Сперва я заметила отсутствие Косуль – они исчезли. А может, трава была такой высокой, что скрывала их рыжие, дивной красоты спины? Это означало, что Косули уже принесли потомство.
В тот же день, когда я впервые наткнулась на Деву с малышом, красивым пятнистым Козленком, я заметила в лесу Человека. Довольно близко, хотя он меня не видел. У него был рюкзак, зеленый, с внутренней рамой – такие делали в семидесятые, и я подумала, что это Человек примерно моего возраста. Собственно, так он и выглядел – старым. Лысый, а на лице седая щетина, короткая, наверное подстриженная при помощи дешевого китайского триммера, какие продаются на рынках. Слишком просторные вылинявшие джинсы некрасиво обвисли сзади.
Человек шагал по дороге вдоль леса – осторожно, глядя себе под ноги. Видимо, поэтому к нему удалось подкрасться так близко. Дойдя до перекрестка, куда стаскивали срубленные ели, он снял рюкзак, прислонил его к дереву, а сам углубился в лес. Картинка в бинокле была размытой, нечеткой, поэтому я могла только догадываться, чтó он там делает. А он склонялся к земле, ковырялся в лесной подстилке. Можно было бы подумать, что это грибник, но для грибов еще рано. Я наблюдала за ним около часа. Мужчина сидел на траве, ел бутерброды и что-то записывал в тетрадь. Потом примерно полчаса лежал навзничь, заложив руки за голову, и смотрел в небо. Затем подхватил свой рюкзак и скрылся в чаще.
Из школы я позвонила Дэну – сообщить новость. Мол, по лесу ходит какой-то чужак. Еще рассказала, чтó говорили люди в магазине Благой Вести. Если им верить, то Комендант был замешан в перебросе террористов через границу. Неподалеку отсюда якобы поймали каких-то подозрительных субъектов. Но Дэн отнесся к этим сенсациям довольно скептически. Мне не удалось его убедить, что, возможно, тот, кто бродит по лесу, что-то скрывает. А вдруг у него там оружие спрятано?
– Не хочу тебя разочаровывать, но дело, наверное, закроют, потому что не обнаружили ничего, что позволило бы выдвинуть какие-то новые версии.
– Как это? А следы Животных вокруг? Это Косули столкнули его в колодец.
Наступила тишина, а потом Дэн спросил:
– Зачем ты всем рассказываешь об этих Животных? Тебе же все равно никто не верит, и говорят, что ты немного… ну, в общем… – он запнулся.
– Чокнутая, да? – подсказала я.
– Ну да. Зачем ты об этом болтаешь? Ты же понимаешь, что это невозможно, – сказал Дэн, и я подумала, что им в самом деле нужно все это четко объяснить.
Я возмутилась. Но потом, когда прозвенел звонок на урок, быстро сказала:
– Следует говорить людям, чтó они должны думать. Я не могу поступить иначе. В противном случае это сделает кто-нибудь другой.
Я не очень хорошо спала той Ночью, зная, что неподалеку от дома бродит какой-то незнакомец. Известие о том, что следствие, возможно, прекратят, тоже отозвалось щемящим чувством тревоги. Как это «закрыть»? Так, сразу? Не проверив все версии? А эти следы? Приняли ли они их во внимание? Ведь погиб Человек. Как это «закрыть», черт побери?
Я впервые с тех пор, как поселилась здесь, заперла двери и окна. Сразу стало душно. Я не могла уснуть. Было начало июня, Ночи уже стояли теплые и душистые. Я чувствовала себя так, будто меня живьем замуровали в котельной. Прислушивалась, не ходит ли кто-нибудь возле дома, гадала, чтó там может шелестеть, подскакивала от каждого шороха. Ночь раздувала самые тихие звуки, превращая их в кашель, стоны, голоса. Пожалуй, я испытывала ужас. Первый раз за все то время, что живу тут.
На следующий день утром я увидела того самого Человека с рюкзаком – он стоял возле моего крыльца. Сначала я помертвела от страха, и рука сама потянулась к тайнику с газовым баллончиком.
– Добрый день. Простите за беспокойство, – сказал он низким баритоном, от которого завибрировал воздух. – Я хотел бы купить немного молока от вашей коровы.
– Коровы? – удивилась я. – Молока от коровы у меня нет, есть из «Лягушки»[14], подойдет?
Он был разочарован.
Сейчас, днем, он показался мне довольно симпатичным. Газовый баллончик без надобности. Незнакомец был одет в белую льняную рубашку с воротничком-стойкой, такие носили в старые добрые времена. При ближайшем рассмотрении оказалось, что он вовсе не лыс. На затылке оставалось немного волос, которые он заплетал в маленькую тоненькую косичку, напоминавшую не слишком чистый шнурок.
– А хлеб вы печете сами?
– Нет, – удивленно ответила я, – тоже покупаю в магазине, внизу.
– А… Ну ладно, давайте.
Я уже было отправилась на кухню, но обернулась, чтобы сказать:
– Я вас видела вчера. Вы спали в лесу?
– Да, я там ночевал. Можно, я присяду? Кости немного ноют.
Он выглядел рассеянным. Рубашка на спине была зеленой от травы. Видимо, во сне вывалился из спальника. Я тихонько хихикнула.
– Может, кофе выпьете?
Он решительно махнул рукой.
– Я кофе не пью.
Похоже, особой сообразительностью он не отличался. Иначе понял бы, что дело не в его кулинарных симпатиях или антипатиях.
– Тогда, может, угостить вас пирогом? – я кивнула на стол, который мы с Дэном недавно вынесли на улицу. Там лежал пирог с ревенем, я пекла его позавчера и уже почти весь съела.
– А туалетом можно воспользоваться? – спросил незнакомец таким тоном, как будто мы торгуемся.
– Конечно, – и я пропустила его в дом.
Он пил кофе и ел пирог. Звали его Борис Шнайдер, но свое имя он произносил забавно, протяжно – «Боороос». Так я его и назвала. Говорил Борос с легким акцентом, как на восточных окраинах Польши, и довольно быстро выяснилось, почему. Он был родом из Белостока.
– Я энтомолог, – сказал Борос, жуя пирог. – Занимаюсь одним жуком, реликтовым, редким и очень красивым. А вы знаете, что живете в месте, которое является самой южной точкой ареала обитания Cucujus haematodes, плоскотелки красной, в Европе?
Я не знала. И, честно говоря, обрадовалась, как будто это был новый член нашей семьи.
– А как эта плоскотелка выглядит? – поинтересовалась я.
Борос протянул руку к потрепанному брезентовому мешку, осторожно вытащил оттуда пластмассовую коробочку и сунул мне под нос:
– А вот так.
В прозрачной коробочке лежал мертвый Жук. Небольшой, коричневый, в общем обычный. Мне случалось видеть очень красивых Жуков. А в этом не было абсолютно ничего особенного.
– А почему он мертвый? – спросила я.
– Только не думайте, что я из тех любителей, которые убивают насекомых, чтобы превратить их в экспонаты. Я его нашел уже мертвым.
Я пристально посмотрела на Бороса, пытаясь угадать, чем он болен.
Энтомолог внимательно осматривал мертвые стволы, трухлявые или срубленные, и искал личинок Плоскотелки. Подсчитывал их количество. Классифицировал и результаты заносил в тетрадь, на обложке которой значилось: «Распространение в лесах Клодзкого графства[15] некоторых видов сапроксильных жуков, занесенных в реестр приложений II и IV Директивы по биотопам Европейского Союза, и предложения по их охране. Проект». Я очень внимательно прочитала название, и это избавило меня от необходимости заглядывать внутрь.
Борос уверял, что Гослес совершенно не отдает себе отчета в том, что статья 12 Директивы обязывает членов Евросоюза разработать систему охраны биотопов и препятствовать их уничтожению. Чиновники позволяют вывозить из леса деревья, в которых Насекомые откладывают яйца. Вылупившиеся личинки в результате оказываются на лесопилках и древкомбинатах. От них и места мокрого не остается. Они погибают, и никто этого не замечает. А следовательно, и виновных вроде нет.
– Здесь, в этом лесу, в каждой колоде множество личинок плоскотелки, – сказал Борос. – Когда вырубают лес, часть ветвей сжигают. В огонь летят ветки, полные личинок.
