повстанцы, действительно ужасающие. Чувствовалась острая нехватка оружия, амуниции. Снабжение армии не отвечало никаким уставным нормам, вернее, этим никто не занимался, а если и занимался, то от случая к случаю, без ощутимых результатов. Отряды обеспечивали сами себя, что нередко приводило к грабежам. Еще хуже было положение с обеспечением отрядов питьевой водой. Ее просто не было. Дни стояли жаркие, горные потоки повысыхали, о подвозе заранее не подумали. Пользовались озерной водой, добавляя в нее в целях дезинфекции водку, однако это не спасало положения. Среди бойцов начались болезни. Многие из них оставляли отряды и оседали в селениях.
Сергей знал, что где-то здесь, в этой армии, находится Сажин, однако встретиться с ним не удавалось. Армия действовала рассредоточенно, связь осложнялась горами и ущельями. Отлучаться же ему не позволяли положение и обязанности.
Однажды их отряд окружили. Это произошло ночью, когда бойцы отдыхали в блокгаузе, стоявшем на широкой горной поляне с небольшими кустистыми деревцами. Проснувшись рано утром, повстанцы увидели внизу, у подножья горы, вражеские пикеты. Турецкие солдаты вели себя спокойно, не наступали, считая, видимо, за лучшее занять надежную оборону. Пеко Павлович, командир отряда повстанцев, поднял всех по тревоге, приказал прорываться. Однако первые же цепи наткнулись на бешеное сопротивление. Враг полностью блокировал дорогу и подходы к ней, ожидая, очевидно, подкреплений. Как же они оказались окруженными? Почему своевременно не заметили врага? Пеко корил и себя, и младших командиров за беспечность, хотя понимал, что это случилось вследствие сильного переутомления людей. Видимо, дозорные не проявили надлежащей бдительности, рассчитывая на то, что турки побоятся действовать ночью. Так оно и было. Противник не решился подходить близко и расположился у подножия горы, однако это не меняло положения, отряд оказался чуть ли не в ловушке.
— Атаковать! — приказал Павлович. — Прорываться, пока есть возможность, пока к туркам не пришло подкрепление.
Безусловно, он имел все основания для отдачи такого приказа. Неподалеку был центр округа Требине, и турки наверняка уже сообщили об окруженной группе.
Пеко подтянул самые боеспособные силы отряда к месту прорыва, приказал сосредоточить здесь и огонь артиллерии. Кравчинский расставлял пушки, маскировал их, велел обкладывать камнями для защиты обслуги, но в душе ощущал какое-то недовольство. Очевидно, оно шло и от незначительного количества стволов, и от нехватки снарядов. Сергея поражали исполнительность и старание повстанцев, не всегда понимавших его, однако каким-то образом догадывавшихся о существе его распоряжений и делавших все с исключительной аккуратностью и точностью.
...Бой начался с восходом солнца, когда его маленький диск, совсем не такой, каким Сергей привык видеть его в своей равнинной стороне, показался над вершинами.
Перед атакой орудия дали несколько выстрелов по позиции врага, и штурмовые группы бросились на прорыв. Турки, которым выстрелы, видимо, не принесли ощутимых потерь, шквальным огнем отбросили атакующих, те откатились, в их рядах возникло замешательство, правда, ненадолго, — туда подоспел сам Пеко Павлович. Кравчинский приказал стрелять прямой наводкой, и ядра, чуть не задевая своих, начали разрываться в расположении вражеских солдат — противник смешался, ослабил огонь, и этим мгновенно воспользовался Пеко. Завязалась рукопашная схватка, турки явно не выдерживали ударов, понемногу начали отходить. Павлович уже дал команду двигаться всем отрядом, как вдруг от Требина показалась вражеская колонна. Подкрепление с ходу заняло позицию, развернуло гаубицы... Это была трагедия, предотвратить которую никто не мог.
— Шорго, стреляй! Шорго! — кричал ему Пеко, но Сергей мог выставить лишь одну-единственную уцелевшую пушку, выстрелы которой, однако, не в состоянии были остановить врага.
И все же надо было сражаться. Сергей уже не командовал, он сам вел прицельный огонь, он видел, как снаряд за снарядом разрываются в стане врага. Он так ждал этого часа, жаждал боя — туда, где бой! — и вот он, настоящий, горячий, смертельный бой за правду, за свободу, пусть чужую, не на родной земле, но желанную, выстраданную. Копотью покрылось лицо, стала влажной от пота спина, кровью налились глаза, но Сергей не обращал на это внимания, им владело только одно чувство — чувство боя, главным было пробить брешь, вырваться, не поддаться врагу...
Вдруг к нему подбежали, что-то крикнули. Повстанец, серб, куда-то звал его, на что-то указывал рукой. Кому и что, кроме выстрелов, надо в эту минуту? Ага, пушка? Они нашли пушку?.. Приказав продолжать огонь, Кравчинский побежал за сербом. Повстанец подвел его к блокгаузу, разбросал под стеною кострицу — под нею лежал ствол. Обыкновенный орудийный ствол. Кто его здесь оставил, когда, для чего — известно было, вероятно, только одному оставившему его здесь. Однако раздумывать не приходилось, бой продолжался.
— Бери, — приказал он сербу.
— Бери, — повторил тот, улыбаясь. — Бери...
Вдвоем они выважили ствол, кое-как очистили его от земли.
— Заряжать умеешь? — спросил Сергей.
Серб утвердительно кивнул, начал прочищать жерло. Он делал это с увлечением, явно радуясь и своей находке, и возможности ударить по врагу.
— Ну, заряжай. — Сергей по-дружески похлопал повстанца по плечу и поспешил к своему орудию.
— Живио юнаци соколови! — крикнул вслед ему серб.
— Живио!
Вражеская артиллерия во всю мощь вела огонь по их лагерю. Взлетали наспех сделанные укрепления, брызгали осколками камни, падая на повстанцев... И во всем этом водовороте, в этой пыли, в дыму, в грохоте блуждали с тоскливым ревом ослы, откуда-то появились овцы, которые с диким блеянием жались поближе к людям; доносились стоны раненых... Положение осложнялось, бой, по сути, был проигран. Из окружения они не вырвались. А тем временем враг почувствовал ослабление огня и начал наседать, местами переходя в атаку. Увеличивалось число раненых и убитых. Ждать помощи не приходилось, потому что другие отряды были далеко и не знали об их стычке. Оставалось одно: штурмовать гору — крутую, почти отвесную скалу, за которой можно было укрыться. Выход не из лучших, но спасительный. Надо бросать обоз, убогое снаряжение, убитых и подниматься. Пеко, кажется, уже принял такое решение, тем более что некоторые повстанцы, подобрав раненых, начали отступать. А как же быть с пушкой? Нести на себе? Но усталые, измученные люди не выдержат...
Оглушительный, похожий на громовой раскат взрыв прервал раздумья. Сергей оглянулся — взрыв произошел у блокгауза, где они только что налаживали найденный орудийный ствол. Но из-за пыли и порохового дыма трудно было что-либо разглядеть. Лишь спустя минуту, когда рассеялся дым и немного осела пыль, он увидел разорванный ствол
