпустила все из рук, чтобы отстали.
— Сама-то чего хочешь? Или так и будешь за закрытой дверью жить?
— Жить, в моем случае, это уже неплохо, Нина Андриановна, — ухмыляюсь я недобро. — Вам этого может и не понять, а я ценю. Отдышусь, брат повзрослеет, там видно будет. Пока учиться буду. Ребенка рожу… — срывается мой голос.
Буду Тишу любить и ребенка, раз с мужем не вышло. Может, и Родион со временем поменяется. Не все браки на любви строятся, бывает что и на уважении. Только и с этим пока что беда.
— Роди хоть девочку, мне напоследок понянчиться. Одни мужики в роду. Надоели…
«Роди девочку». Эта мысль как из другой реальности. Я и сама ещё девочка.
Вспоминаю, как Тихона из роддома привезли. И как я, играя, укатила его на коляске в лес, «гулять». Коляска застряла в корнях. Сил вытащить у меня не было, и его на руках далеко не утащила. Так и просидела с ним орущим, пока нас не нашли. Побоялась бросить и за помощью сбегать.
Ох, и попало мне! Хорошо тогда было… Но в тот же год отец золото нашел. И всё стало постепенно меняться.
— Пойду я, — встаю.
В глазах темнеет. В комнату — не хочу. В гостиной уже Наталья, наверное, хозяйничает. Тишу с утра только ведром воды поднимать…
Надев капюшон, бреду по аллее, глядя себе под ноги. Снежок метëт. К обеду растает.
Все терпимо. Лишь бы только Демид не приезжал! Не тревожил мои раненые чувства.
Но как назло, впереди, у ворот его фигура! В коротком сером пальто, кожаных перчатках. Воротник поднят… Широкоплечий, стильный. Не модный, как Родион, другой. Демид предпочитает классику, но носит ее чуть небрежно, очень по-мужски. Словно только что оделся у дорогого стилиста и забыл про это. Родион же вечно поправляет всякие модные детали, и часто смотрит на себя в зеркало.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Опять ты!.. Ругаю себя. Зачем сравниваешь?
Нерешительно останавливаюсь. Порывом ветра сдувает капюшон. Прядь волос порывом бросает на лицо. В ушах нарастает гул, свет вдруг становится очень ярким. Пальцы немеют, слышу, как термокружка, скачет по брусчатке, выпав из руки. Звук гулкий…
Наощупь ищу какую-нибудь опору. Колени подводят.
— Злата!
Демон мой…
Его запах бьëт в нос. Я как собака, чувствую обостренно запах лимона, мерзлой земли, опревших листьев и его…
Сквозь коматоз ощущаю, как мне шлепают по онемевшему лицу.
— На руки подними! — голос Нины Андриановны. — Почки отморозит.
Взлетаю. От резкого движения вверх подкатывает приступ тошноты. Я что-то жалобно мычу.
— Говорила же — к врачу надо.
— Что с ней?!
— На кофе тебе погадать — что с ней? — недовольно. — Скорую!
— Утром в воскресенье? — недовольно бормочет Нина Андриановна. — Сам быстрей довезешь.
— Машину мне откройте! — рявкает Демид.
— Не надо… — двигаю я губами.
Но меня никто не слышит. А сил пошевелиться нет.
В себя я прихожу уже в машине, у него на руках. И боюсь открыть глаза! Чувствую, как холодные перчатки скользят по моим волосам.
— Злата… — с тревогой в голосе. — Давай, Золотинка, очнись… — слегка встряхивает. — Что с тобой?
Как пьяная, неловко убираю его руки от себя.
Помогает мне сесть.
— В травмпункт или в нашу? — спрашивает водитель.
— В нашу.
Демид заглядывает мне в глаза.
— Ты как? Сейчас к врачу…
— Н-н-не надо, — перебиваю его.
От волнения снова возвращается заикание.
— А ты чего такая? — ведёт пальцем по моей скуле. — Похудела так… Ты заболела?
Медленно качаю головой. Все кружится.
— Я д-д-домой хочу.
— Нет, — сжимаются челюсти. — Мы едем к врачу. Макс, воду подай в бардачке.
— Не пойду я к Вашему врачу… — закрывая глаза, отсаживаюсь от него подальше.
Пусть своих женщин возит.
Прислоняюсь лбом к стеклу. И дышу поверхностно и быстро, борясь с тошнотой.
— Пойдешь, — нервно звенит его голос. — Пройдешь осмотр, сдашь анализы. И без капризов там.
— Я Вам не принадлежу.
— Посмотрим.
Иди к черту, Черкасов! Я тебе не очередная пассия из гарема.
— Разверните машину! — шепчу я обиженно.
Игнорирует. Сил добиваться своего нет. Но я их набираюсь. К его врачу я не пойду. Здоровье — это моё лично личное, но никак уж, не его дело.
Мы едем в тишине. Слышно только моё поверхностное рваное дыхание.
— Что у тебя болит?! — психует он.
Душа у меня болит, душа…
Отстаньте от меня.
Глава 24. В тень…
— Черкасова, проходите. Черкасова…
Мы вздрагиваем одновременно, неловко сталкиваясь взглядами.
Как режет моя фамилия! Она на той самой женщине. Но женщина эта не с тем мужчиной.
Допивая одним глотком воду, сминаю в хлам пластиковый стаканчик.
Злата не двигается, опасливо косясь на меня.
— Вперёд. — Я не пойду. Со мной все в порядке. Если я захочу сходить к врачу, сделаю это с мужем, — добавляет вдруг, словно почувствовав мою болевую точку. Швыряю стаканчик в урну. — Минуту, — прошу медсестру. Присаживаюсь рядом со Златой, смотрю перед собой в стену.
— Ты можешь поспорить со мной о финале какого-нибудь фильма, о дизайне в своей комнате или, к примеру, о биржевой аналитике. Мне это будет даже приятно. Но не в принципиальных вопросах, Злата. Не надо со мной спорить! — Я — не Ваша собственность. — Ты — моя семья.
— Вы не будете распоряжаться…
— Буду.
Упрямо качает головой.
— Я буду указывать тебе во всех вопросах по безопасности, и ты будешь слушаться. Во всех.
— Вы ещë мне противозачаточные назначьте! — со злым сарказмом. — Раз уж во всех.
