мешать ей, выходит в ограду, сидит на чурке, ковыряясь
спичкой в зубах, поглядывая на село – туда, где Тоня его сегодня даже и не ждёт. Он видит свет,
упавший из комнаты, где должна спать тёща. Зачем она его включила? Вчера она улеглась в
темноте. Продолжая ковыряться в зубах, Роман отходит в сторонку и застывает, как столб. На
окнах не задёрнута даже тюль, уж не говоря о занавесках. Тёща раздевается при полном, ярком
свете. Она стягивает через голову платье, расправляет его на спинке стула. На ней неожиданно
оказывается красивое красное ажурное бельё: бюстгальтер и маленькие трусики. Тело её плотное,
смуглое, упругое. Но больше поражает другое. Раздевается она явно на показ. Это как-то
неуловимо заметно. Всегда видно, когда женщина раздевается просто сама для себя, а когда
демонстративно для кого-то. Снимая оставшееся, Гуляндам Салиховна делает это длинно,
затянуто. Расстегнув бюстгальтер, картинно освобождает свою большую, но ещё довольно свежую
грудь, как-то свободно качнув ей туда-сюда, а, стянув трусики, дерзко проходит по комнате и,
взглянув в окно (как кажется Роману, прямо на него) гасит, наконец, свет. И это растворение света
тоже кажется заворожено медленным…
Да уж, тут не просто кадр, мелькнувший в окне, как было когда-то с Зинкой, а целое кино! Ещё
несколько минут Роман стоит перед потухшим экраном, пока не вспоминает о спичке, застрявшей в
зубах. И что это было? Зачем она это делает? Она что, белены объелась? Что у неё на уме? Она
что же специально провоцирует его, выводя, так сказать, на чистую воду? Ничего себе наживка-
приманочка! Ох, чего только в жизни не бывает! Роман садится на чурку, сам находясь в состоянии
чурки, не в силах точно расценить, что именно с ним творится. Будь это какая-то посторонняя
женщина, то, конечно же, это представление возбудило бы его. Но стриптиз с участием тёщи
вносит полный дисбаланс во все чувства и реакции. Хотя, если честно, то баланс-то тут тоже есть.
Да ещё какой массивный! Возбуждение приходит, причём какое-то не совсем правильное,
извращённое, и от этого куда более сильное, потрясающее.
Ух, как давно не видел он никакой новой обнажённой женщины! Вот уж поистине неожиданный
сюрприз! Спится ему сегодня, конечно, очень плохо, если спится вообще – он как-то этого и сам не
поймёт. Вечернее «кино» просматривается во сне бесконечно. И, разумеется, не только оно, к нему
прирастают и новые серии. Ведь во сне возможно всё. «Вот дурак так дурак», – думает он утром,
вспоминая всё приснившееся. Такие ночные фантазии просто не могут быть исполнимы.
На следующий день с приближением обеда Роман находит вдруг даже нечто положительное в
приезде Гуляндам Салиховны. С хозяйственной точки зрения, конечно. Ведь наверняка она сейчас
что-нибудь сварила. Но теперь её, пожалуй, следует на всякий случай опасаться. Утром он ушёл
на работу, пока она спала. На обед они идут вместе со Штефаном, которого едва удаётся
уговорить.
– Ладно, не ломайся, – успокаивает Роман смущенного венгра, – хоть поедим по-человечески.
Гуляндам Салиховну они застают за кормлением кошки, которая должна на днях окотиться.
Роман обычно кормит её как придётся, зато в доме нет мышей. Кошка вылавливает их не только в
396
доме, но и мышкует прямо в степи. Теперь же перед ней стоят две чашки: в одной – пакетный суп,
в другой – остатки вчерашней картошки.
– Ну, это уж слишком, на два-то блюда, – замечает Роман.
– Эх, мужчины, – укоризненно вздыхает тёща, – не понимаете вы женщин. Она же мать…
И за то, что они ничего этого не понимают, им предлагается единственное блюдо – суп из
пакетиков, с добавлением нескольких брусочков картофеля. Вот тебе и загадка: как эта женщина
верховодит мужем, на котором, по рассказам Нины, держится всё хозяйство? Муж делает даже то,
что в других домах не делает ни один мужчина: доит корову и прогоняет её по утрам за село в
стадо. По вкусу тёщиного супа и по тому значению, с которым она несколько раз спрашивает об
этом вкусе, ясно, что сегодняшняя готовка – событие для неё незаурядное. Конечно, она могла бы
обойтись и без пакетиков, ведь в холодильнике лежит свежая баранина, принесённая со стрижки.
Ну да ладно, указывать не будем. Штефан же, словно забывшись, хвалит этот неживой
промышленный и общественный суп напропалую. Кажется, комплиментами он очень успешно
уговаривает и возбуждает собственный аппетит, и потому ему этой приправы нужно побольше.
Роман же молчит, хлебая суп лишь потому, что если сейчас обед, то всё равно надо что-то есть.
Вечером, уже за чуть более вкусным ужином (это тоже суп, но уже с мясом), глядя на усталого,
вялого Романа, тёща для чего-то снова повторяет свою вчерашнюю фразу, только уже иным,
несколько томно-завороженным тоном:
– Удивительно: ты такой сильный, здоровый, а она такая хрупкая…
– Ну так и что? – совершенно бездумно переспрашивает Роман, не понимая, куда она по-
прежнему гребёт.
– Тяжело ей, наверное, с тобой…
Ложка у Романа остаётся в руке, а вот рука сама собой опускается на стол. Хочется уточнить: в
каком смысле тяжело? Но язык для этого вопроса не поворачивается. Имеют ли они вообще право
говорить о том смысле, который вдруг пришёл ему в голову?
– Да, я думаю, ей со мной нелегко… – мямлит он, вытягивая её на следующий шаг, чтобы хоть
что-то прояснить.
– Ты такой неуклюжий… – чуть дрогнувшим голосом продолжает Гуляндам Салиховна. – Ты,
наверное, не умеешь тонко обращаться с женщинами…
У Романа появляется дрожь в пальцах и сильный, пульсирующий ход крови по телу – как будто
внутри него кто-то медленно пошёл тяжёлыми, свинцовыми шагами. Перед глазами ускоренно
прокручивается вчерашний всё же, наверняка не случайный стриптиз. А ведь тут, как ни думай,
только слова-то её при всей несуразности обстановки и обстоятельств – это явный, без всяких
сомнений, намёк. Странно и потрясающе, но она сама втягивает его в обычную любовную
интрижку, толк в которой он ещё не совсем забыл. Но всё это так неправильно, всё это так
набекрень, что ясно и ровно соображать никак не получается. Кроме того, он не привык быть
ведомым, а проявлять инициативу здесь ни в коем случае нельзя. Возможно, это провокация.
Клюнешь и нарвёшься на чёрный, уничтожающий позор! Ведь если Гуляндам Салиховна
представит потом всё это дочери, то о семье можно будет забыть. Э-э, так не туда ли и тянет его
эта уважаемая гостья? Она ведь всегда была против их брака. И если её затея такова, то
коварство Элины просто пшик
