А вернее, если судить по беглому осмотру ран на его груди, он был убит выстрелом из охотничьего ружья с очень близкого расстояния. Лежал он на спине под деревьями, а вокруг него сгрудилась кучка экспертов, специалистов по делам о насильственной смерти. На их лицах отражалось отвращение, негодование, скука или безразличие, но в подавляющем большинстве – сочувствие. Карелла тоже был в числе этих полицейских и тоже рассматривал труп нагого мужчины. Прищуренные глаза Стива превратились в узенькие щелочки, хотя под деревьями почти не было солнца, а выражение лица было мрачным и злым, но с некоторым налетом неловкости. Он пристально смотрел на труп, а в голове у него все время вертелась навязчивая фраза: “Никто не должен стать жертвой убийства в апреле”. Одновременно с этим он автоматически отмечал про себя расположение ран на груди убитого, не преминув заметить одно большое входное отверстие, а вокруг него несколько более мелких сделанных отдельными картечинами, отклонившимися от направления основного заряда. Большая рана свидетельствовала о том, что выстрел был произведен с расстояния от одного до трех ярдов. Если бы выстрел был сделан с расстояния менее одного ярда, то рядом с отверстием было бы много следов, походящих на татуировку, а кожа вокруг была бы обожжена. А если бы стреляли с расстояния, превышающего три ярда, картечины успели бы уже разлететься в стороны, и следы их оставили бы так называемые “созвездия” на груди жертвы. Держа в памяти все эти данные наряду со многими прочими сведениями, Карелла спокойно и невозмутимо производил прикидки, в то время как другая часть его сознания детально анализировала ситуацию, рассматривая это тело, тело, которое когда-то было человеком и которое лежало сейчас перед ним в отвратительной наготе: просто какая-то груда мяса, туша, словом, нечто такое, что никак нельзя назвать человеком. У этой груды мяса была отнята кем-то жизнь и теперь в телесной оболочке не скрывалось ничего, кроме самой смерти. Карелла провел ладонью по лбу, хотя там не было и признаков пота.
Здесь, под деревьями, где работали сейчас полицейские, было довольно прохладно. Постоянно мигали вспышки фотоаппаратов. Землю посыпали толченым мелом, и на почве сразу же обозначился силуэт тела. Сотрудники технической лаборатории тщательно обследовали кустарник в поисках следов. Несколько человек стояло в стороне. Разбившись на группки, они обсуждали перипетии проходившего сейчас матча боксеров-тяжеловесов, судачили о скачках и хвалили прекрасную погоду, что так неожиданно установилась на этой неделе. Одним словом, они говорили о чем угодно, но только не о смерти, которая глядела на них с полянки между деревьями. Тем временем эксперты завершили свою работу, то есть сделали все, что они могли сейчас сделать. Труп положили на носилки и понесли по дорожке к перекрестку, где уже дожидалась санитарная машина, известная среди полицейских как “мясовоз”. На ней тело и доставили в главную городскую больницу для вскрытия.
Карелла мысленно представил себе анатомический театр: сверкающие столы из нержавеющей стали с желобками для стока крови, собираемой в специальный чан в дальнем конце зала, и подумал о том, до чего же стерильно-безразличны эти чертовы столы. Затем ему припомнились скальпели, которыми производится вскрытие, пальцы его непроизвольно сжались в кулаки, и он снова подумал: “Черт возьми, нельзя убивать в апреле”. Подойдя к полицейской машине, припаркованной у обочины, он сел в нее и в плотном потоке машин двинулся в сторону участка. Свободное место для стоянки ему удалось отыскать не ближе, чем за два квартала. Припарковав машину на Гровер-авеню, он отправился пешком к зданию полицейского участка.
Каким-то странным образом старое, покрытое налетом городской пыли здание гармонировало с наступающей весной. Его серые тона казались более мягкими на фоне яркой голубизны неба. Два зеленых стеклянных шара фонарей перед входом приобрели голубоватый оттенок, а выведенные белым цифры “87” на каждом из шаров словно были частью пышного облака, зависшего почти в полной неподвижности в сияющем весеннем небе. Однако ощущение это моментально улетучилось, как только Карелла поднялся по низким ступенькам на крыльцо и прошел в канцелярию. Эта комната с высоким потолком, лишенная какой-либо обстановки, кроме стола сержанта Дэйва Мерчисона, который сейчас и сидел за ним, скорее всего напоминала мрачный и безрадостный айсберг. Карелла кивнул на ходу сержанту и пошел по направлению, указанному стрелкой с надписью, гласящей, что дежурная комната детективов находится на втором этаже. Впрочем, Карелле указатель не требовался. Он знал здесь все назубок. Он поднялся по железным ступенькам, впервые обратив вдруг внимание на то, как стучат по железу подковки его ботинок, повернул налево в коридор второго этажа, прошел мимо стоящих вдоль стен скамеек, мимо мужского туалета и тут чуть было не столкнулся с Мисколо, который выходил оттуда, застегивая на ходу брюки.
– Вот здорово, а я как раз разыскиваю тебя, – сказал он.
– М-м-да? – отозвался Карелла.
– Ладно, ладно, не делай только такой мрачной мины. Зайди-ка на минутку в конторку, хорошо?
Конторкой он называл крохотную канцелярию отдела детективов, маленькую комнатенку с надписью на двери, и расположенную у самой перегородки в коридоре, за которой находилось дежурное помещение. Канцелярией этой заведовал Альф Мисколо, и дела свои он вел с дотошностью и неумолимостью владельца конюшни чистокровных арабских скакунов. Однако, к величайшему его сожалению, вместо лошадей у него в подчинении была всего лишь горстка полицейских, которые поочередно дежурили в канцелярии. Вот если бы в распоряжении Мисколо была, скажем, хотя бы сотня подчиненных, которых он мог бы засадить за работу, преступность в этом честнейшем городе была бы искоренена в ближайшие же два дня. В тесном контакте с криминальной лабораторией, расположенной в центре города на Хай-стрит, вместе с бюро по опознанию преступников, а также при помощи составленных им досье на преступников, Мисколо думал добиться того, что никто не сможет совершить преступление, не рискуя моментально быть обнаруженным и оказаться за решеткой. Во всяком случае, он так считал.
Конторка на этот раз оказалась пустой. Вдоль одной стены стояли полки, сплошь уставленные зелеными папками, напротив примостились два письменных стола. В дальнем конце комнаты было огромное окно, забранное снаружи металлической сеткой, на которой десятилетиями оседала пыль и грязь. По случаю апреля окно это было распахнуто настежь.
– Славный денек сегодня, правда? – воскликнул Мисколо. Он с восхищением покачал головой.
– Ну ладно, что у тебя там? – сказал Карелла.
– У меня, собственно, два вопроса.
– Давай выкладывай их.
– Ну, в первую очередь, я хотел поговорить о Мэй Риардон.
– А что с ней?
– Ну, видишь ли, Стив, ты и сам знаешь, что Майк Риардон долго проработал у нас, пока его не застрелили. Я очень любил Майка. Да его все любили. Ты ведь тоже к нему хорошо относился.
– Да, правильно, – подтвердил Карелла.
– А после его смерти Мэй осталась с двумя детьми на руках. Жизнь у нее не сахар, Стив. Ну, она подрабатывает тут в участке уборкой, стиркой белья, но много ли, черт побери, ей за это платят? Думаешь, на это можно прилично содержать двоих детей? Вот возьмем, Стив, к примеру, тебя. У тебя тоже жена и двое ребят. И вот если, не дай бог, конечно, но предположим, что такое произошло с тобою, так тебе хотелось бы, чтобы твоя Тедди жила на те гроши, что ей платили бы за уборку здесь? Скажи честно – тебе хотелось бы? А?
– Нет, не хотелось бы, – сказал Карелла. – А чего ты-то от меня хочешь?
– Вот я и решил, что мы могли бы выделять какие-то суммы из наших заработков, чтобы каждую неделю ей можно было добавлять к тому, что она получает за уборку и стирку. Чтобы в этом участвовали все: и патрульные полицейские, и ребята из нашего отдела. Как бы ты отнесся к этому, Стив?
– Можешь на меня рассчитывать.
– А не переговоришь ли ты на эту тему с другими быками... с детективами я хотел сказать?
– Нет, погоди...
– С патрульными я и сам поговорю. Ты уговори только детективов. Ну, что ты на это скажешь?
– Проповедник из меня никуда не годный, ты же знаешь, Мисколо.
– А никаких тут проповедей и не нужно, Стив. Просто нужно хоть немного помочь этой несчастной девочке. Ты хоть видел ее когда-нибудь, Стив? Ирландка до мозга костей, просто слезы навертываются!
– С чего это?
– А я и сам не знаю. Ирландки всегда доводят меня до слез. – Он недоуменно пожал плечами. Мисколо трудно было назвать красивым. Массивный нос и кустистые брови на полном лице, толстая и короткая шея, настолько короткая, что казалось, будто голова его посажена прямо на плечи. Да, красивым он не был. И все-таки в тот момент, когда он заговорил об ирландских девушках и особенно когда он так беспомощно пожал плечами и развел руками, он вдруг стал очень привлекательным. Заметив, что Карелла с недоумением уставился на него, он смущенно поглядел в сторону и поспешно добавил: – А откуда мне знать? А может, девчонка, с которой я переспал впервые, была ирландкой – откуда мне знать?
