Не знаю!!!
Настоящая бабочка. Друг
Я уже рассказывал про мальчика складывающего фигурки из разноцветных бумажек, фантиков и фольги.
Мальчик постоянно сидел у открытого окна. Во дворе на лужайке бывало играли в мяч соседские мальчишки, а он только сидел, смотрел и складывал.
– Иди к нам! – кричали мальчишки.
– Не могу, – грустно отвечал Серёжа.
– Ты не настоящий, – дразнились они. – Все настоящие играют в мяч!
– Сережа ничего не отвечал, он складывал фигурки. Он бы очень хотел побегать по траве, попинать мяч, но у него болели ноги.
Он не мог играть, не мог ходить, все, что он мог, это сделать из бумаги свою команду футболистов, в которых играл на подоконнике, заставляя их гонять бумажный катышек.
Однажды Сережа сделал мотылька из фольги. Сережа и не заметил, как мотылек встрепенулся и упорхнул на лужайку перед домом. Настоящие бабочки его не приняли. Они говорили о том, что у него другой цвет, что у него нет хоботка для сбора нектара. Но больше всех над ним издевался смешливый мотылек. Он порхал вокруг, и захлебываясь от смеха, находил все новые и новые отличия. Он смеялся над складками на теле конфетного мотылька, над его неуклюжим полётом, над серебристым цветом крыльев.
Когда наступил вечер, а Сережа снова зажег на окне свечу, мотылек воскликнул:
– Полетели! Там свет! – Все настоящие мотыльки летят на свет!
И они полетели. Крылья настоящего мотылька вспыхнули, и он упал.
– Что с тобой? – заволновался мотылек из фольги, его-то крылья не могли сгореть.
– Я почему-то не могу взлететь, – заплакал настоящий мотылек, ползая по подоконнику. Что-то произошло с моими крыльями…
– На мои, – сказал конфетный мотылек. – Я все равно ненастоящий.
Мотылек перестал плакать.
– Ты настоящий, – сказал он. – Настоящий друг.
Утром соседские мальчишки снова играли в футбол, а Сережа сложил из бумаги журавлика, который вдруг вырвался и стал кружить над головами играющих.
Ребята прервали игру и смотрели, как разноцветная птица резвится в воздухе.
– Откуда? Откуда она взялась? – спрашивали ребята.
Еще один журавлик выпорхнул из рук Сережи.
– Как здорово! Научи нас! – просили ребята наперебой.
Сережа улыбнулся и взял новый лист бумаги.
Ключи
Ты мне протянула ключи.
– Что это? – спросил я.
Тут же отворилась дверь в моё прошлое, в тот день, когда я первый раз убежал из дома. Не помню, в каком классе. В пятом? В шестом? Может быть. Занятия уже закончились, и мы проходили летнюю практику – убирали парк. Причиной моего бунта родители, вероятнее всего, назвали бы переходный возраст. Я не хотел есть суп, за что получил порцию ора. Не стал спорить. Выбежал из квартиры, не взяв даже ключи, и поехал на дачу. Думаю, я хотел, чтобы меня воспринимали взрослым. К тому времени я уже много раз ездил на дачу один, мы её тогда только строили. Родители бывали там каждые выходные, причём уезжали в пятницу, а мне наказывали являться в субботу после занятий в школе, помогать.
Школа. Открылся сразу весь пласт воспоминаний. Лица преподавателей. Классы. Конечно, не каждая минута протирания комплектов школьной формы, но ведь найдутся вещи, которые тоже, как ключи от прочих минут.
Учебник биологии. Я сижу за одной партой с девочкой, которая мне очень нравится. А ей не нравится картинка из учебника: нечто зелёное, возможно, огромная инфузория туфелька в среде обитания. Я же специально открываю учебник на этой вкладке, когда она смотрит в мою сторону. Ведь дёргают же мальчишки предмет своего обожания за косички! У неё нет косичек. И я показываю гипертрофированную инфузорию. Взгляд её убегает в сторону.
Лафет старинной пушки. Мы изготовляли макет в кабинете труда. Рано утром, перед занятиями я решил украсить его резьбой. И засадил маленькую стамеску себе в указательный палец. Вот этот шрам. Помню каждое мгновение того утра. Больница. Доктор, дрессирующий студентов. «Интересный случай», – говорит он, и просит студентов руководить его действиями. Мне накладывают жгут на палец, обкалывают новокаином. Вытаскивают стамеску. Недавно я наткнулся на неё в инструментах, там до сих пор спёкшаяся кровь. «Что теперь?» – спрашивает доктор студентов. «Надо пошевелить пальцем, проверить, не повредил ли сухожилия», – думаю я и шевелю пальцем. У меня хорошо с биологией. «Надо пошевелить…» – дублируют меня студенты. «Пошевелите», – говорит доктор. Шевелю! Перевязанный еду на второй урок. Чувствую себя героем. Второй урок – музыка.
Нас, плохо поющих, а зачастую просто открывающих рот, строили перед классом и заставляли исполнять разученные песни. Музичка ходила позади нас, наклоняла голову вперёд, вслушиваясь в наши фальшивящие голоса. Отпуская всё же поющих, пока не оставался один. Не я! Я успел сбежать от такого позора и сижу на последней парте, краснея.
Флаг. Мой друг снял флаг со школы. В то время это была политическая акция. Пионеры с комсомолом ещё не умерли. И я носил пионерский галстук. Сначала с гордостью, затем с равнодушием, позже прятал в карман. Устав комсомольской организации учить было лень – казалось бессмысленным. А ведь как я гордился, когда меня приняли в пионеры! Была зима, я шёл в расстёгнутой куртке, чтобы все видели, как огонь бьётся под воротником. А друг флаг снял. Этой теме было посвящено классное собрание после уроков.
После уроков оставляли и меня. Кабинет драить. Наша классная закрыла мой портфель с учебниками, чтобы не сбежал. Пришла, открыла кабинет, и её отвлекли. Я взял портфель и сбежал.
Да-да, и тогда сбежал на дачу. Туда уже перебралась бабушка с братом и сестрой. Не думал о том, что будет дальше. Мне важно было уйти от ора, от поедания супа, от отношения ко мне, как к ребёнку. Бабушка удивилась. Я наплёл нечто правдоподобное. Переночевал, и с утра поехал к линейке. Перед работой трудников строили во дворе. Пришла мать и, ни слова не говоря, протянула мне ключи от квартиры.
Я по-прежнему стараюсь убежать от проблем, и настоящее даёт мне ключи от будущего.
Теперь и ты мне протягиваешь ключи.
– Что это? – спрашиваю я.
– Это ключи от нашей новой квартиры, – говоришь ты и улыбаешься.
Я обнимаю тебя. Любимая. Ты мой ключ в будущее.
Радость в магазине не купишь
Я шел домой через двор и в сугробе увидел обезьянку. Самое подходящее для неё место. Идиллическое.
Я огляделся, на улице никого: ни прохожих, хоть отдаленно напоминающих владельца такой экзотики, ни детей.
Поднял обезьянку и сунул себе за пазуху.
– Ну зачем же ты сбежала, от своего хозяина? – поинтересовался я. – Или хозяйки?
Я подошел к парадной, нагибая голову и направляя голос в отворот куртки.
– Это ты была плохой обезьянкой или хозяева твои были нехорошие?
Говорил, поднимаясь по лестнице:
– Теперь ты будешь игрушкой моего сына. Не знаю насколько он будет хорошим хозяином, да и ты я вижу дама с характером, но надеюсь, что вы подружитесь.
Я открыл дверь, и в коридоре меня встретил сын, обняв ноги.
– Привет, папа!
– Привет! – сказал я тоненьким голосом, вытаскивая обезьянку из-за пазухи. Надел ее на руку. Она была похожа на коричневую рукавицу с двумя большими пальцами, изображающими руки, смешная голова надевалась на указательный…
– Привет-привет, Илюха! – сказал я за обезьянку, покачал ее подчиненной головой. – Меня зовут Ксюха!
Почему я выбрал это имя? Не знаю. Ляпнул первое, что пришло в голову.
Обезьянка обняла сына за шею. С этой минуты они не расставались. Обезьянка контролировала, как мальчик ест, как ложится спать, как хулиганит, и была очень недовольна (если такое случалось) плохим поведением мальчишки, даже осуждающе качала головой из стороны в сторону.
Ну кажется, что такого – простая тряпка, надеваемая на руку – а столько радости, столько чувств. В магазинах тонны чудесных игрушек, часть из них перекочевали на полку около кровати. И перманентно радуют ребенка, выполняя свои социальные игрушечные роли.
Но любимая одна! И она не продается в магазинах. Я высматривал нечто похожее, когда обезьянка сбежала.
Илюха поехал с бабушкой на новогодний праздник. Они ехали обратно и задремали. Обезьянка выпала из ослабших рук. Спохватились, но троллейбус уже ушел с кольца на линию. Там где-то на линии у обезьянки появился новый хозяин… или хозяйка.
Сын пришел расстроенным и виноватым: друзей разве забывают в троллейбусе?
Я успокоил его, как мог, напомнив, что у обезьянки свободолюбивый характер. Сбежала от прошлых хозяев.
Все свалил на неё.
– Ты не виноват, – заверил я сына. – Может, ей просто надоело у нас? Убежала и убежала.
– А может, она вернулась к прежнему хозяину? – спросил сын.
– Может! – обрадовался я. – Мы с мамой купим тебе похожую игрушку. Или сошьем.
