Длинные зимние вечера, осеннее ненастье еще больше приблизили ее к цели: Орловский в свои пятьдесят восемь лет страдал ревматизмом; его характер был и без того невыносимым, а во время приступов болезни он становился совсем невменяемым. Кренская умела отвлечь хозяина и умиротворить с житейской ловкостью, изощренной годами театральной практики.
Оставалось единственное препятствие — Янка. Кренская поняла, что, пока в доме Янка, свой замысел ей осуществить не удастся. Она решила ждать и ждала терпеливо. Орловский любил свою дочь и в то же время ненавидел. Ненавидел за то, что родила ее та женщина, которую даже после ее смерти он неустанно проклинал. Эта женщина после двух лет замужней жизни убежала с ребенком к родителям, не в силах больше сносить его причуды и тиранство. Орловский затеял тяжбу, хотел вернуть супругу силой, но развод разъединил их навсегда. Он приходил в исступление от злости, его ожесточенность, неслыханное упрямство, бешеная гордость не позволяли просить жену вернуться, хотя, возможно, та и пошла бы на уступки. Она была доброй женщиной. Но ее постоянно мучили болезни, которых не могли вылечить провинциальные врачи. У нее была душа мимозы, и каждая слеза, малейшее огорчение, печаль приводили ее в отчаяние. Она боялась грозы, дождя, лягушек, темных комнат, роковых дней и громких звуков; грубость мужа, естественно, убивала ее.
Прошло несколько напряженных, мучительных лет после бракоразводного процесса, и она умерла, оставив десятилетнюю Янку. Отец силой отобрал дочь у родственников жены, которые добровольно отдать ее не хотели, зная тяжелый характер Орловского и считая, что девочке нужно иное воспитание, нежели мог дать ей деспотичный отец.
Орловский ненавидел Янку еще за то, что она была девчонкой. Человеку с таким необузданным характером нужен был сын, на котором можно было бы испытывать кулаки и удовлетворять свои бесконечные прихоти. Орловский мечтал о сыне, представлял его себе рослым парнем, полудиким, неутомимым, могучим, как дуб, а тут родилась девчонка. Все бы он простил жене, но этого простить не мог.
Отец сразу отдал Янку в пансион и виделся с нею лишь раз в году, во время летних каникул; рождественские праздники она проводила у родителей матери.
Уже на третий год Орловский с нетерпением ожидал каникул. Он томился на безлюдной станции от одиночества, ни с кем не сближался; однако стоило приехать Янке, как между ними начиналась война.
Янка быстро росла и развивалась, но, зачатая, рожденная и выросшая среди постоянных ссор и скандалов, вскормленная на слезах и жалобах матери, она ненавидела отца, страшилась его издевок. Это породило в ней замкнутость, упрямство. Она бунтовала против отцовского деспотизма и скупости.
От матери Янке осталось несколько тысяч рублей, и отец заявил, что она должна жить процентами с этой суммы; сам же он не собирается давать ни гроша.
После платы за обучение в перворазрядном пансионе, а позднее в гимназии, девушке оставалось так мало на самые необходимые расходы, что она едва сводила концы с концами, стыдилась то драных туфель, то поношенного платья, а иногда ей недоставало какой-нибудь безделушки, и от этого тоже было стыдно. Служащие на станции смеялись над Янкой, и это ее особенно унижало.
Через несколько лет Янку стали побаиваться ее подруги; даже классные дамы часто уступали ее вспыльчивому, как у отца, характеру, не выносившему никаких удил. Она не плакала, не жаловалась, но от несправедливости готова была защищаться кулаками, ничуть не заботясь о последствиях.
Янка числилась самой способной ученицей. Ее откровенно недолюбливали, но вынуждены были признать за ней первенство, которое девушка завоевала, почувствовав превосходство над толпой однокашниц; они относились к ней, дочери чиновника, с высокомерием, смеялись над ее рваными туфлями, платьями и старались держаться от нее подальше. В ответ на насмешки Янка с яростью преследовала этих господских дочек.
Дикая натура развивалась в одиночестве. У Янки была только одна подруга, и та на правах собачонки, встававшей на задние лапки при первом оклике.
Янка никого не любила, и даже мать в ее нелюдимом сердце занимала очень мало места.
— Твой отец такой… Твой отец это сделал! Твой отец подлец! Твой отец… — беспрестанно стонала мать, захлебываясь потоками слез, а то даже впадая в истерику.
Эти припадки вызывали у девочки отвращение и воспитали в ней презрение ко всякой слабости. Зато фигура отца выросла в воображении Янки до огромных размеров. Он представлялся ей злобным, подлым, но в то же время большим и сильным человеком.
После смерти матери, узнав отца ближе, она возненавидела его за тот страх, который прежде перед ним испытывала. На каникулы Янка приезжала в Буковец: тут были густые леса, скалистые горы, стремительные потоки, девственная природа. Все это гипнотизировало и усмиряло буйный нрав Янки. Город она не любила — он напоминал одноклассниц, гимназию и пережитые унижения. Здесь девушка чувствовала себя свободной, несмотря на бесконечные ссоры с отцом: Орловский во время каникул становился невыносимым, а Янка ни в чем не хотела ему уступать. Он сознательно раздражал дочь, вызывая у нее приступы гнева, и безмерно радовался, когда, разъяренная, она становилась похожей на молодую пантеру, готовую в любую минуту броситься на него.
Преклоняясь перед силой, он с горестным наслаждением отмечал, что Янка обладает недюжинным темпераментом, и тогда старика особенно угнетало сожаление: девчонка!
Он открыто говорил дочери, что презирает ее за то, что она женщина и ничего, кроме вязального крючка да книжки, держать в руках не умеет; он показывал дочери свое ружье, но тут же с грустью откладывал его в сторону — ведь только сын мог бы оценить такие вещи.
Словно удары хлыста, эти упреки ложились на душу Янки жгучими рубцами.
Тогда она срывалась с места, как огретый плетью молодой жеребенок, хватала ружье и целыми днями бродила по болотам и лесным чащобам в поисках дичи. Янка так хорошо научилась стрелять, что приносила домой целые связки диких уток и бекасов и с триумфом бросала их под ноги отцу.
Орловский сходил с ума от ярости, чувствуя себя униженным и бессильным против ее силы; он не знал, чем сломить ее, как покорить. Еще обиднее было сознавать, что столько непоколебимого упорства именно в ней, в девчонке!
Случалось, что он испытывал гордость за дочь и горячо защищал девушку перед знакомыми, когда в округе возмущались Янкиными похождениями. Она встречалась людям в лесу, ночью, в дождь, в непогоду, всегда одна, словно кабанчик, отбившийся от стада. Она не стеснялась лазить по деревьям за гнездами или скакать наперегонки с деревенскими мальчишками на неоседланной лошади.
Убегая из дома на целые дни, Янка мечтала о возвращении в пансион, в пансионе же вспоминала Буковец и желанное одиночество.
Так росла девушка до восемнадцати лет. Окончив гимназию, Янка приехала к отцу навсегда.
Внешне она казалась довольной и спокойной, зато в голове роем кружились мысли. Она отдалась мечтам, начались неясные поиски какой-нибудь цели, идеи собственной жизни.
С приятельницей, Хелей Вальдер, красавицей, увлеченной идеалами женской независимости, Янка рассталась. Хеля уехала в Париж на естественный факультет; Янка же не чувствовала ни малейшей тяги к наукам. Ее темперамент требовал более мощных искусов, чего-нибудь такого, что бы захватило ее всю и навсегда.
Янка осталась совершенно одна и невольно стала присматриваться к людям. Местное общество было слишком далеко от ее идеалов и вызывало смертельную скуку. Янке тесно было в родных местах, среди деревенских знакомых с их убогими развлечениями.
Тихая, однообразная жизнь, когда строго по часам вставали, завтракали, обедали и ужинали, с преферансом в четверг у Орловского, в субботу — у помощника, в воскресенье — у смотрителя, — такая жизнь убивала своей размеренностью, душила.
Мужчин Янка избегала — они раздражали ее неприкрытой наглостью, женщины докучали бесконечными сплетнями и жалобами. Все стали ее чураться. О Янке ходили самые нелепые слухи, как о человеке со странностями.
А она тем временем тщетно боролась с собой, пыталась разобраться в своих желаниях, которых не умела даже определить, старалась понять, ради чего живет… Она занимала себя чтением, но этого было мало. Хотелось найти что-то такое, что бы захватило и увлекло. Девушка чувствовала, что со временем это придет, а пока мучилась бесплодными ожиданиями.
Посватался к ней Зеленкевич, владелец деревеньки, отягощенной долгами. Янку рассмешило это предложение, и она откровенно заявила деревенскому «аристократу», что не собирается своим приданым покрывать его долги.
Девушке пошел двадцать первый год, и бесконечное ожидание стало тяготить ее.
