И только Сам сидел молча и спокойно, попыхивая своей старенькой, щербатой и обугленной трубкой, и с пристальным, напряженным вниманием следил за реакцией остальных. Было что-то страшное, мистическое в его спокойствии, хотя, по чести сказать, ему было легче: он уже это слышал. И не один раз: прежде чем собрать ближний совет, он прокрутил запись целых четыре раза, пытаясь найти ошибки или нестыковки в логических построениях Стального Кира — своего любимца.
Отзвучали последние слова, зашелестела чистая пленка, но молчание в кабинете так никто и не нарушил. Повисла тяжелая пауза, и было в ней что-то нехорошее, что-то грозное…
— Вот так, товарищи, — произнес Сталин, чуть пристукнув трубкой о край пепельницы. — Вот, что наш, так сказать потомок, или как говорил поэт Хлебников, будетлянин, считает своим долгом сообщить нам о нас. И как мы должны на это прореагировать?
Ответом ему было все тоже глухое, напряжённое молчание. Берия мял в руках ни в чем неповинную коробку «Сальвы», и было слышно, как поскрипывает картон, и как папиросы ломаются внутри с сухим треском. Орджоникидзе шумно вздохнул. Булганину, казалось, очень мешают руки, и он даже не представляет: куда ему их деть? Положить на колени? Сунуть в карманы френча? Утвердить на столе?
— Вот ты мне скажи, Серго, — помолчав, снова начал Сталин. — Может, клевещет на нас товарищ Новиков? Только очень тебя прошу, Орджаник, — голос Вождя вдруг приобрел сладкие нотки, став от этого каким-то очень неприятным, — ты за весь Союз не говори. Говори за свой Наркомат, хорошо?
Орджоникидзе стиснул свои большие сильные руки так, что побелели костяшки:
— Нет, — выдавил он из себя. — Нет, Коба, он не клевещет. Ты и сам знаешь…
Иосиф Виссарионович кивнул и повернулся к Берии:
— Скажи, Лаврентий, а вот по делу о нашем «Глухом»… Что у нас там в газетах писали? Кто его убил?
Берия понурился и что-то буркнул. Сталин усмехнулся. Усмешка вышла похожей на тигриный оскал.
— Ты погромче скажи, чтобы все слышали.
— Троцкисты убили, — не поднимая головы, глухо произнес Берия. И вдруг вскинулся, — Но ты же сам, Коба…
Сталин улыбнулся еще лучезарнее, еще лучше показывая всем белизну зубных протезов. Которые очень походили на клыки хищника…
— Хочешь сказать, что товарищ Сталин сам знает? Что товарищ Сталин не возражал против такого освещения событий? — Он вдруг резко придвинулся к Берии, так что Лаврентий Павлович невольно отшатнулся, и прошипел, точно рассерженная змея — А ты, значит, ни при чем? Ты, значит, сопротивлялся изо всех сил, а злой и плохой товарищ Сталин, враг такой, тебя заставил?! Душил тебя своими кровавыми руками товарищ Сталин, душил и приговаривал: «Скажи, что троцкисты! Скажи, что троцкисты!» Так, по-твоему, было?!
Берия силился что-то сказать, но голос пропал, словно Сталин и впрямь его душил, и он смог только отрицательно помотать головой.
— Видишь, Лаврентий, как получается, — удовлетворенно произнес Вождь. — Правду говорит твой подчиненный. А что нам скажет Заместитель Председателя Совнаркома?
Николай Александрович встал, одернул френч. Убрал руки за спину:
— Все, что говорит товарищ Новиков, верно, товарищ Сталин, — медленно, с расстановкой проговорил Булганин. — На примере Госбанка скажу: все так. И… не так.
Сталин с интересом взглянул на своего молодого протеже. Николай Александрович совсем недавно совершил головокружительный взлет от председателя Московского Исполкома, до Председателя Совета Народных Комиссаров РСФСР и почти сразу же — до Заместителя Председателя СНК СССР, то есть до заместителя самого Вождя! [86] Сталин высоко ценил этого вдумчивого, грамотного, обладавшего чудовищной работоспособностью и уникальной въедливостью заместителя, прощая ему некоторую нерешительность. Пока прощая…
— Как интересно сказал товарищ Булганин, — Сталин встал и прошелся по кабинету, бесшумно ступая мягкими кавказскими сапогами по туркменскому ковру. — Оказывается, товарищ Новиков говорит так и не так. Так как же все-таки говорит товарищ Новиков, а? Расскажите нам, товарищ Булганин.
Николай Александрович нервно пошевелил руками, ощутимо напрягся:
— Товарищ комиссар государственной безопасности Новиков говорит правильные вещи. К сожалению… — Он кашлянул и снова нервно пошевелил руками, — Вот только говорит он их неправильно.
— И что же неправильного нашел товарищ Булганин в словах товарища Новикова? — небрежно спросил Сталин с отсутствующим видом, но в глазах его на мгновение вспыхнул огонек.
— Товарищ Новиков говорит об этом так, словно он обвиняет нас, — ответил Николай Александрович. — А обвинять проще простого. Вот предложить решение, подобное тем, которые он предлагает в ОсИнфБюро нашим конструкторам и ученым, Новиков не может. Не в состоянии…
— Он делает что может. — Сталин вздохнул. — И на что ему хватает его полномочий. Как будут говорить потомки играет в длинную. Но неужели мы ничего не можем сделать уже сейчас?
Николай Александрович заломил руки и от того сделался похож на трагика из старинного провинциального театра:
— Нет, товарищ Сталин! — И когда Вождь удивленно приподнял бровь, поправился, — Можем! Можем и должны.
— Вот именно! — Берия тоже несколько театрально взмахнул рукой и сокрушенно покачал головой. А через мгновение продолжил уже другим тоном, в котором явственно зазвучали злые нотки, — И потом откуда это барство, эта уверенность в собственной непогрешимости?! «Если вдруг надумаете взять помощницу для товарища Поскрёбышева, можно уже сейчас ставить», — в голосе Наркома Внудел явственно проступал сарказм, — или «никаких должностей связанных с властью судебной или исполнительной. Только народное хозяйство и только под усиленным контролем»! Откуда у товарища Новикова эта святость Папы Римского? Может, после своих заслуг на фронте, товарищ Новиков зазнался? Зазнался и зарвался?
Сталин внимательно посмотрел на горящего праведным гневом Лаврентия Павловича, вгляделся ему в глаза. То, что он там увидел, Вождя не удивило: щербатая серая цементная стена, отделение солдат и Стальной Кир, стоящий возле стены с завязанными глазами. Или горящий автомобиль «Ленинград-1», рядом обгорелые изломанные тела пассажиров и Надежда Никитина, сидящая в подвале с пустым лицом, старательно выписывающая на сером листе бумаги: «Считаю своим долгом сообщить о своей работе на Германскую разведку…» Все это нисколько не удивило, но и не понравилось. А потому Сталин тихо, но грозно произнес:
— Лаврентий! — Помолчал и добавил еще тише и еще грознее, — Не сметь!.. Забыл что он мне, и тебе жизнь спас. Мне практически, а тебе фактически? Думаешь, если на моём месте был бы ты, он не прикрыл тебя своим телом? Он мог податься куда угодно. С его знаниями он в Америке как сыр в масле катался бы! Но пришёл к нам. Поверил. И после всего этого… мы… Да чем тогда мы лучше тех кто по другую сторону границы, с их ложью и лицемерием?!!
Берия как-то сразу сник, успокоился и вдруг сказал совершенно иным тоном:
— То, что товарищ Новиков эту проблему поднял — правильно. Только вот его метод — недостаточен. Надо нам создать орган наподобие Рабкрина [87], чтобы всех начальников под пристальный контроль взять.
— У нас уже есть Комиссия Советского контроля, — мягко напомнил Сталин. — Эту комиссию создали вместо Наркомата Рабкрин.
— Значит, нужно воссоздать наркомат, — произнес Орджоникидзе. — И чем скорее — тем лучше.
— А что это даст? — спросил вдруг Булганин. — Кто будет защищать социализм от чиновников этого наркомата?
Повисла неловкая пауза. Затем раздался голос Сталина:
— Есть мнение, что вопрос об особом наркомате контроля поставлен правильно. Наркомат контроля просто необходим. Владимир Ильич Ленин говорил, что: «Учет и контроль — вот главное что требуется для „налаживания“, для правильного функционирования первой фазы коммунистического общества» [88]. А Ленин, товарищи, говорил правильно и по существу. Но как при этом избежать той опасности, о которой так ясно и недвусмысленно высказался товарищ Новиков, когда говорил о перерождении ответственных работников, об их желании искажать факты и замазывать свои промахи ложью, в самом наркомате контроля? Вот какой вопрос, товарищи, становится основным. И правильно говорит товарищ Булганин: нужно не только заставить наркомат контроля защищать социализм и Советский народ от перерожденцев на начальственных постах, но и иметь инструмент, защищающий социализм и Советский народ от работников наркомата контроля.
Новая пауза была дольше предыдущих, но теперь в ней не было напряженности или неловкости. Все сидящие в кабинете перебирали в головах варианты решения задачи, обозначенной Вождем.
