этому многое узнала о себе.
Я по-прежнему волнуюсь, выступая перед большой аудиторией, но теперь после выступления у меня не вылезают волосы от стресса. Хотя я по-прежнему больше люблю небольшие аудитории максимум в двадцать человек, чтобы иметь возможность видеть глаза и хоть как-то отслеживать реакции.
Как и раньше, я планирую не только работу, но и отдых. Хотя пандемия и последовавшие за ней события приучили меня к тому, что из-за общей непредсказуемости ситуации делать это получается не за полгода, как я люблю и как это удавалось делать раньше, а временами всего за пару недель. Это, конечно, меня нервирует, но я справляюсь.
Я много на себя беру и за многое отвечаю – с этим тоже ничего не изменилось, но я все больше разделяю ответственность и работу с коллегами и партнерами. Это позволяет быть более расслабленной и не думать постоянно обо всем сразу.
Я еще больше разрешаю себе ошибаться и чего-то не знать. Не ругаю себя за несовершенно сделанное; утешаю в ситуации стресса; поддерживаю, если приходится поволноваться; могу выпить таблетку, если чувствую, что в тяжелой ситуации не могу успокоиться или заснуть.
Я не доверяю ни одной полярной и простой позиции, поскольку верю в то, что мир сложен, и в нем всегда есть много факторов и пластов, которые мы не можем постичь или учесть. Это не означает, что я складываю руки и говорю: «Ой, все! Я не могу в этом разобраться». Я пытаюсь – пробую, изучаю. Но осознаю свои ограничения и невозможность понять всю сложность настоящего и грядущего: от особенностей чужой культуры, психики моего клиента и экономических процессов до конкретных политических решений или глобальных смыслов происходящего.
Я осознаю, что сейчас, впрочем, как и всегда, не просто получить доступ к достоверной информации. Поэтому, как и многие в необычных ситуациях, не знаю, на что опереться, читаю разное, сопоставляю и думаю. Или бросаю читать, говорю себе: «Я делаю то, что могу, а дальше будет как будет» и иду жить свою жизнь, веря в лучшее. Поскольку хорошо усвоила, что у меня есть выбор – жить большую часть своей жизни с надеждой и оптимизмом, осознавая, что все может закончиться плохо, или переживать негатив каждый день и радоваться лишь в те моменты, когда все плохое случилось именно так, как я предсказывала.
Я стала лучше понимать, на что я способна, что теоретически могу попробовать, а за что даже не возьмусь. И если приходится делать что-то новое и трудное, я не жду немедленных и блестящих результатов ни от себя, ни от окружающих.
Я скорее с профессиональным интересом отношусь к тем, кто уверенно сообщает о том, что знает будущее. Нахожу несколько оптимистов, чтобы утешать себя «в минуту душевной невзгоды», и слушаю. Хотя и сама предпочитаю верить в разумное, доброе, вечное – так мне как-то приятнее жить. При этом я не закрываю глаза на способность человеческой природы неприятно нас удивлять и понимаю, что зависть, жадность, коварство, алчность, ярость, жестокость, желание разрушать, убивать, безраздельно пользоваться властью и мучить других – все это тоже существует в человеческой природе, и отчасти в моей тоже. Вопрос только в том, кто и когда дает этому проявиться.
Я по-прежнему непросто переживаю нынешнюю политическую ситуацию и помогаю себе всеми доступными способами, в том числе – пишу эту книгу, потому что очень хочу дожить до других времен, чего и вам желаю.
Приложение
Побег
Ветки больно хлещут его по рукам. Глазам мешает дождь, а он всегда впадает в панику, когда ему что-то плохо видно. Руки у него некрупные, но крепкие, напряженные – сплошные мышцы. Он весь устремлен вперед, и для стороннего наблюдателя, скорее, похож на выпущенную кем-то пулю, которая несется сквозь лес к вожделенной цели.
Однако сам себе он кажется опасно медлительным. Ноги промокли и отяжелели, а грузный, впитавший в себя влагу рюкзак больно бьет по спине. У него уже давно сбивается дыхание и кончаются силы. Но ему нужно бежать, не останавливаясь. Стоит только замяться, притормозить, и болотная жижа тут же проникнет в ботинки и начнет затягивать: сначала ноги, потом корпус… И он уже не сможет выбраться, потому что она поглотит его, растворит в своем алчущем чреве. Так что – только бежать. Да и некстати начавшийся сильный дождь для него тоже очень опасен. В любой момент закоротит, и тогда точно случится беда. Но он не может останавливаться – даже для того, чтобы перевязать тканью шею и уберечь ее.
Единственным спасением стало бы раскидистое дерево, на ветки которого он мог бы забраться. Оно бы хоть как-то защитило его от дождя и от угрожающей трясины, дало бы передышку. Но вокруг только мелкий кустарник, мох, осока, лишайник. Бежать. Ноги пружинят во мху, глаза устремлены вперед и ищут просветы: меньше кустарника – легче бежать. Он пытается услышать еще хоть что-то, кроме своего сбившегося дыхания и треска веток, но не слышит, хотя сам бежит почти беззвучно – мох и трясина гасят топот его промокших грубых ботинок.
Он не может понять, как скоро зайдет солнце. Без ясного неба и луны, в абсолютной темноте, бежать будет совсем опасно: даже при свете сумрачного дождливого дня попадаются не очень заметные, но большие камни, покрытые лишайником, и наполовину утопленные в трясине бревна огромных деревьев. И откуда они взялись, если вокруг только колючий кустарник? Неужели лежат здесь с каких-то доисторических времен? Ему кажется, что он не успевает думать, только бежит, но на самом деле мысли тоже скачут в его голове.
Когда же закончится эта чертова трясина? Ходили слухи, что она простирается на сотни километров, но возможно, эти слухи распускали, чтобы напугать потенциальных беглецов. Ему кажется, что он не видел иного мира за пределами периметра, во всяком случае, совсем его не помнил. Все, что он знал в течение долгого-долгого времени – тяжелый труд, тысячи таких же, как он, замученных тяжелой работой мужчин, злобную охрану, забор из сосновых бревен, хищно устремленных в небеса, и голос на аудиозаписи, раз за разом повторяющий правила.
Похоже, что силы совсем иссякли. Его сознание мрачнеет, и скоро он отключится, рухнет в этот мох, как в гигантскую перину, а тот примет его, обнимет, и все просто закончится. Он не заметит, как сам превратится в торф, станет трясиной и будет ждать следующих смельчаков, отважившихся на дерзкий побег.
Все просто закончится – какая расслабляющая мысль! Он даже улыбается, воображая
