«ризома»195 неконтролируемо разрастается: «Ризома не начинается и не заканчивается, она всегда посреди, между вещей, меж-бытие, интермеццо. Дерево – это преемственность, а ризома – это альянс, только альянс. Дерево навязывает глагол “быть”, а ризома соткана из конъюнкций “и… и… и…”. В этой конъюнкции достаточно силы, чтобы растрясти и искоренить глагол “быть”»196. Насилие – это не только репрессивное «ни то ни другое» и вымогательское «или, или», но и бесконечное «и еще… и еще… и еще…». Ускоряющееся
прибавление одинакового, переизбыток позитивности становится причиной насильственной
абреакции, которая от иммунологической
защиты отличается своей позитивностью.
Психическая булимия не придерживается иммунной схемы, поскольку никакой иммунной реакции на
и, а также на
избыток быть не может. Не смертельная инфекция, а инфаркт является патологическим следствием
насилия позитивности. Безграничное добавление позитивного стремится подорвать само
бытие. Но оно приводит лишь к разрастанию
бытийствующего (Seienden), что тоже является насилием.
«Шизик» (Schizo) – протагонист Делёза: «Что до шизика с его неуверенной и спотыкающейся походкой, с его миграциями и бродяжничеством, то он все глубже погружается в детерриторизацию на собственном теле без органов, бесконечно стремясь к декомпозиции социуса <…>. Он спутывает все коды, приносит декодированные потоки желания»197 (перевод мой. – С. М.). Делёз идеализирует шизика, видя в нем бродягу Ленца: «Прогулка шизофреника – модель получше, чем лежащий на диване невротик. Чуть-чуть свежего воздуха, соотнестись с внешним. Взять к примеру прогулку Ленца, воссозданную Бюхнером. <…> Всё – машина. Небесные машины, звезды и радуга, альпийские машины, прикрепленные к машинам его собственного тела. Нескончаемый шум машин. <…> Он переживает природу не как природу, но как процесс производства. Нет больше ни человека, ни природы, есть лишь процесс, который производит их друг в друге и спаривает машины. Повсюду производящие и желающие машины, шизофренические машины <…>»198 (перевод мой. – С. М.). Шизик способен «всегда встраивать фрагменты в новые фрагментации»199. Ему внутренне присуще влечение к смерти. Поэтому Делёз ссылается на Арто: «Полное тело без органов представляет собой само непродуктивное, стерильное, непорожденное, непотребляемое. Антонен Арто впервые обнаружил его там, где оно находилось, бесформенное и безликое. Имя ему – инстинкт смерти, но и у смерти свой образец. Ведь желание хочет и этого тоже, хочет смерти <…>»200 (перевод мой. – С. М.). «Машинное влечение к смерти» приводит в движение желающие машины. Они ломают сами себя, и в итоге «их конструкция и начало их деструкции становятся неразличимы»201 (перевод мой. – С. М.). Неразличимость конструкции и деструкции, производства и разрушения – ключевая черта шизофренических машин, сближающая их с капиталистическими машинами. Шизофреническое производство, совпадающее с разрушением, существенно не отличается от перешедшего все границы капиталистического производства. Сам Делёз констатирует сущностное родство между шизофренией и капитализмом: «Таким образом, раскодирование потоков, детерриторизация социуса формируют самую существенную тенденцию капитализма. Он не перестает приближаться к своему пределу, каковой есть предел в собственном смысле шизофренический. Он изо всех сил стремится произвести шизика как субъекта декодированных потоков на теле без органов <…>»202 (перевод мой. – С. М.).
С точки зрения Делёза, капитализм развивает в себе не только шизофренические, но и параноидальные черты. Таким образом, он колеблется между детерриторизациями и ретерриторизациями. Делёз демонизирует лишь параноидальные ретерриторизации. К шизофреническим детерриторизациям он относится положительно. Так, в пику параноидальным ретерриторизациям он предлагает усилить шизофреническое размывание границ, «зайти еще дальше в рыночном движении, в движении декодирования и детерриторизации»203 (перевод мой. – С. М.). Шизофреническая детерриторизация ведет к ризоматическому разрастанию подобного, к распуханию позитивного. Насилие – это не только негативность экзекуции или эксклюзии, но и позитивность непомерности или эксцесса. Очевидно, что Делёз не замечает того насилия, которое покоится на переизбытке позитивного. Поэтому он и празднует декодирование и детерриторизацию, односторонне считая их освобождением. Позитивное насилие эксцесса – более коварное, нежели негативное насилие нехватки или лишения. Если нехватка в момент насыщения приходит к своему естественному концу, то эксцесс такого конечного пункта не имеет.
Делёз оправдывает шизофрению, освобождая ее от всякой диаволики. У него она постоянно романтизируется и идеализируется. Так, он говорит о «шизофрении, которая является общей и продуктивной, которая наконец-то стала радостной»204 (перевод мой. – С. М.). Шизофренические желающие машины сравниваются с машинами Тэнгли, детали которых соединены друг с другом безо всякой функциональной логики: «В ныне присущем нашим обществам режиме желающая машина допускается лишь как перверсия, то есть ей отводится место где-то с краю, на границе серьезного отношения к машине <…>. Но режим желающей машины является не обобщенной перверсией, а чем-то прямо противоположным: шизофренией, которая является общей и продуктивной, которая наконец-то стала радостной. Ведь о желающей машине следует сказать вслед за Тэнгли: “А truly joyous machine, be joyous I mean free”[32]»205 (перевод мой. – С. М.). Детерриторизованная система, чьи элементы, несмотря на полное отсутствие логических и функциональных взаимосвязей, коммуницируют друг с другом, так что joyous system[33] не обнаруживает шизофренических разрывов и расщеплений. Машины Тэнгли совершенно лишены функциональных и целесообразных связей и при этом образуют континуум, некое внутренне последовательное целое. Части такой машины прицепляются друг другу в своего рода непринужденной игре, в которой ничто не блокируется. И несмотря на это, они каким-то образом не распадаются. Их связь – это дружелюбие, которое создает близость без родства. Благодаря этой внутренней когерентности в их работе не случается перерывов или перебоев. Но подлинная шизофрения, напротив, ведет к нарушениям и блокировкам. Она сама является формой принуждения. Потому она не приносит ни «радости», ни «свободы».
Перед лицом негативности другого гегелевский дух вырабатывает параноидальный гипериммунитет, который запускает сверхкодирование и гипертерриторизацию. Но и альтернативная модель шизофренического декодирования и детерриторизации у Делёза тоже является деструктивной и диаволической. Освобожденная от негативности шизомашина порождает насилие позитивности. Она напоминает ядерный реактор, который вследствие вышедшей из-под контроля цепной реакции и перегрева сгорает (burn out). Не всякая негативность деструктивна. Нередко конструктивными оказываются такие формы негативности, как нерешительность, сдержанность, скука, ожидание или злость, которые находятся под угрозой исчезновения по причине постепенной позитивизации общества. Компьютер, очевидно, не колеблется. Отсутствующее у него измерение другого делает из него аутистскую вычислительную машину. Мышление в эмфатическом смысле всегда увязано с негативностью. Без негативности любое мышление оказывается не чем иным, как вычислением. Шизофреническое «и еще… и еще… и еще» лишено всякой негативности и ведет к массовой позитивности. Только негативность торможения создает такт, ритм и само время. Как параноидальный блок, так и шизофреническая расторможенность уничтожают время.
7. Насилие глобализации
Хардт и Негри утверждают, что глобализация приводит
