И лишь Ванька, зевнув, спокойно достала из-под панциря наган. И то сказать: не первый век сотрудничают. Между прочим, выбоина на панцире объясняется просто – лет девяносто назад Ванька закрыла Изольду собственным телом, когда брали Леньку Пантелеева, и тот озверело отстреливался.
Выйдя из Управления, мы сели в «мерседес» Автандила. Он было пристроился за руль, но Изольда коротко взглянула, и Опохмелидзе мигом уступил место. Мы с Кирилловым сели сзади. Ванька притаилась у Саши на коленях. Она выглядела спокойной и сосредоточенной, держала лейтенанта за руку, словно маленького, и вообще страховала.
Перепетуев – город невеликий, однако зелёный и красивый. Ему бы бюджет побольше, дороги получше, администрацию поумнее – цены бы не было. А так…
За окнами «мерседеса» проплывали привычные городские пейзажи. Приземистый минисупермаркет «Перепетуевский шопинг» манил скромным выбором товаров, разложенных за стеклом единственной витрины. Двух-трёхэтажные обшарпанные дома улучшенной барачной планировки выстроены чуть ли не при Иосифе Виссарионовиче и напоминали чудом уцелевшие обломки советской эпохи. На обочине дороги мирно паслись коровы и козы, провожающие автомобили добрыми взглядами… В общем, пастораль.
Несмотря на ухабы и выбоины единственной городской трассы, до заведения Автандила мы домчались за четверть часа. Изольда газовала так, словно опаздывала на собственную свадьбу. При этом она отрывисто переговаривалась с Ванькой. Кажется, начальница в первом приближении строила версию. Ванька помогала. Звучали реплики: «У Бирона, помнится, был такой же кафтан…» «Госпожа, двести пятьдесят лет прошло. Его уже моль сожрала. В смысле, кафтан.» «А если Наполеон чудит? Он же неугомонный…» «Наполеон – может быть. А может и не быть. Приедем – посмотрим…» «А если вдруг…» При этих словах Изольда, не выпуская руль, оглянулась на Ваньку, и та чуть побледнела панцирем. «Ну, не дай бог», – сказала как бы про себя и крепче сжала в лапке наган.
– Приехали уже, – боязливо сказал Автандил.
Действительно, машина затормозила у маленького красивого особняка с вывеской «А. Г. Опохмелидзе. Заходи, дорогой!». В этом городе Автандила знали все. Он тоже знал всех. И занимался всем. Так что фамилия одновременно служила визитной карточкой.
Изольда вышла из машины. Мы с Сашей и Ванькой тоже. И лишь Автандил медлил.
– Боишься? – коротко спросила Изольда. – Ну, тогда сиди. Сами разберёмся.
Автандил вспыхнул, выскочил из машины и попытался открыть дверь особняка ключом замысловатой формы. Однако дверь оказалась не запертой.
– А ведь закрывал! – пробормотал Опохмелидзе. – И сигнализацию включил… Мамой клянусь! Его работа!.
Правая рука Изольды сжала крест на шее, левая – кольт, но я отстранил начальницу и смело шагнул вперёд, вглубь особняка.
Впрочем, что значит – смело? Скорее, осторожно. Жить-то хочется.
По агентурным данным, подпольное казино Опохмелидзе подпольно и располагалось – в подвале. Вход в подвал шёл из холла. Холл пустой и тёмный. Стиснув зубы, я скомандовал Кириллову:
– За мной!
Поскольку зубы стиснуты, вышло невнятно. Впрочем, сообразительный Саша понял: сунул Ваньку начальнице и выдвинулся вторым. Изольда шла третьим номером. Автандил четвертым.
В подвале мерцал неяркий мертвенно-синий свет. На этот свет я и шёл, машинально считая ступени. Надо ли говорить, что ладонь грело табельное оружие? Хотя, если разобраться, можно ли устрашить летающий пиджак простым пистолетом? Серебряные-то пули в штатное оснащение никак не введут – Потанцуев экономит, скалдырник…
Не соврал Автандил, не соврал. Малиновый пиджак висел над пустым игорным столом, вольно раскинув рукава.
– Руки вверх! – скомандовал я.
– Да пошёл ты! – явственно откликнулся предмет мужского туалета.
Левым рукавом он ударил по сгибу правого рукава. Жест явно предназначался мне. А может быть, и всему коллективу отдела сверхъестественных расследований. После этого пиджак повернулся ко мне спиной и заложил рукава за спину. При этом он задумчиво рассматривал чучело большого буро-зелёного крокодила, висевшее на стене.
Извернувшись в руках у начальницы, Ванька задрала головку.
– Не нравится мне это, – спокойно сказала она.
– Мне тоже, – сказала Изольда, оборачиваясь. – Что-то тут не так…
Её слова перекрыл гортанный хохот вставшего на колени Автандила. В зубах у него торчал букет алых роз.
Малюткина с разворота влепила ему звонкую пощёчину.
– Что это значит? – гневно спросила она.
Глава четвертая
Автандилу исполнилось пятьдесят пять лет. Сорок пять из них он любил Изольду. Они ходили одними улицами, дышали одним воздухом, пили воду из одних источников. Перепетуев – город маленький…
Нельзя сказать, что Изольда о том не догадывалась. Нельзя также сказать, что чувства Автандила оставляли её равнодушной. Просто с высоты прожитых лет Опохмелидзе казался ей вьюношем. Хотя порой она и снисходила…. (Ванька эту историю знала, поэтому реагировала спокойно. Даже мы с Сашей краешек истории захватили.)
И если он придумал всю эту засаду с малиновым пиджаком, то лишь для того, чтобы заманить Изольду к себе. Заманить и поставить вопрос ребром: она с ним или нет? Кавказский темперамент требовал ответа, причём ответа совершенно определённого.
…Изольда терпеливо слушала горячую речь Опохмелидзе.
– А просто в гости пригласить не мог? – спросила она, нехорошо щурясь.
Автандил развёл руками.
– Сколько раз звал, – горько сказал он и потёр горящее от пощёчины лицо. Лицо стало цвета висевшего на шее галстука. – Разве не помнишь? Год зову, пять лет зову, десять лет зову… Весь Кавказ уже смеётся, мамой клянусь! – Он показал на портрет немолодой красивой женщины, висевший на стене. – Но ты же ни разу не пришла! Вот я с этим и связался (Опохмелидзе ткнул пальцем в зависший пиджак). Обещал помочь, и за недорого. Говорит, разыграем, как по нотам…
Всякой видел я начальницу, но такой смущённой – впервые.
– Ну, может быть, и звал, – пробормотала она, опершись изящной рукой в яхонтовых перстнях на игорный стол. – Разве всё упомнишь?. Поживи с моё… Только ни к чему ты это затеял… Не выйду я за тебя, и не мечтай…
– Госпожа! – негромко вскрикнула Ванька. – Сейчас не об этом!
Реплика была уместная – но запоздавшая. Про пиджак мы совсем забыли, а зря.
Малиновый гад, до этого безучастно висевший над столом, вдруг начал раздуваться, как мыльный пузырь. При этом он махал рукавами и что-то глухо чревовещал. Я неожиданно почувствовал, что руки и ноги обессилели, что выстрелить не получится, хоть тресни… Саша мягко обвалился на пол. Вероятно, ему было не легче. Ванька непослушной лапкой рвала наган из-под панциря, но не смогла – сомлела.
Угасающим зрением я увидел, что пиджак планирует на Изольду и начинает её душить. Автандил с криком кидается на помощь, но пиджак, не глядя, сбивает его взмахом правого рукава и возвращается к горлу начальницы.
В руке у Изольды золотисто сверкнул клинок. Откуда он только взялся? Когда выезжали, ничего, кроме креста и кольта, у неё не было. Ну, блузка с декольте, джинсы, широкий ремень, – это не в счёт…
– Сгинь! – отчётливо сказала она и рубанула пиджак шпагой по малиновому лацкану.
Раздался душераздирающий визг. Из ниоткуда вспыхнуло багрово-жёлтое пламя, в подвал повалил дым и разлился резкий запах серы, а потом…
А потом из недр пиджака, между пуговиц, высунулось уродливое мужское лицо с маленькими рожками. Оно гримасничало, оно болезненно кривилось, оно истекало нечестивым смехом и слезами ярости. Прозвучал скрежещущий возглас:
– Попомнишь!.
Кто это выкрикнул? И выкрикнул ли вообще? Ничего не помню. Потерял сознание, хотя и стыдно – всё же старший лейтенант, не Саша Кириллов какой…
Сознание как потерял, так и нашёл. Действовал строго по инструкции, внушённой ещё в Перепетуевской высшей следственной. «Если стало плохо – оглядись: возможно, товарищу ещё хуже…»
Саше уж точно было хуже. Он лежал на паркетном линолеуме и дышал с трудом. Правда, рядом сидела Ванька, массировала ему передними лапками виски и неодобрительно бормотала: «Молодой ещё, необстрелянный… Присылают зелёных, а мы расхлёбывай…» При этом она отдувала от Сашиного лица серный дым. Страховала, словом.
Малиновый пиджак безжизненно валялся на полу и лишь слегка сучил рукавами.
Чучело крокодила на стене вздрагивало и негромко повторяло, словно заведённое: «Ну, ни хрена себе…»
Изольда взгромоздила грузное тело Автандила на игорный стол, всмотрелась в лицо и прижала когда-то черноволосую, а теперь лысую голову к высокому бюсту.
– Дурашка, – негромко говорила она при этом, – ах, дурашка… Что ж ты наделал?..
Опохмелидзе начал оживать.
– Можно, я тут останусь? – прошелестел он, приходя в себя и как бы невзначай целуя длинные тонкие пальцы подполковника Малюткиной.
