— Мы играли в саду… было холодно, — медленно начал Лацо; он глядел куда-то в сторону, чтобы не встречаться глазами ни с кем из членов комиссии, жадно ловивших каждое его слово.
— Потом я услыхал крик… — неуверенно продолжал Лацо, он едва держался на ногах от волнения.
— Кто кричал?
— Пан Костка, — словно со стороны вдруг услышал Лацо свой собственный голос и помертвел от ужаса.
— Откуда тебе известно, как его зовут? — удивился начальник.
Мальчик оживился. Теперь ему казалось, что Ланцух отодвинулся куда-то далеко-далеко и он, Лацо, смотрит на него в полевой бинокль.
— Я хорошо знаю пана Костку. Он ходит в гости к дяде Марко, — уже вполне твердо ответил Лацо.
— А кто кричал: «Отпустите его!»?
— Не знаю. — Лацо тряхнул белокурым чубом. — Не я.
Он прекрасно помнил, что крикнул только одно: «Не бейте его!» Больше ничего.
— Ладно, посмотрим. Ну-ка, давай погромче: «Отпустите его!»
— Отпустите его! — повторил за ним Лацо и сразу почувствовал облегчение. Ему даже почудилось, что он вовсе и не стоит перед комиссией, а бегает с деревенскими ребятишками по родным холмам, громко кричит вдаль, а горы отзываются звонким эхом.
— Еще громче! — скомандовал Ланцух-младший.
— Отпустите его! Отпустите его! — надрывался Лацо.
— Ну? — поглядел начальник на сына.
Тот, преисполненный сознания важности своей роли, произнес с видом знатока:
— Нет. У того был более грубый голос. Да и Главка ни за кого не станет заступаться. Он и в школе никому не помогает.
— А мне помог, — раздался тоненький голосок с задней парты.
— Факт! Мне тоже! — вскричал Иван.
— Тише! — стукнул по столу старший Ланцух. — А ты, Главка, ступай на место.
Лацо не заставил себя просить дважды. Уголком глаз он поглядел сперва на мрачно насупившегося Ондру, а потом на Ивана. Иван сидел с каменным лицом, опустив под крышку парты руки. Лацо увидел, как он сжал кулак и медленно повернул его большим пальцем книзу.
Лацо явственно расслышал его шепот: «Один — ноль в нашу пользу. Ура!»
Глава XXIV. Ночной гость
Вечером ребята только и говорили о посещении школы гардистами. Зузка громко хохотала, когда Лацо со множеством подробностей, иногда привирая, описывал сцену допроса. А мать Зузки штопала чулки и с улыбкой прислушивалась к болтовне детей.
— Покажи, как ты кричал, — уже в который раз просила Зузка и заливалась веселым смехом.
Девочек комиссия не заставляла кричать: доносчики единодушно утверждали, будто кричал мальчик. Девочек только спрашивали, как все произошло, а это было далеко не так забавно. Восторги Зузки вдохновили Лацо, и он стал привирать с таким увлечением, что в конце концов сам поверил в свой вымысел.
— Ну как, покажи еще разок! — не унималась Зузка.
Лацо снова стал в боевую позу, тряхнул вихрами и уже открыл было рот, когда Зузкина мать остановила его:
— Хватит, успокойтесь! От вашего крика соседи оглохнут. Зузка, ты допрашиваешь его дольше, чем начальник гарды.
Зузка подмигнула Лацо, и оба прыснули.
— Начальник ничего не понимает, а Ланцух-младший просто осел, — заявила Зузка.
— Если ты считаешь, что из тебя вышел бы лучший начальник, мы запишем тебя в гарду, — предложила мать.
— Ну нет, мамочка, я не хочу! Гардисты подлые и бесчестные, они бьют беззащитных детей. Мы получше их свое дело сделали. Правда, Лацо?
— Что же вы сделали? — заинтересовалась Сернкова.
— Мы доказали, что не боимся их, — быстро нашелся Лацо и с укором поглядел на Зузку.
Девочка смутилась, поняв, что сболтнула лишнее. Мать вдевала нитку в иголку и, как бы невзначай, спросила:
— А как они поступят, если не найдут виновного среди учеников?
— Начальник пригрозил, что допросят учителей, — ответил Лацо.
— Ну и пускай! — фыркнула Зузка. — Вот мы посмеемся!
— Довольно, дети! Спать пора. Всю вашу историю я уже наизусть знаю, — строго сказала Сернкова.
— Я подожду папу, он еще не слышал, — ластилась Зузка к матери.
— Папа очень поздно вернется с работы. Расскажешь ему завтра, Зуза. — Сернкова высвободилась из объятий дочки и озабоченно посмотрела на стенные часы. — Вам-то хорошо, дети, у вас жизнь вся впереди, и, я надеюсь, вас ждет много радостей, — прибавила она, глубоко вздохнув.
— Почему ты говоришь, что нам хорошо? — горячо возразила Зузка. — Неужели ты думаешь, что нам легко было выдержать допрос? Вовсе нет! Ты все повторяешь: «Вам хорошо, хорошо», а если хочешь знать, так у нас побольше неприятностей, чем у взрослых. Правда, Лацо?
— Ложитесь спать, ребятки. У меня голова что-то разболелась, я сегодня устала, — сказала Сернкова и снова посмотрела на часы.
Зузка поморщилась, но все-таки поцеловала мать и пожелала ей доброй ночи. Лацо постелил себе на кушетке, лег и закрыл глаза. В комнате стало тихо. Башенные часы лениво пробили десять. Сернкова бесшумно ходила по кухне; Лацо почувствовал приятный запах свежезажаренного кофе. Он свернулся клубочком под одеялом, ему было тепло и уютно. Начальник гарды, школа, бульканье кипящей в кофейнике воды — все провалилось куда-то во тьму, и Лацо уснул.
* * *
Ночью мальчика разбудил странный шорох; ему показалось, что кто-то шаркает босыми ногами по сухим листьям. Лацо беспокойно повернулся на спину. Звуки сразу прекратились, снова стало тихо. «Должно быть, мне приснилось», — лениво подумал он и хотел было лечь на бок, как вдруг шорох возобновился, и где-то совсем рядом, за изголовьем кушетки. Лацо слышал его теперь совершенно отчетливо.
— Мальчик всегда мечется во сне, — шепотом произнес знакомый голос. (Лацо тотчас сообразил, что принадлежит он отцу Зузки.) — Так ты говоришь, Руде удалось бежать?.. И малыши ему помогли?.. Неплохо, неплохо.
Второй голос звучал не так ясно, то замирал, то усиливался.
— Руда человек крепкий, в нашей работе он незаменим.
Сернка снова что-то сказал, но на этот раз невнятно, Лацо даже померещилось, будто до него доносится не человеческая речь, а журчанье ручья лунной ночью в долине Вербового.
— Да, есть у нас люди, и какие еще!.. С горячим, живым сердцем… — Собеседник Сернки говорил теперь более спокойно, легче было разобрать его слова.
— Комитет уже принял решение… Руда будет связным между обеими группами, твоей и моей, — продолжал Сернка. — Он верный товарищ. Впрочем, сам убедишься. Как же я рад, Ондришка!.. Мы так тревожились, удастся ли тебе, не помешают ли…
Сернка, увлекшись, заговорил почти полным голосом.
Лацо старался не пропустить ни слова. У мальчика трепетно забилось сердце. Ему и самому страстно хотелось бороться, помогать старшим товарищам.
— Да, народ просыпается. Кое-кто пока еще заботится только о своем родном гнезде. Но ничего, такие тоже вскоре прозреют, убедятся, что пришла пора защищать землю, на которой стоит их хата… научатся… — тихо заметил ночной гость.
Потом он заговорил о чем-то непонятном для Лацо. Мальчику никак не удавалось ухватить смысл его слов.
— Знаешь, Ондриш, — снова раздался голос Сернки, — иногда меня охватывает неудержимое желание выбежать из мастерской, подойти к некоторым трусам и крикнуть им прямо в лицо: «Эй вы, слепые кроты!» Понимаешь ли…
— Но мы же все время только это и делаем! И наши ребята отлично доказали им, на что они способны, — нетерпеливо прервал Сернку его собеседник.
— Твоим бегством мы им здорово насолили. Но меня беспокоит судьба остальных заключенных. Как бы их после процесса не услали в Германию. Наше так называемое правительство ведь ни шагу не ступит без указки немецких фашистов…
Сернка умолк. Скрипнул стул, потом послышались тяжелые шаги незнакомца — похоже было, что он передвигается с большим трудом.
— Я немножко постою, — произнес гость. — У меня все тело болит. Должно быть, печень отбили.
— Ондриш, — озабоченно сказал Сернка. — Выпей чаю…
— Здорово придумал! — Незнакомец весело рассмеялся. — Мы разбудим паренька. Ничего мне не надо. Я чувствую себя так, словно заново на свет родился… Главное, что мне дали район. Эх, поскорей бы за работу! Хватит с меня безделья.
…Когда Лацо проснулся, в кухне было светло. Сернкова готовила завтрак. Мальчик удивленно огляделся. Нет, это был не сон — у окна все еще стояли два стула, на полу валялись окурки.
Глава XXV. На вокзале
— В узелке — яички, а в бумажке — соль. Смотри не рассыпь, — поучала Главкову тетя Тереза.
Лацо рассматривал зеленый грузовичок с черными колесами, купленный тетей для Ферко. Интересная машина — на нее можно погрузить настоящий песок или щебень. Лишь бы Ферко не пришло в голову перевозить целые булыжники.
Когда они, бывало, играли у речки, Ферко всегда выбирал для плотины самый большой камень. Пытаясь сдвинуть булыжник с места, малыш пыхтел, сопел, а потом принимался реветь, и Лацо приходилось бежать на помощь братишке. Однажды они провозились так полдня, и их застигла в поле гроза.
