себе этот неведомый покой. В этот момент нога, зацепившись то ли за корни, то ли за ветки, едва прикрытые мхом, выворачивается – он выбрасывает руки вперед и падает. Руки скользят по мокрому камню, и тело вместо ожидаемо мягкого мха и трясины больно бьется обо что-то твердое: голова взрывается от боли, и сознание меркнет.
* * *
Кью любила уходить подальше: туда, где не надо выискивать отдельные ягодки, случайно оставленные или дозревшие после того, как все остальные кусты обобрали другие, сложив добычу в грязные подолы длинных юбок. Ей нравилось уходить так далеко, чтобы окончательно смолкали голоса, не доносился запах готовящейся на кострах ненавистной рыбы, чтобы тишина проникала в щуплое шестилетнее тело. Тогда все внутри смягчалось, расслаблялось, а окружающий мир становился ужасно интересным. К тому же, если отойти подальше, то все ягоды – крупные, красные и мясистые – будут только ее. Можно быстро наполнить узелок, а потом смотреть за жуками, прыгать на мху или лежать, глядя в небо, на обсыпанном лишайником дереве.
Из своей старой юбки – черной в красный цветок, мать сделала ей узелок с тесемочкой и подвесила к поясу. Так оставались свободными руки, а самодельный мешочек, наполненный ягодами, весело подскакивал, когда она возвращалась назад после своих лесных приключений. Конечно, назвать это лесом было сложно: деревья попадались редко, больше кусты, ягоды, багульник да мох. Ей временами снились очень высокие деревья, закрывающие своей кроной небо, совсем другой запах нагретых стволов и большие сухие иголки под маленькими ногами. Но видела ли она все это раньше, или это было только сном – она не знала. После таких снов она всегда просыпалась наполненная каким-то особенным счастьем и, конечно, надеялась когда-нибудь попасть в этот волшебный лес.
Убегая из лагеря, она никогда не ощущала угрозы, легко ориентировалась и, несмотря на постоянные требования Хо не уходить далеко, регулярно пропадала из поля видимости. Но еще ни разу не заблудилась: она просто знала, где что находится, как будто внутри у нее была встроенная карта местности, по которой она всегда могла найти дорогу.
В тишине вдруг запела птица – такой вид она называла «синепузиками» из-за переливающегося синим цветом пятна на их брюшке. Минутку подумав, она все-таки отвлеклась от сбора ягод и решила поискать синепузика, чтобы его поприветствовать. Птицы были частыми гостями в этих местах, и разговаривать с ними было весело: они как будто отвечали ей, продолжая щебетать в ответ. Но вдруг птица смолкла. Кью остановилась, услышав странный звук – то ли рык, то ли стон. Она быстро развернулась, чтобы бежать в сторону лагеря, и даже попыталась сделать несколько быстрых шажков, но юбка почему-то зацепилась за куст, тот спружинил и почти отбросил ее назад.
– Ты не хочешь отпускать меня, да? – сказала она кусту. – Ты хочешь, чтобы я осталась и посмотрела, кто там рычит? А если там какой-то страшный зверь? Мама всегда меня учила: если встречаешься с чем-то непонятным – беги. Но ты не хочешь, чтобы я бежала.
Кью отцепила любимую юбку в мелкую розовую клеточку, с досадой заметив, что колючий куст проделал в ткани, истончившейся от постоянных стирок и носки, небольшую дырку. Она развернулась, немного потопталась на месте, откинула с плеч тугие косички и медленно пошла на звук, слегка приоткрыв рот, как будто так ей было легче уловить что-то опасное (и вот тогда она точно даст стрекача – уж что-что, а быстро бегать она умеет).
В это время она услышала настойчивый материнский голос, зовущий ее совой: «Угу-угу!» Так в их лагере искали тех, кто ушел за пределы лагеря. Они думали, что если будут кричать совами, то никто не опознает, что они люди. Но настоящую-то сову ни с кем не спутаешь! Смешные. Она помчалась навстречу материнскому голосу, подскакивая на кочках, придерживая узелок с ягодами и задорно «угукая» в ответ, чтобы мама думала, что она совсем близко.
Когда стало смеркаться, Хо ушла на собрание, велев Кью доигрывать в куклы, выточенные из большого полена (подарок старой Ди на ее пятилетие), и ложиться спать. Было очень душно, и спать совсем не хотелось. Солнце появилось только к вечеру, но еще высоко стояло над горизонтом, поднимая выпавшую за день влагу в воздух и наполняя все вокруг тяжелой испариной. Его лучи проникали сквозь прутья шалаша, освещая непритязательный интерьер их убежища и создавая красивые узоры на земляном полу.
Где-то вдалеке снова прощебетал синепузик, и Кью вспомнила, как кто-то рычал сегодня в чаще. Она ведь даже не успела узнать, кто это был, а потом совсем забыла рассказать об этом маме. Хорошо бы узнать, кто может рычать в лесу. А вдруг это собака? Белая Кая как-то рассказывала, что, когда она была маленькой девочкой, у нее жила собака, чем-то похожая на волка. Но, в отличие от волка, ее можно было приручить, и та стала ей другом: виляла хвостом, играла с ней и защищала от плохих людей, если сказать «фас!». От этой мысли девчонка подскочила с набитого соломой тюфяка, схватила небольшой кусочек драгоценного вяленого мяса, который мать спрятала на крайний случай, и в один миг оказалась за пределами лагеря. Она тоже хочет себе друга!
«Мама будет очень рада, если у меня появится собака, которая будет защищать меня и ее от плохих людей. А чтобы собака могла понять, что я хозяйка, ее надо кормить, так сказала Белая Кая», – Кью, подскакивая от мысли о новом друге, мчалась к тому месту, где еще недавно слышала странный звук.
Место она нашла не сразу: когда солнце садится, в лесу все немного меняется, к тому же Кью не очень помнила, где именно днем пела птица. Но когда, раздвинув кусты, она подбежала к большому камню, на котором иногда так любила полеживать, глядя в небо, то увидела человека. Он лежал вниз лицом на камне, как будто придавленный сверху большим рюкзаком, а его нога была странно вывернута в сторону. Под его щекой расплылось и уже впиталось в мох пятно крови.
Сначала Кью испугалась, что он мертв, потому что обычно люди лежат как-то не так. Но, подойдя ближе, услышала, как он дышит, временами издавая слабый стон. У нее в голове пронеслось странное слово «мужчина», хотя она не совсем понимала, почему решила назвать его именно так. К сожалению, он никак не походил на волка или собаку. Это расстраивало, но и озадачивало – Кью никогда не видела мужчин раньше, поэтому наклонилась к нему поближе и легонько провела
