— «Я болею тобой… Я дышу тобой… Жаль, но я тебя люблю…» — едва уловимо двигаются в такт словам ее губы. Мне становится отчего-то так больно, то хочется проораться. И к хренам разнести этот дом до основания! Потому что не имеешь ты права, Золотинка, на такие чувства к нему! Зачем тогда всё, если у тебя к нему чувства, где я-то в этой истории?!Постоянно за него прячется. От меня! В моей груди оглушительные взрывы. Горло сводит.
«Это не любовь! — успокаиваю я себя. — Нет! Этого быть не может. Читал, что беременные чувствуют острую привязанность к мужчине, который оказывается рядом. На фоне гормонального шторма, защитная реакцию «мы родные». Это оно?»
Еë глаза внезапно распахиваются. Мля…
Вздрогнув, садится, прижимая к груди подушку. Настороженно смотрит на меня с вопросом. Ну нет у меня сил придумывать что-то и объясняться!
— Что Вам нужно?
— Где Родион? — низко, едва совладая с голосом, спрашиваю я первое, что приходит в голову.
— Я не знаю, — бросает растерянный взгляд на настенные часы. Я и рад, что его нет, и одновременно в бешенстве. Где он? Почему она одна? Почему плачет?!
Мы же договаривались: я — не обламываю его с бабками, возвращая старый лимит, он — ведёт себя ответственно.
Злата изящным движением собирает волосы, перекидывая их через плечо. Словно и этой пеленой пытаясь прикрыться от моего взгляда. Закрываю дверь. Набираю Родиона, чтобы спустить на него собак.
— Алë? — женский нетрезвый голос.
— Как у Вас оказался телефон моего брата? Где он.
— Ой… А он утром Вам перезвонит.
Скидывает вызов. Я набираю ещё несколько раз. Не отвечает. С нарастающим чувством ледяного бешенства, спускаюсь в гостиную. Скидываю пальто. Блокирую с телефона счета брата. Сажусь в кресло лицом к двери. Я подожду. И порву этого гадëныша!
Глава 26. Гормоны
Я чувствую его. Чувствую как камертон. Внутри меня все дрожит, уверенна он где-то здесь, в доме. Не уехал.
Ну за что мне это всё?… Мало мне бед?
Словно огромная кисть вцепилась в сердце, сжала его в кулак и куда-то тащит. Сопротивляюсь всеми своими душевными силами. Я уговариваю себя: не тот мужчина, не те обстоятельства, не то положение, не то отношение к тебе. Ты замужем, прими то, что есть! Самое главное и глупое, что я даже не могу разобраться, что мне от Демида надо. Потому что мне не надо ничего! Ни внимания, ни взаимности. Наоборот. Но больно-то как…
Больно от того, что он отторгаем теперь моим нутром настолько, что я ничего от него не хочу. Меня раздирает это пополам — эта мучительная тяга и глубокая обида, что он показался мне одним, а оказался совершенно другим. Демоном, да. Не зря его так называет охрана.
Внутри меня такие бои, что едет крыша. Я как полоумная. Вместо того, чтобы спать, прихожу в себя уже в коридоре. Куда ты пошла?!Я не знаю! Не могу больше сидеть в этой комнате. Ты носишь ребенка Родиона, очнись! Ты спишь с ним в одной кровати! Ты его жена! Вернись в комнату! Ищешь встречи с Демоном? Сейчас найдешь, мало не покажется. Как будешь объясняться с мужем потом? Самой-то не противно? Ты помнишь, что Дэм сказал тебе про ребенка? Он не хочет его появления. Твой ребенок лишит его того, что дали ему твои деньги. Отсюда и такие перемены в его отношении.
Ты же не дура, очнись! Что ему нужно от тебя — тайна, покрытая мраком. Но, ничего хорошего — это точно. Держись от него подальше, не провоцируй его внимание! Вернись в комнату. Можно подумать, он туда не зайдет, если захочет! И, как назло, даже Родиона нет дома! Где ты, муж мой?? Почему снова нет рядом, когда нужен?
Эфемерное моë замужество становится реальным только в постели, и, от этого ещё более постылым. С момента, как я узнала про беременность, близости между нами не было. Наверное, я нашла предлог, как её избегать. Но это тоже не приведет ни к чему хорошему. Я это понимаю и тону в безысходности. Ноги ведут меня вниз. На кухню. К ночи тошнота немного отступает, и я могу поесть. Мимо гостиной, где не горит свет, прохожу в столовую и, дальше, на кухню. Открываю холодильник. Не хочется ничего. Кладу руку на живот. Осознаю ли я своё положение? Нет. Кто там? Мальчик? Девочка?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Я вспоминаю наши с Тишей детские фотки. На кого он будет похож? На меня или его? То, что на Родиона — мысли я такой не допускаю. Он будет наш, Ольховский, даже если и будет носить фамилию Черкасов. Нас теперь трое — Ольховских.
В желудке урчит. Я должна его покормить. Мне абсолютно ничего не вкусно. Поэтому, я выбираю то, что полезно. Чашечку жирного творога. Заливаю его сгущённым молоком, как делала в детстве, и сажусь в полумраке за стол. Свет падает только из столовой, а на кухне я не включаю. Вяло засовываю в себя пару ложек творога и долго жую, пока глотательный рефлекс не срабатывает сам. Тошнота со мной уже так долго, что я забыла, как есть без неё.
Мне кажется, что везде вокруг пахнет парфюмом Демида. Мой чуткий нос уловил его ещё там, в комнате, и потом, на лестнице… И даже немного здесь. Пахнет практически неуловимо. Как очень-очень тихое эхо. Или, мне уже кажется. Решив, что обязательно доем утром, убираю чашку обратно в холодильник.
— Доброй ночи!
Дергаюсь от неожиданности.
Резко развернувшись, сметаю бедром две бутылки из дверцы холодильника. Одна разбивается вдребезги о гранитную плитку пола, вторая падает мне на ногу.
— Ау… — жалобно дергаюсь, наступая на стекло. — Ай! Мама!..
— Замри.
Это так безапелляционно, что я тут же застываю, поднимая глаза на Демида. Под подошвой его ботинок хрустит стекло.
Глядя мне в глаза скользит пальцами по моей спине.
— Что Вы делаете?.. — испуганно сжимаюсь я, чувствуя себя зажатой в ловушке.
Рывок! Неожиданно взлетаю вверх, оказываясь у него на руках.
Мамочка!..
И даже не чувствую порезов на ногах и боли от ушиба.
— Отпустите.
— Я не могу, — смотрит мне в глаза.
Ну почему? Почему он всегда оказывается рядом?! И как бы не пугал, но на фоне его Родион кажется мне никчемным!
— Демид. Отпустите.
Отрицательно качает головой.
Мне на мгновение кажется, что он сейчас о чем-то более глобальном, чем моë требование. Его тёмный взгляд так маниакален, что через мгновенье я уже уверенна, что он однозначно имеет в виду нечто другое.
Выносит в гостиную, усаживает на диван. Шаг назад. Ещё шаг. Глаз не отводит от моих ступней.
Я пачкаю кровью светлую обшивку дивана.
— Ой…
— Перекись. Я сейчас.
Уходит.
Сажусь по-турецки, шмыгая носом от разбуженного чувства обиды на всë и вся, вытаскиваю большой осколок стекла из ступни.
Много ли мне надо сейчас, чтобы разреветься?
Гормоны чертовы! Вообще не контролирую это.
Встаю на ноги. И, сжимая зубы, хромая иду к лестнице. Боль — ерунда. Но слëзы текут!
Чувствую взгляд в спину. Разворачиваюсь. Мне хочется наорать на него!
— Помочь? — сглатывает он, взмахивая бутыльком перекиси.
— Муж. Мне поможет муж!
— Но его ведь нет.
Это унизительно, да. Особенно, когда в это тыкает меня ОН.
Нервно вытаскивая телефон из кармана, демонстративно набираю Родиона.
— Нет! — он выдëргивает из моей руки телефон, неожиданно агрессивно вспыхивая.
— Да как Вы смеете?! — выдёргиваю обратно.
— Послушай меня…
— Не хочу! Просто… — срываюсь я, задыхаясь от эмоций и беспомощно разводя руками. — Уходите!
Ты совсем голову потеряла? Из собственного дома его выгоняешь?!
Да не из дома я!! Из себя я его выгоняю.
Опускает взгляд.
Я сбегаю. Игнорируя боль в ступне. Сбегаю, пока могу. Пока отпустил!
На нашей двери в комнате не работает замок. Это раздражает!
— Уходи, уходи, уходи! — заклинаю я. Не моргая смотрю в окно. На удаляющийся к воротам силуэт Черкасова. Ушёл.
Падаю на кровать. Рыдаю как истеричка.
Чего рыдаю? Ничего не случилось! Просто нервы сдали.
И Родион! Бесит.
С остервенением швыряю подушкой в нашу с ним фотку. С тумбочки всё летит на пол, что-то разбивается.
