— Майлс, я…
— Не сделал, — повторил он с нажимом.
Я не мог ничего сказать и только кивнул.
— Мать твою! — взревел Майлс на весь коридор.
— Майлс, не стоит говорить на пороге…
— Можно подумать, теперь есть разница! — заорал он. В его глазах я увидел давно забытое выражение — так он смотрел во время школьных дебатов, и этот взгляд означал: «Я тебя порву». Не рост и не гигантская фигура, но именно взгляд принес Майлсу прозвище Чудовище. — Я предупреждал тебя! — зарычал он. — Я предупреждал не связываться с ними! Я предупреждал тебя? А ты не послушал, мать твою! Что ты еще натворил?
Я начал объяснять, но Майлс перебил меня:
— И ты приперся сюда?
Я замолчал. Об этом я не подумал.
— Ты облажался по всем статьям и приполз ко мне?
— Майлс, за мной не следили, я проверял.
— Что ты там проверял, ты же ни хрена не знаешь!
Он врезал по двери огромным кулаком.
— Вот пошлю тебя подальше прямо сейчас! Ты мне ничего не сказал, значит, я имею полное право захлопнуть дверь у тебя перед носом.
— Майлс, я не знаю, что мне делать.
Он зажмурился и с силой потер лицо.
— Б… — сказал он. — Вот б…
Он грохнул кулаком в стену — я ощутил, как она задрожала, — и ушел в квартиру, оставив дверь открытой. Я вошел следом и запер ее на замок.
Майлс сел на матрас. Старое лежбище застонало под его весом. Он потер лицо ладонями и сделал несколько исполинских вздохов. Румянец гнева немного побледнел. Когда он заговорил, голос звучал уже спокойнее.
— Это все Чанс, так? Ты и Чанс встречались еще раз?
Я поколебался, но потом ответил, что да.
Майлс пару раз кивнул своим мыслям. Мощные плечи поднимались уже не так часто.
— Я сделал ошибку, познакомив тебя с ним. Думал, что смогу все контролировать. Это моя ошибка. — Он потер шею. — Ладно, ты испуган, и это хорошо.
— Не надо мне было приходить.
Он покачал головой:
— Я знаю тебя и знаю Чанса. Я вас свел. Они бы и так сложили два и два.
— Майлс, я и правда очень боюсь.
Он посмотрел на меня. Чудовище из глаз уже не выглядывало. Его глаза снова стали спокойными очами философа — теплыми, с насмешливыми морщинками в уголках.
— Боишься, — протянул он. — Ну что ж, для начала неплохо.
Мы позвонили Чансу. Трубку никто не взял.
— Надо идти к нему, — сказал я. — Может, с ним что-то случилось.
— Не пори горячку. Сперва надо придумать план. А то из-за тебя нас всех на тот свет отправят.
— Надо позвонить копам, — сказал я. — И все рассказать. Это единственный способ.
Майлс улыбнулся — возмутительно снисходительной улыбкой.
— Джереми, это не те люди, на которых можно запросто заявить в полицию, ФБР, МИ-6, Сидни Бристоу[19] или Бэтмену.
— Тогда что же делать?
Майлс взял лежавший на столе кубик Рубика, с силой врезал им по столешнице и забегал по комнате, крутя несчастную игрушку. Это у него с детства. Папаша подарил ему кубик Рубика на десятилетие. С тех пор, когда на Майлса сваливалась проблема, он решал ее не иначе, как собирая кубик.
Дело с виду простое — каких-то девять квадратиков на каждой грани. Но в старших классах Майлс любил повторять, что существует сорок три квинтиллиона способов сборки кубика — сорок три и восемнадцать нулей. Скорее Земля упадет на Солнце, чем самые мощные компьютеры найдут кратчайший алгоритм для каждой комбинации.
Напрашивался вопрос: как нечто столь простое может так запутаться?
Он вздохнул:
— Плохо тебе. Ты знаешь достаточно, чтобы нажить проблемы, но недостаточно, чтобы защититься.
— То есть?
— А ты подумай. Тайна может убить тебя, но может и сохранить тебе жизнь.
— Ты прямо как китайское печенье с предсказанием.
Майлс гневно глянул на меня:
— Ты сам ко мне пришел, не забыл?
— Да. Прости. Но ты действительно говоришь как гадалка.
— Ага. Ну, тогда как тебе такое: есть только один способ убить тень?
Он глядел на меня без малейшей иронии.
— И какой же?
— Включить свет.
Короче, по плану Майлса я должен был немедленно найти Шалтая-Болтая и заставить рассказать мне все, что сможет, о V&D. Мы все задокументируем, сделаем копии и адресуем самым разным людям — репортерам, следователям, сторонникам теории заговора — в общем, всем, кого придумаем. Затем мы положим эти конверты в конверты большего размера и отправим надежным друзьям Майлса, работающим в крупных юридических фирмах, знающим об офшорных счетах и владеющим информацией, которая должна оставаться невидимой, но доступной. Майлс снесется с ними тихо и неофициально. Они и не узнают, о чем идет речь. Все, что они будут знать, — если с нами что-то случится, конверты надлежит вскрыть и отправить то, что содержится в них, по почте. Это будет наша страховка. Будем жить в шатком равновесии, как кошка Шредингера. Информация будет одновременно существовать и не существовать, и все смогут жить дальше. Я не знал, что из этого получится и есть ли смысл в таком плане, но ничего лучше придумать не мог. Я настолько вымотался и устал бояться, что ухватился за предложение как за откровение свыше.
— Так, — сказал Майлс, натягивая свитер. — С кем еще ты контактировал после электростанции?
Мне показалось, что у меня остановилось сердце.
Сара.
Глава 23
Я пошел искать Шалтая-Болтая. Я понятия не имел, где он живет, но когда мы расстались, он уже ходил зигзагами. Логика подсказывала, что я найду его в глубоком пьяном сне в кабинете в библиотеке. Если он туда добредет.
Я позвонил Саре и умолил ее встретиться с Майлсом. Она говорила устало и не совсем поняла, зачем это нужно, но мне удалось ее убедить. Она не знает, что происходит, а когда узнает, возненавидит меня, наверное, но хоть жива останется. Это уже хорошо в нынешней ситуации. В горле у меня стоял противный горячий ком: «Это ты сделал». Но я пересилил себя, твердо сказав себе, что в данный момент веду расследование. Шалтай обратился ко мне. Он заговорил именно со мной. У меня есть дело, которое надо сделать.
В библиотеке, открытой круглосуточно, во втором часу ночи не было ни души. Я низко надвинул шапку и старался подавить желание оглядываться через плечо.
Я пошел в административное крыло, пустынное даже в разгар оживленного дня, а сейчас и вовсе напоминавшее заброшенный склеп.
Под дверью в кабинет Шалтая-Болтая был свет. Хороший знак. На табличке значилось: «Артур Пибоди, старший преподаватель основ правоведения».
Я тихо постучал.
Ответа не последовало.
Я снова стукнул.
Ничего.
Я попробовал открыть дверь.
Она оказалась незапертой. Я бесшумно вошел в кабинет и сразу увидел гладкий купол шалтаевского черепа над спинкой кресла, украшенный старческими пигментными пятнами, заметными под жидкими белыми волосиками.
— Мистер Пибоди?
Молчание.
— Мистер Пибоди?
Ну точно, отключился, подумал я, размышляя, как его будить.
И тут я услышал тихий булькающий звук, словно ребенок пускает пузырьки воздуха в стакан с молоком через соломинку.
О нет, только не это!
Неужели он захлебнулся рвотой, как тот барабанщик из рок-группы? Что там еще с ним?
Я отогнал эту мысль и сделал шаг к столу.
Тишину в кабинете изредка нарушало только это слабое бульканье, поэтому я чуть не вскрикнул, когда часы пробили два.
Я подскочил на месте и смущенно засмеялся.
Шалтай по-прежнему не реагировал. Он даже не шевельнулся.
— Мистер Пибоди!
Я подошел так близко, что мог коснуться его кресла.
Я протянул руку. Пальцы у меня дрожали.
Я потянул за кожаный подлокотник, и кресло на колесиках медленно повернулось.
Артур Пибоди зажимал шею спереди. Между пальцев текли ручейки крови.
— Господи…
Я схватил трубку телефона. Шалтай перехватил мою руку и сжал ее.
— Нет, — прохрипел он.
— Я позвоню в 911!
Он попытался покачать головой. С каждым усилием ручейки между пальцев взбрызгивали маленькими фонтанчиками.
— Пожалуйста, — вырвался у него клекот.
Я едва слышал его. Пальцы Шалтая впились в мою руку. Он пытался подтащить меня ближе. Он хотел прошептать мне что-то на ухо.
— Рано или поздно… они… до меня доберутся, — прохрипел он.
— Я защищу вас!
На его лице отразилось все, что он думал о таком предложении.
— Пусть… лучше… я… так…
— Пожалуйста! Не могу же я…
Он выдохнул мне в ухо:
— Я… упустил… свой шанс…
— Какой?
Губы Шалтая стали влажными, в уголках проступила розовая пена.
— …не… умереть…
Он задрожал всем телом. Губы начали синеть. Глаза стали как у незрячего. Взгляд расплывался, словно выцветал. Шалтай-Болтай уходил.
— Пожалуйста, сэр, мне нужна ваша помощь!
