я, поскольку вуз был не первой и даже не второй руки; демонстративно ничего не записывал на лекциях, всем своим видом показывая, что потом всё «порешаю»; и пытался высказывать своё единственно верное мнение на семинарах, односторонне споря с преподавателями, что, конечно же, впоследствии мне аукнулось существенными денежными расходами. Я написал «первый день»? Нет, так прошла вся моя учёба, единственное, что поменялось, – прогуливание занятий, кажется, я отсидел их все только тогда, а уже на следующий день с тремя такими же деревенскими выродками пошёл к одному из них в съёмную квартиру играть в компьютерные игры и напиваться сначала пивом, потом водкой, дальше уже не помню. Вскоре вокруг нас на курсе образовалась свора сельского отребья, в которой я весьма комфортно себя чувствовал, развлекаясь привычными удовольствиями. К себе я, кстати, старался не приглашать, моя съёмная квартира выглядела уж совсем убого.
Минуло 4 года, мальчишеская бравада в периоды сессии сменялась судорожной трусливостью, подобострастием и бесконечными взятками, неловкостью на пересдачах, а также упрёками отца за слишком большие расходы на моё обучения. Однако его упрёки были, скорее, формальными, он широко улыбался, давая мне очередную сумму на взятки преподавателям, видя во мне себя, такого же скудоумного сельского дегенерата, который впоследствии уберётся обратно на свою помойку и не будет оттуда вылазить до конца жизни. Словом, преемственность поколений. А после сессий наступали каникулы, за которые всё забывалось, и цикл повторялся. Мать часто ставила себя мне в пример, потому что в советское время сдать экзамен за деньги было событием нетривиальным, приходилось учиться хоть чему-нибудь, в то время как я не учился ничему, зарабатывая диплом деньгами родителей. Вспоминая сейчас о своих учебных буднях, я просто сгораю со стыда. Но почему же тогда всё происходящее мне казалось естественным? Более того, сие справедливо и в отношении моих родителей, и моих друзей, и их родителей, и, не стоит греха таить, самих преподавателей.
«Ну что поделаешь? – сказала мне как-то преподаватель религиоведения, которой я, естественно, не смог сдать зачёт и предложил договориться. – Все мы люди, и у всех нас есть свои слабости», – заключила она и взяла три тысячи.
Да, моя слабость в том, что я глуп и физиологически не способен воспринять те знания, которые составляют содержание так называемого высшего образования. Однажды я попытался кое-что выучить, но ощутил при этом не меньший страх, чем в тот день, когда впервые остался наедине с собой. Я вдруг понял, что научное знание – не что-то запредельное, доступное не нормальным людям, таким, как я, а лишь горстке придурков с мозгами набекрень, чем можно было бы и далее без ущерба для самолюбия прикрывать собственное невежество, но то, что владеет жизнью каждого, хочет он того или нет, однако для его постижения необходимо много трудиться и быть способным на подобный труд, от чего моя персона бесконечно далека. Так по примеру своего отца я стал сильно уважать религию, которая ничего сложного от меня не требует и к тому же учит, что несмотря на мою ущербность, я всё-таки ровня тем, кто способен на познание истины.
Нечего и удивляться, что, устроившись на работу, я ничего не знал и не умел, о чём прямо сказал в своё время родителям, имевшим непосредственное влияние на моё трудоустройство. Как мне тогда показалось, они восприняли моё заявление слишком спокойно, я бы даже сказал с определённым раздражением, будто это ничего не значащая деталь, подозревая, что их сын попросту не хочет работать и ищет отговорки, дабы не окунаться в трудовые будни прямо после окончания вуза. Помню, мать тогда мне ещё устроила очередной скандал по этому поводу, мол, хватит сидеть у них с отцом на шее, моё образование стоило так дорого, что мне необходимо срочно начать зарабатывать, чтобы мы имели возможность рассчитаться с какими-то мифическими долгами, о существовании которых я никогда прежде не подозревал, а отец, присутствовавший на представлении и в целом одобрявший слова жены, но всё равно с удовольствием смотревший на повторение его собственной жизни в моём лице, похлопал меня по плечу и выдал примечательную нецензурную фразу: «Не бойся, никто от тебя ничего там не ждёт и требовать будет гораздо меньше, чем от тебя требовали на учёбе».
А я и на боялся. Я прекрасно понимал, что всё оговорено, кто надо, отблагодарён, понимал с первого курса. Школьный приятель моего отца, с которым он часто ездил на охоту и с которым пил каждую субботу за редкими исключениями, работал заместителем главы местной администрации, как впоследствии выяснилось, заместителем по взяткам. На бутафорском конкурсе на замещение вакантной должности он сказал, чтобы меня взяли, и меня без каких-либо возражений приняли на службу. Кем являлись другие конкурсанты, были ли они более достойны занять ту должность, которую в итоге занял я, и вообще как сложилась их дальнейшее существование, мне оказалось совершенно безразлично. Помню только одного парня, случайно или от отчаяния подавшего документы на конкурс, все остальные были бабами средних лет частью явно из самой администрации, то есть для массовки. Он был года на два старше меня, я его помнил со школы, скорее всего, сидел без работы после вуза, неплохо в нём отучившись, о чём я услышал из обсуждения его диплома членами комиссии. Так вот бедолагу даже в резерв не приняли, чтобы не дай бог чего не вышло. Потом он, кажется, в город подался, там работы больше. Посему нечего удивляться, что российская глубинка загнивает с диким смрадом и перегаром. Блатная шпана вроде меня по знакомству пролезает в чиновники и на ответственные должности, а люди талантливые остаются за бортом. Искренне надеюсь, что однажды они объединятся и начнут нас вырезать за вредительство, точнее, других, меня уж не успеют. Шучу. Ведь за нами народ.
Очутившись таким позорным образом на должности консультанта управления экономического развития городского округа, первым, что я услышал при личном знакомстве от своей начальницы, было: «Вообще-то я против, вас сюда взяли помимо моей воли, вам здесь не место, по крайней мере, не на такой высокой должности». (Про неё, кстати, будет моя первая длинная история из жизни придонной биомассы.) Моему возмущению не было предела, я тут же подумал: «Да кто ты такая! Ведь я весь такой блатной разблатной, а ты смеешь мне перечить!» – но вслух ничего не сказал. Отношения не задались с первого же дня. Я даже не сразу понял, что её в случае чего не станут увольнять по моей просьбе, как не понял и того, почему она сделала подобное заявление. Впоследствии, конечно, я
