терять терпение.
— И где мы, по-твоему, находимся?
— В месте, где ожидают.
— Чего ожидают?
— Отправления в рай.
По-своему он прав. Если ты сидишь тут целую жизнь и здесь же умираешь, то твоя душа улетит в рай. Если ввязаться в спор с Филиппо, точно ум за разум зайдет.
— Давай я тебя вытащу отсюда. Пошли. — Я дотронулся до него, он был весь в поту и дрожал. — Ладно. Ладно. Не пойдем. Успокойся. Я тебе ничего не сделаю.
Он засунул голову под покрывало.
— Снаружи нет воздуха. Я там задохнусь. Я не могу туда пойти.
— Ты что! Снаружи очень много воздуха. Я все время живу там и не задыхаюсь. С чего бы?
— Ты же ангел-хранитель.
Я должен был объясниться с ним.
— Послушай меня внимательно. Вчера я тебе поклялся, что вернусь, и вернулся. Сейчас я тебе клянусь, что, если ты вылезешь отсюда, с тобой ничего не случится. Ты должен мне верить.
— Зачем мне вылезать отсюда? Мне и здесь хорошо.
Я вынужден был соврать.
— Потому что снаружи — рай. И я должен привести тебя в рай. Я ангел-хранитель, а ты умер, и я обязан привести тебя в рай.
Он задумался на мгновение.
— Ты правду говоришь?
— Истинную.
— Тогда пошли.
Я попытался поставить его на ноги, но они у него не разгибались. Если б я его не держал, он бы упал. Наконец мне удалось обвязать его веревкой. Я обвернул ему голову покрывалом так он был спокойнее. Я вылез из ямы и принялся тащить его. Он был очень тяжелый. Он повис в двадцати сантиметрах от земли, скрючившийся и замерший, и я замер у края ямы с веревкой на плечах, согнувшийся под его тяжестью, не имея сил тащить его.
— Помоги мне, Филиппо. Я сам не смогу.
Но он был словно валун, и веревка выскользнула у меня из рук. Он упал на дно.
Я заглянул в яму. Он лежал на спине с покрывалом на голове.
— Филиппо, с тобой все в порядке?
— Я в раю? — спросил он.
— Нет еще, подожди.
Я побежал к дому в поисках доски, шеста, чего-нибудь, что могло бы мне помочь.
В хлеву я нашел старую, наполовину сломанную дверь, протащил ее до самой ямы. Я хотел спустить ее в яму и вытянуть Филиппо по ней. Я поднял ее за конец, но она, вырвавшись из рук, упала и развалилась на две части. Дерево было почти полностью съедено жучком.
— Микеле! — позвал меня Филиппо.
— Подожди! Потерпи минутку! — крикнул я и взял кусок этой проклятой двери, поднял ее над головой и швырнул на каменную лестницу.
Лестница! Я забыл про лестницу!
Она была там, в паре метров от ямы, в плюще, покрывавшем землю и развалины. Прекрасная деревянная лестница. Это с ее помощью они спускались в яму.
— Я нашел лестницу! — крикнул я Филиппо.
И спустил ее в яму.
Я затащил его в кустарник, под деревья. Щебетали птицы. Цикады. Тень. Вкусный запах сырой земли и мускуса.
Я спросил его:
— Можно я сниму покрывало с твоего лица?
— Там солнце?
— Нет.
Он не уступал, пока мне не удалось уговорить его защитить глаза моей майкой. Он был доволен, я понял это по тому, как он смеялся. Легкий ветерок ласкал кожу, и он этим явно наслаждался.
Я спросил:
— Почему они тебя туда посадили?
— Не знаю. Я не помню.
— Совсем ничего?
— Я обнаружил себя в яме.
— А что ты помнишь?
— Что я был в школе. — Он покивал. — Это я помню. Была физкультура. Потом я вышел из школы. Остановилась белая машина. И я оказался здесь.
— А где ты живешь?
— На улице Модильяни, 36. На перекрестке с улицей Кавалера Д'Арпино.
— А это где?
— В Павии.
— В Италии?
— В Италии.
— Здесь тоже Италия.
Он замолчал. Я даже подумал, не задремал ли он, но он вдруг спросил:
— Что это за птицы?
Я оглянулся по сторонам.
— Воробьи.
— Ты уверен, что не летучие мыши?
— Конечно. Те днем спят и звуки издают другие.
— Летучие лисицы — наоборот. Летают даже днем и чирикают, как птицы. А весят больше килограмма. Если хватаются за тонкие ветки, падают на землю. Эти, мне кажется, и есть летучие лисицы.
После истории с полоскунами я не осмеливался что-нибудь сказать — не исключено, что в Америке живут и летучие лисицы. Я спросил его:
— Ты когда-нибудь был в Америке?
— Вчера я видел маму. Она сказала мне, что не может прийти и забрать меня, потому что умерла. Она умерла, как и вся моя семья. Если бы не умерла, сразу бы забрала меня.
Я заткнул уши.
— Филиппо, уже поздно. Я должен отвести тебя вниз.
— Я правда могу вернуться туда?
— Да.
— Хорошо. Вернемся.
Он почти ничего не видел, с моей майкой на глазах. Иногда вдруг у него покрывались потом шея и кожа вокруг рта, а пальцы ног и рук начинали дергаться, словно от тика. Он сидел зачарованный, напряженный, слушая щебет летучих лисиц.
— Обхвати мою шею.
Он подал мне руку, и я дотащил его до ямы.
— Сейчас спустимся по лестнице, держись крепче. Потихонечку…
Это было нелегко. Филиппо так сильно сжал меня, что мне было трудно дышать, я не видел перекладин лестницы и был вынужден нащупывать их ногой.
Когда мы спустились, я устроил его в углу, накрыл покрывалом, дал воды и сказал:
— Уже очень поздно. Я должен уходить. Папа меня убьет.
— Иди, иди. Но ты должен принести мне бутерброды. И еще жареную курицу.
— Курицу мы кушаем по воскресеньям. Сегодня мама готовила котлеты. Тебе нравятся котлеты?
— С помидорами? — Да.
— Очень нравятся.
Мне было жаль оставлять его.
— Ну, я пошел…
Я уже взялся за перекладину, когда лестница поехала вверх.
Я поднял голову.
На краю ямы стоял кто-то с темным капюшоном на голове. Одетый, словно солдат.
— Ку-ку! Ку-ку! Апрель уже закончился, — пропел он и сделал пируэт. — Вернулся май с песенкой «ку-ку»! Угадай-ка, кто я такой?
— Феличе!
— Браво! — ответил он и помолчал немного. — Ну и какого хрена мне с тобой теперь делать? Подожди! Подожди-ка!
Он ушел, а когда вернулся, в руках у него было ружье.
— Значит, это ты! — Феличе взмахнул рукой. — Это был ты, твою мать! Я все время находил вещи не на своих местах. Решил было, что у меня с головой не в порядке. Потом подумал, что это какое-то привидение. А это был ты, Микелино. О'кей, а то я уж начал казаться себе полным идиотом.
Я почувствовал, что кто-то схватил меня за лодыжку. Филиппо
