на тарелку, а в салфетку, – сказал я, решив, что будет лучше, если она будет учиться на своих ошибках и получит хороший урок.
Девушка хмыкнула себе под нос.
– А знаешь, несправедливо, что у людей есть так много видов еды на выбор, а у нас всего один! – вдруг усмехнулась она.
– Зато они лишены всего того, что есть у нас, – спокойно ответил на это я.
«Но имеет ли все это смысл? И какой смысл в нашем бессмертии?» – невольно подумал я. Этот разговор вернул меня к мыслям и навлек на мою душу щемящую тоску, ведь в который раз напомнил мне о том, что Вайпер должна умереть и оставить меня на все века существования Земли.
Я уставился в окно, позабыв о Мише. Я безумно скучал по моей Вайпер. Но лишь горькая усмешка смогла выразить все, что я чувствовал в этот миг.
А ведь у смертных есть еще и физическая боль помимо того, что всем им суждено умереть. И неужели в мире есть что-то большее, чем болезнь души, когда она ноет, словно исцарапанная и покрытая ядовитыми язвами? Хотя, откуда мне знать, что это за чувство? Но Вайпер часто говорила так о себе, поэтому это сравнение стало высшей мерой страдания души и для меня, никогда не чувствовавшего физическую боль.
– О чем ты сейчас думаешь?
Голос Миши вернул меня в реальность.
– Что? – переспросил я.
– Ты вздохнул, и так тяжело, – ответила она, пристально глядя на меня.
– Просто вспомнил кое-что, – ответил я, решив впредь не улетать так глубоко в свои мысли, чтобы не давать Мише повода вновь расспрашивать меня.
Она недоверчиво нахмурилась.
– И о чем ты вспомнил? – допытывалась девушка.
– Тебе не кажется, что это совсем не твое дело? – спокойно ответил я.
«Не забывай о том, что она – ребенок. Не нужно ей грубить» – пронеслось у меня в голове, и я тут же почувствовал стыд за то, что позволил себе вести себя с ней так, будто я тоже был ребенком.
Что со мной происходит? Откуда эта дурацкая агрессия?
– А мне, что, и поинтересоваться нельзя? – насмешливо спросила Миша. – И почему ты так груб со мной?
– Извини, я просто немного не в себе, – примиряющим тоном сказал я, чувствуя, что, если скажу что-то не то, она совсем на меня обидится.
Миша ничего не сказала: она просто откинулась на спинку стула и уставилась в окно. Эта девушка оказывала на меня странное воздействие: я был утомлен ее присутствием, ее голосом и манерами. Она не раздражала меня, нет, но я чувствовал, что нам обоим было неловко от нашего вынужденного знакомства и совместного времяпровождения. Мише было скучно со мной, но я не мог развлечь ее – это было не в моем характере, и я знал, что она разочаровалась во мне как в личности, хоть совсем меня не знала. Я не был тем, с кем ей хотелось и было бы интересно общаться – я был серьезным, замкнутым, взрослым, да еще и давал советы, которые она принимала за нудные наставления.
Итак, я считал ее легкомысленным ребенком, а она меня – нудным типом.
Всему виной было ее воспитание: родители, братья, сестры – все обожали и лелеяли ее, она была для них идолом, и все внимание, вся любовь семьи с момента рождения Миши сосредоточились на ней. Ведь Миша была самым младшим и любимым ребенком – она привыкла к поклонению, к тому, что все стараются заполучить ее внимание и благосклонность. И вот, эта душа, избалованная любовью и вниманием, столкнулась с серыми, непробиваемыми, угрюмыми скалами моей души.
Я понимал это, но не мог смириться с тем, что Миша, со своей стороны, даже не пыталась понять того, что есть те, кто безразличен к ней и не напрашивается к ней в друзья, а просто вынужден находиться рядом. Все мои собственные доводы, защищающие и оправдывающие поведение Миши, были безусловны, но мое сердце не могло принять их – мы представляем из себя то, что воспитали мы сами. Слишком идеальная оболочка чаще всего скрывает под собой отвратительную уродливую душу. Неидеальная красота была для меня светом – это серьезная, задумчивая Вайпер, которая даже своим молчанием манила меня и заставляла трепетать от счастья мою душу оттого, что именно меня она избрала в спутники своей короткой жизни.
– Когда уже сядет солнце? Мне надоело здесь сидеть! – недовольно сказала Миша, наблюдая за проходящим мимо нашего столика официантом.
«Терпение, Седрик: нужно терпеть ее выходки, ведь благодаря Мише, ты освобожден от того, что так ненавидит Вайпер» – вздохнув, подумал я.
– Еще недолго, – взглянув на наручные часы, бросил я Мише.
Через пару минут принесли наш заказ: официант аккуратно поставил тарелки на столик.
– Когда подать десерт? – вежливо осведомился официант.
– Сейчас! – буркнула Миша, даже не почтив его взглядом.
– И десерт и кофе подайте сейчас, пожалуйста, – поспешил я сгладить ее грубость.
Мне стало стыдно за то, что я сидел с ней за одним столиком.
Официант улыбнулся, кивнул и направился за заказом.
– Не обязательно так грубить людям, – не удержался я и упрекнул Мишу. – Что на тебя нашло?
– Не твое дело! Значит, ты можешь грубить, а я нет?
Ее слова заставили меня улыбнуться, но это была улыбка разочарования. Я решил больше не разговаривать с ней – мне было стыдно за нее, стыдно за ее поведение.
Вскоре вернулся официант: он принес десерт и кофе.
– Благодарю, – сказал я ему.
– Приятного аппетита, – ответил он и оставил нас.
Я преспокойно стал пить кофе. Миша с удивлением уставилась на меня.
– Ты это пьешь?! – ошарашено спросила она.
Но у меня не было никакого желания разговаривать с ней, и я стал пристально созерцать красивую улицу, полную людей и автомобилей.
Не дождавшись моего ответа, девица Мрочек с опаской отправила в рот ложку с десертом и тут же закашлялась. Я преспокойно подал ей салфетку, и девчонка тут же выплюнула в нее десерт.
– Ну и гадость! И как люди это едят? – поморщившись, шепотом сказала она.
С этого момента мы больше не разговаривали: Миша сосредоточенно уткнулась в свой телефон, а я вновь погрузился в свои мысли. Через четыре часа, когда солнце село за горизонт, мы покинули кафе, оставив официанту нетронутые блюда и крупные чаевые.
«Интересно, вытерплю ли я ее общество еще месяц?» – с тоской подумал я, наблюдая за тем, как, по пути в парк, Миша пинает мелкий камешек носками своих кед. В этот момент я отчетливо понял, что буду именно нянькой, так как у этой юной особы серьезные мысли проскакивали довольно редко, если не отсутствовали вообще.
В силу своего мировоззрения, серьезности и возраста, я не мог понять, как вести себя с этой юной вампиршей, ведь между нами была огромная пропасть абсолютно во всем. Я прожил почти три столетия и повидал
