Он встал и прошелся перед пленниками, внимательно разглядывая каждого. Наконец, он остановился возле Дениса и Аленки.
— Ты чего отвернулась? Боишься дядю? — с гнусной ухмылкой Коэн дотронулся до лица Аленки резиновой палкой и силой повернул ее голову к себе. — Смотри-ка, какая лапочка! Какая смазливая русская сучка! Я очень таких люблю! Я тебя попробую прямо сейчас. Пошли ко мне. Тебе будет хорошо со мной. Я покажу тебе спальню, бассейн, джакузи. Давай, пошли… — он попытался короткопалой волосатой рукой дотронуться до ее груди…
Вне себя от ярости, Денис, собрав все силы, наотмашь ударил помещика кулаком по морде. Сила удара бесстрашного мальчика была такова, что Коэн был сбит с ног и отлетел назад. Все — и помещик, и охрана, и пленники опешили. С ужасом ожидали его товарищи по несчастью того, что сейчас произойдет…
Примерно полминуты длилось гробовое молчание. Потрогав рукой морду, Коэн в бешенстве произнес:
— Сейчас посмотрим, какой ты у нас герой!.. Бить щенка кнутом, пока не запросит пощады! Ну а потом держите ему голову так, чтобы он все видел — я у него, у всех них на глазах отымею его суку! Держите и ее тоже! Скоро я ей займусь!
Двое головорезов схватили Аленку, пятеро — Дениса. Они сорвали с яростно отбивающегося мальчика рубашку и нательный крест, после чего уложили его на специально оборудованную скамью, заковав его руки и ноги в колодки.
Раздался громкий свист, и на спине Дениса появился страшный кровоточащий рубец, потом еще и еще… Опытный палач не щадил его, а кнут был сделан из специального полимера и при каждом ударе, словно скальпель, очень глубоко рассекал кожу…
Все его товарищи горячо молились за него. Отчаянно кричала Аленка…
Однако по мере того как количество рубцов на спине Дениса росло, на рожах мучителей все отчетливей просматривалось недоумение и недовольство. Все те, кто до этого подвергался истязанию на этом ложе, уже после первого удара дико кричали и молили о пощаде. Денис же не издал даже стона… Это казалось невозможным — молча терпеть эту адскую боль, но доставить радость палачам было еще более невозможно… Просить же о пощаде было вообще равносильно тому, чтобы дать сигнал к началу надругательства этого грязного животного над одиннадцатилетней девочкой. Денис всегда, несмотря на последствия, не задумываясь, готов был защитить слабого и взять на себя чужое страдание. Он даже был рад тому, что его молчание отдаляет ту страшную минуту, когда похотливый ублюдок будет делать с Аленкой все, что заблагорассудится… И еще он не мог допустить, чтобы в эти и без того ужасные мгновения сердца его товарищей пронзала боль от его криков… Поэтому Денис, до предела стиснув зубы, решил терпеть до последнего, до потери сознания, до самой смерти. Да, он покажет этим двуногим зверям, как умеют умирать настоящие люди, как умеют умирать русские…
И тут все сорвалось. После четырнадцатого удара Аленка вдруг закричала, обращаясь к Коэну:
— Пощадите его! Вы же его убьете! Я, я… — она так и не смогла выговорить это…
Но Коэн и так все прекрасно понял. С победной ухмылкой он направился к ней, на ходу сделав знак мордоворотам отпустить ее…
Понял все и Денис. Страшная душевная боль, неизмеримо сильнее физической, пронзила его молнией. Он изо всех сил закричал:
— Нет, Аленка, нет! Не сдавайся! Я все выдержу, только ты не сдавайся! — и, обращаясь к Коэну: — Ты, гад, сволочь, ублюдок! Убей меня, только оставь ее!..
Коэн злорадно ухмыльнулся:
— Нет, щенок! Я хорошо разбираюсь в людях! Я понял, что для тебя гораздо страшнее другая боль. Ты будешь жить с этой незаживающей раной в сердце! Ха-ха-ха!..
— Аленка, не надо, пожалуйста! Не позволяй этому уроду дотрагиваться до тебя! Я не переживу этого!
Но девочка не могла смотреть спокойно на его муки. Она посмотрела на Дениса, покачала головой и закрыла глаза, из которых текли крупные слезы…
Коэн и члены его свиты весело скалили зубы. Они развлекались…
Эту боль Денис терпеть был уже не в силах. Его синие глаза, как и глаза Аленки, наполнились горькими слезами…
Коэн увел девочку к себе. Палачи освободили Дениса от оков, и товарищи помогли ему подняться. На пыточном ложе, сплошь потемневшем после того, как через него прошли десятки людей, осталась и его молодая ярко-алая кровь…
…Коэн, оставив у себя Аленку, продал своих пленников маклеру-работорговцу, и их на протяжении трех месяцев покупали и перепродавали спекулянты. После каждой сделки их группа дробилась, и вот Денис остался один… Конечно, он был не один — рядом с ним было очень много русских товарищей по несчастью, но знакомых лиц уже на было. Наконец, он попал на крупнейший в мире невольничий рынок в Нью-Йорке. Денис, казалось, ничего не воспринимал, почти ничего не ел… Ему уже было все равно. Для него уже было безразлично, что с ним станет. Он не мог себе простить, что она, пожалев его, уступила домогательствам богатого извращенца… Если раны на спине зажили и от них остались только страшные шрамы, то куда более ужасным ранам в душе не суждено было исчезнуть никогда…
В огромном торговом центре на Уолл-Стрите их, закованных в кандалы, распределили по категориям. На балконе, где был вывешен огромный звездно-полосатый флаг, появился распорядитель торгов. Ударил гонг, и началась обычная торговая суета…
Мимо Дениса проходили покупатели, осматривали его и шли дальше. Покупатели были самые разные — то молодые американские ученые-биотехнологи в белых рубашках и галстуках, то какие-то уроды с непропорционально большими головами и вживленными биомеханическими устройствами — это были бессмертные представители «элиты». Последним беспомощные люди были нужны для всяких садистских развлечений — они насиловали своих жертв, устраивали на них охоту, подвергали страшным пыткам и казням, отдавали на растерзание выведенным с помощью генной инженерии ужасным чудовищам…
Возле мальчика остановились два уродливых богача-американца. Выбирая «товар», один из них — владелец целого острова в гавайском архипелаге увлеченно рассказывал своему соседу о том, как он развлекается на своей вилле. Миллионер отличался изрядной изобретательностью — недавно он заказал биотехнологам особых гигантских пауков, а теперь, когда заказ был выполнен, еженедельно организовывал «шоу» с участием этих самых пауков и людей, брошенных в их жуткие паутины. Эти пауки не только высасывали кровь, но и внедряли зародыши прямо в человеческое тело, которые развивались, пожирая изнутри живых людей. И пауки не убивали своих жертв сразу: невероятные мучения растягивались на долгие часы — пока зародыши, наконец, не выходили наружу, разрывая все тело…
— Ну что, Билли, купим этого русского щенка пауку на ужин?
— А сколько ему лет?.. Двенадцать?.. Знаешь, Томми, давай-ка лучше купим мальчишку помладше, лет так девяти-десяти. Чем младше жертва, тем сильнее я возбуждаюсь. Хотя, конечно, решать тебе, я только гость… А для себя я хотел бы купить смазливенькую десятилетнюю девчонку — в гарем. Я всегда покупаю только русских детей, несмотря на то, что они самые дорогие — поистине, лучше них никого нет. Если хочешь, могу потом одолжить, когда вдоволь наиграюсь…
— О'кей, Билли. Пойдем дальше…
Наконец, показалась группа субъектов в черных сюртуках и широких шляпах, из-под полей которых справа и слева от лица ниспадали две длинные витые пряди. Это были служители только что отстроенного третьего иудейского храма Соломона в Иерусалиме. Он был воздвигнут на руинах варварски уничтоженного по решению «мирового правительства» священного для мусульман всего мира сооружения — и вообще красивейшего памятника средневековой арабской архитектуры — мечети Омара.
Люди в черном подошли к Денису, внимательно его осмотрели, поинтересовались национальностью и купили его за пятьдесят тысяч долларов. Денис не сопротивлялся. Жизнь для него окончательно потеряла всякий смысл…
Иудеи сели в специально зафрахтованный «боинг», захватив с собой свою «покупку». В Иерусалиме его, все еще закованного в кандалы, привезли в здание неподалеку от храма и поместили в комнату без окон. Целую ночь они готовили Дениса к предстоящей церемонии, изрисовав все его тело каббалистическими знаками…
На следующее утро они вывели мальчика на улицу перед храмом, держа его под руки. На улице было необычайное оживление. Лица людей, одетых как в ортодоксальную, так и в обычную одежду, светились непередаваемым ликованием. Постоянно изо всех уст слышалось одно странное слово «машиах». Но Денису, который хорошо запомнил проповеди отца Серафима, приходило на ум только одно ужасное слово — «антихрист». На этот день день осеннего равноденствия — была назначена торжественная церемония коронации духовного главы всемирного экуменического движения, по совместительству являвшегося только что «избранным» президентом мировой «республики».
