Синтия успела вернуться из госпиталя, и я, устроившись на стуле рядом, сообщил ей, что Пуаро хотел бы навестить ее в аптеке.
– О, здорово! Я с удовольствием покажу ему наши сокровища. Лучше всего ему подойти к нам как-нибудь к чаю. Надо будет договориться с ним. Он такой славный человек! Хотя и немного странный. На днях он заставил меня снять брошку и приколоть ее прямо, заявив, что я приколола ее кривовато.
– Это в его духе, – рассмеявшись, согласился я, – он аккуратен почти до безумия.
– Да неужели?
Мы немного помолчали, и тогда, мельком глянув в сторону Мэри Кавендиш, Синтия тихо сказала:
– Мистер Гастингс…
– Да?
– Мне нужно поговорить с вами после чая.
Ее брошенный на Мэри взгляд заставил меня насторожиться. Я заметил, что они не испытывали друг к другу особой симпатии. Впервые я вдруг задумался о будущем этой девушки. Миссис Инглторп не оставила никаких распоряжений по поводу ее судьбы, но мне представлялось, что Джон и Мэри, вероятно, будут уговаривать ее остаться жить с ними, по крайней мере до окончания войны. Джон, как я знал, относился к Синтии с большой симпатией и вряд ли захотел бы расстаться с ней.
В этот момент вернулся Джон, ненадолго заходивший в дом. Его обычно добродушное лицо исказилось от сильного раздражения.
– Проклятые детективы! Не представляю, что еще они могут искать. И так уже перевернули вверх дном каждую комнату. Кошмар какой-то, сколько нам еще терпеть их присутствие? Сейчас они, по-моему, вовсю пользуются тем, что мы пьем чай в саду. Надо будет в следующий раз при встрече высказать наше недовольство этому инспектору Джеппу!
– Типичные последователи Пола Прая[37], – проворчала мисс Говард.
Лоуренс вяло заметил, что, видимо, ничего не находя, они попросту изображают кипучую деятельность.
Мэри Кавендиш промолчала.
После чая я пригласил Синтию прогуляться, и мы вместе направились в рощицу.
– Итак? – спросил я, когда листва скрыла нас от любопытных глаз.
Вздохнув, Синтия опустилась на траву и сбросила шляпку. Пронизывающие листву солнеч-ные лучи позолотили ее чудные каштановые волосы.
– Мистер Гастингс… вы всегда так добры и так много знаете…
В этот момент меня вдруг потрясло осознание того, что Синтия поистине очаровательна! Намного очаровательнее Мэри, которая никогда не говорила мне ничего подобного.
– Смелее, – ободряюще сказал я, видя, что она колеблется.
– Я хотела попросить у вас совета. Что мне делать?
– Делать?
– Да. Видите ли, тетушка Эмили обычно говорила, что обеспечит меня. Наверное, она забыла или не думала о том, что может умереть… в любом случае я осталась без средств! И теперь не представляю, что мне делать дальше. Как вы думаете, мне лучше сразу уехать отсюда?
– Боже сохрани, нет! Я уверен, что они не захотят расстаться с вами.
Синтия робко помолчала, пощипывая траву своими изящными пальчиками.
– Миссис Кавендиш так не думает, – заметила она. – Она ненавидит меня.
– Ненавидит вас? – изумленно вскричал я.
Синтия кивнула.
– Да. Я не знаю причин, но она меня терпеть не может… и он тоже не может.
– Вот тут вы ошибаетесь, – сердечно произнес я, – напротив, Джон вас очень любит.
– О, да… Джон любит. Но я имела в виду Лоуренса. Не то чтобы, разумеется, меня волновало, любит меня Лоуренс или нет. Но все-таки правда ведь, весьма неприятно, когда тебя никто не любит?
– Но вас любят, Синтия, милая, – пылко возразил я. – Я уверен, что вы ошибаетесь. Послушайте, есть же Джон… и мисс Говард…
– Да, Джону я, видимо, нравлюсь, – уныло кивнув, согласилась она, – и Эви, разумеется, ведь при всех своих грубоватых манерах она готова любить даже мух. Но Лоуренс обычно упорно избегает разговоров со мной, да и Мэри с трудом заставляет себя быть вежливой… Ей хочется, чтобы здесь осталась Эви, но я ей не нужна, и… и… в общем, теперь я не знаю, что мне теперь делать.
И бедняжка залилась слезами.
Не представляю, что вдруг на меня нашло. Вероятно, мой разум помутился от ее красоты, очаровательной позы и залитых солнцем локонов; вероятно, также сыграло роль чувство облегчения от общения с человеком, который, совершенно очевидно, не имел никакого отношения к случившейся трагедии; вероятно, у меня еще возникла искренняя жалость к столь юной и одинокой девушке. Во всяком случае, я подался вперед и, взяв ее изящную ручку, заявил:
– Выходите за меня замуж, Синтия.
Сам того не желая, я нашел великолепное лекарство от ее слез. Она мгновенно выпрямилась и, высвободив руку, довольно резко сказала:
– Не говорите глупостей!
– Но это не глупость, – уязвленно возразил я. – Я прошу вас оказать мне честь стать моей женой.
К моему изумлению, теперь Синтия разразилась смехом и назвала меня «милым чудаком».
– Вы, разумеется, поистине милосердны, – признала она, – но зачем же делать то, что вам не хочется?
– Нет, хочется. Мне хотелось бы…
– Ладно, не важно, что вам хотелось… Но ваше предложение не нужно как вам, так и мне.
– Что ж, разумеется, тогда все понятно, – напряженно ответил я. – Хотя, право, я не вижу тут ничего смешного. И, по-моему, нет ничего странного в таком предложении.
– Вы правы, – согласилась Синтия. – В следующий раз ваша избранница, наверное, его примет. До свидания и спасибо, вам удалось развеселить меня.
И с новым неудержимым взрывом смеха она исчезла за деревьями.
Размышляя о нашем разговоре, я вдруг испытал поразительно острое недовольство. И, желая как-то избавиться от этого ощущения, решил пройтись до деревни и повидать Бауэрштайна. Должен же кто-то присматривать за этим типом. И в то же время будет разумно успокоить его на тот случай, если он уже опасается каких-то подозрений. Я вспомнил, как Пуаро полагался на мои дипломатические способности. Согласно принятому решению я пришел к небольшому дому, в окне которого красовалась вывеска «Меблированные комнаты», где, как я знал, он снял квартиру, и постучал в дверь.
Мне открыла пожилая особа.
– Добрый день, – вежливо произнес я. – Дома ли доктор Бауэрштайн?
– Вы что, ничего не знаете? – удивленно глянув на меня, спросила она.
– О чем не знаю?
– О нем.
– А что с ним?
– С ним покончено.
– Что значит «покончено»? Не умер же он?
– Нет, его забрали эти, как их бишь… пелисейские.
– Полицейские?! – ахнул я. – Вы имеете в виду, что они арестовали его?
– Да, точно, ну, в общем, так, кажись… арестовали…
Я не стал больше ничего слушать и помчался к дому Пуаро.
Глава 10
Арест
К моему большому огорчению, Пуаро тоже отсутствовал, и открывший на мой стук пожилой бельгиец сообщил, что тот, очевидно, уехал в Лондон.
Я был ошеломлен. Что, черт возьми, могло понадобиться Пуаро в Лондоне? Неожиданно ли он принял такое решение или уже собирался туда, когда расставался со мной всего несколько часов тому назад?
Пребывая в некотором раздражении, я направился обратно в Стайлз. Пуаро уехал, а я не знал толком, как действовать дальше. Предвидел ли он этот арест? Или же, скорее всего, сам спровоцировал его?
Я не знал ответов на все эти вопросы. Но между тем что же мне теперь делать? Должен ли я громогласно объявить в Стайлзе об аресте Бауэрштайна? Я упорно отказывался признаваться себе в том, что меня тяготили мысли о судьбе Мэри. Станет ли такое известие ударом для нее? На тот момент я уже полностью оправдал ее поведение. Она не могла быть соучастницей… иначе я услышал бы подозрительные намеки Пуаро в ее адрес.
Конечно, невозможно долго скрывать от Мэри арест доктора Бауэрштайна. Ведь завтра об этом напишут все утренние газеты. Однако я предпочел уклониться от роли дурного вестника. Если бы Пуаро оказался поблизости, я спросил бы его совета. Что за новая версия могла родиться у него, раз он так скоропалительно укатил в Лондон? Помимо воли, мое мнение о его проницательности безмерно повысилось. Мне и в голову не пришло бы подозревать доктора, если бы Пуаро не направил в его сторону мои мысли. Да, несомненно, наш маленький бельгиец по-прежнему чертовски умен.
По здравом размышлении я решил довериться Джону и предоставить ему решать, кого еще посвящать в это дело.
Когда я поделился с ним новостью, он дал выход своим чувствам громким свистом.
– Великий боже! Выходит, вы были правы. А мне, честно говоря, пока не верилось.
– Да, поверить действительно трудно, пока не привыкнешь к этой поразительной версии и не осознаешь, что она проясняет все дело. Так как же мы теперь поступим? Разумеется, завтра об этом уже будет всем известно.
Джон углубился в размышления.
– Не важно, – наконец сказал он, – пока мы ничего никому не скажем. Нет необходимости. Как вы и сказали, скоро эта новость все равно станет известна.
