— Конечно, освободят! — согласился Иван. — Ведь Багдаду помогаем мы и Международная Красная Армия. Вчера наши летчики потопили в Персидском заливе американский авианосец «Рональд Рейган»… Как жаль, что я сейчас только учусь!..
— На этот раз рабовладельцам крышка. За свои преступления они все заслуживают смерти… Продолжаю рассказ… 15 июня 1951 года моего отца и его товарищей по подпольной организации обезглавили на площади. И в тот же день меня и семь моих братьев и сестер, скованных по рукам и ногам, в колодках, прогнали, подгоняя ударами бичей, от специальной тюрьмы для рабов до базара. Мне было пятнадцать лет, я был самым старшим. Самой младшей была пятилетняя сестра Алия, ее тоже выставили на продажу, тоже заковали в кандалы. За людей нас уже не считали — столь сильна была ненависть правителей Саудовской Аравии к революционерам… И я поклялся памятью отца, что разобью рабские оковы при первом же удобном случае.
Началась торговля. Продавцы зазывали покупателей, расхваливая на все лады свой живой «товар», словно торговали скотиной. Покупатели приглядывались к нам. Дети высоко ценились на рынке… Вот показался роскошный «роллс-ройс» со звездно-полосатым флажком на капоте. Из него вылез человек европейской наружности в классическом костюме, при галстуке. Это был посол Джеффри Смит. Он был очень длинный, худой, остроносый, выпученные глаза у него быстро бегали и блестели, на щеках светился нездоровый румянец, губы были пухлыми и влажными, он поминутно облизывал их языком. Он прошел по рядам и остановился возле нас. Продавец чуть ли не на коленях начал ползать перед ним: доллары все-таки…
Мельком взглянув на меня, он уставился на моего десятилетнего брата Мухаммеда. Американец длинными пальцами провел по его плечам, груди и животу. Глаза посла при этом еще больше расширились, он обнажил зубы в плотоядной улыбке. Мухаммед заплакал, за что тут же получил затрещину от продавца. Последний униженно распинался, уговаривая Смита купить моего брата. Наконец, тот вынул из кармана пачку долларов, и Мухаммеда, оторвав от меня, увели и запихнули в «роллс-ройс». Больше я его не видел…
За два часа были проданы еще три брата и две сестры. Ахмеда купили для дворца — он должен был служить в гареме, где наследник престола Сауд, ставший через два года после этого королем, проводил «бурные» ночи в обществе сотен жен и наложниц. Это означало, что тринадцатилетний мальчик, еще не знавший женской любви, должен был подвергнуться ужасной процедуре оскоплению…
Наконец, пришел и мой черед. Толстый человек в роскошной одежде придирчиво ощупал мои мускулы, осмотрел зубы и купил меня за двести фунтов… Это был агент владельца каменоломней, находившихся в районе Красного моря.
Закованные в колодки, мы тряслись в набитом до отказа грузовике — по знойной пустыне, ужасно страдая от жажды. В караване было пять машин. В трех везли различные грузы, а в двух — пятьдесят восемь детей-невольников. Самому старшему из нового «пополнения» было семнадцать, самому младшему восемь. Нас везли на каторгу, а фактически — на убой. Больше полугода не выдерживал никто. Дети были совершенно беззащитны и более дешевы по сравнению со взрослыми мужчинами… Когда караван достиг моря, нас переправили на безжизненный островок в семи километрах от берега и в тридцати километрах к северо-западу от Джидды. Отныне мы должны были по семнадцать часов в сутки заниматься тяжелейшим трудом, без выходных, в цепях и колодках, под палящим солнцем и ударами плетью. Это была работа на износ — умерших детей заменяли вновь купленными. За все время, которое я там провел, умерли от каторжного труда и под плетью тридцать девять детей… И все это для того, чтобы богачи могли жить в роскошных дворцах, с фонтанами и бассейнами…
Я сразу понял, что терять мне нечего. Я решил: если и не удастся сбежать, то по крайней мере пусть они получат от меня как можно меньше. Надсмотрщики сразу невзлюбили меня. Меня постоянно секли плетью, привязывали к столбу на солнцепеке на целый день без глотка воды, и солнце дико жгло мои раны на спине…
Однажды я, не выдержав издевательств, взял камень и замахнулся на надсмотрщика. Но не успел опустить булыжник ему на голову — получил страшный удар палкой по руке. Что поделать — он был взрослый, сытый, полный сил… О «бунте» доложили хозяину, и он приказал в назидание другим публично выжечь раскаленным железом у меня на спине клеймо диаметром в пять сантиметров.
Чтобы я не «заражал» других, меня изолировали и запирали на ночь в отдельно стоящем сарае. Это меня и спасло: в одном из углов среди всякого хлама и металлолома я нашел старое лезвие пилы. Вернее, обломок. И еще одно обстоятельство спасло меня: та гниль, которой нас кормили, хорошо клеилась и имела практически тот же цвет, что и цепи.
Восемнадцать ночей ушло на перепиливание цепей. Наконец, на девятнадцатую ночь я сделал последние надрезы пилой, и оковы пали. Но это было только начало. Мне уже было все равно, что со мной будет. Я готов был умереть в морской пучине или в пасти акулы, но только не в рабстве. Никем не замеченный, я быстро вынул плохо скрепленные друг с другом камни, из которых был сложен сарай, вышел на свежий воздух, тихо дополз до моря, бросился в волны и поплыл прочь от острова.
Я не рассчитал своих сил: проработав семнадцать часов, я еще три часа затратил на избавление от цепей. А в море я провел еще два часа… Совершенно обессиленный, я почувствовал, что больше плыть не могу. Перевернувшись на спину, я немного отдохнул… Через два часа мучители меня хватятся…
Взошло солнце, и я поплыл дальше. Я точно знал, что умру, но не вернусь на каторгу… И тут, когда сознание уже начало мутиться, я увидел судно под красным флагом. Собрав последние силы, я поплыл ему наперерез, стал отчаянно кричать… Меня услышали, и через десять минут я уже был на советском торговом корабле «Восход».
«Восход» шел из иранского порта Бушир в Новороссийск через Красное море и Суэцкий канал. К счастью для меня, случилась небольшая поломка, и кораблю пришлось зайти в Джидду, тем самым отклонившись от основного пути. Капитан и его заместитель по политчасти отлично знали арабский язык. Вся команда была просто в шоке, когда я объяснил происхождение рубцов и клейма на спине… Капитан на всякий случай связался с Москвой и доложил об обстоятельствах случившегося и координатах судна. Он дал слово коммуниста, что команда будет защищать меня от рабовладельцев до последнего. На полном ходу мы пошли прочь из территориальных вод Саудовской Аравии.
Уже в нейтральных водах нас догнал быстроходный катер с вооруженными людьми — охранниками каменоломни. Они нагло потребовали доступа на советский корабль. Однако капитан твердо сказал, что мы будем драться до конца, а в случае нашей гибели террористы и их хозяева очень ненадолго переживут нас — обо всем уже известно Москве, сеанс связи продолжается и в эту минуту.
Кровопийцы отлично знали, что это не пустые угрозы: еще был жив Сталин, еще работал на своем посту Павел Судоплатов… Это потом, в 1954 году, когда он будет посажен, тайваньские фашисты на пару с американцами захватят наше судно «Туапсе», бросят команду в тюрьму, а хрущевское правительство будет только громко мычать, как недоенная корова. Кстати сказать, ущерб от этого будет громадным — ценнейшие результаты психологических экспериментов по подавлению личности среднестатистического советского человека, проведенных в рамках этой «операции», будут затем эффективно использованы в штабах стратегов «холодной войны»… А в 1955 году на рейде Севастополя итальянцы взорвут наш военный корабль «Новороссийск», и тоже никакой реакции не последует…
Но был 1951 год, и поэтому преследователи убрались ни с чем…
26 августа мы были уже в Новороссийске.
Советские врачи вылечили меня, восстановили силы. Мне пересадили кожу на спине, удалив рабское клеймо. Капитан усыновил меня, я быстро выучил русский язык и вскоре стал полноправным советским гражданином. Советский Союз тогда был путеводной звездой и гостеприимным пристанищем для угнетенных со всего мира, всех рас и национальностей — таким он остается и сейчас…
В 1952 году меня пригласили на встречу Сталина с детьми. В Большом Кремлевском дворце состоялась торжественная часть — Сталин говорил о том, что мы — будущее страны, что нам предстоит строить новую счастливую жизнь…
А когда собрание закончилось, я из любопытства пошел не со всеми, а решил немного побродить по коридорам дворца. В той стране, где я родился, дети трудящихся были во дворцах только в качестве рабов и объектов удовлетворения гнусной похоти богачей… И тут я увидел его. Он подошел ко мне, провел рукой по волосам, положил руку мне на плечо и тихо, задумчиво сказал:
— Я скоро уйду от вас, а ты только начинаешь жить. Много я пережил за свою жизнь — этого хватит на десятки людей. Я жил во имя народа. Я был со своим народом в самое страшное время, я вместе с ним делил и горечь поражений, и радость побед. Да, я во многом был виноват, но мы шли к великой цели по неизведанному пути… Однако после моей смерти мое имя будет оплевано. Обо мне составят самую большую и подлую ложь на свете. За все наши успехи и достижения нам будут жестоко мстить. Того, что я сделал во имя справедливости, мне не простят… Я надеюсь на тебя, я верю, что ты будешь достойным сыном нашей страны. Ты многое увидишь в своей жизни, встретишь и настоящих людей, и тех, кого людьми назвать нельзя… Я не зря прожил жизнь, но ваше поколение не оценит меня, хотя и обязано мне жизнью и свободой. Однако у жизни свои законы, и я точно знаю, что ваши внуки и правнуки отдадут должное моему труду и пойдут вперед. Только двадцать первый век оценит меня по достоинству… Пусть я всегда буду в твоем сердце. Запомни на всю жизнь мое прикосновение. Прощай и будь счастлив…
