Сара жадно оглядывала все вокруг.
— Как ты узнал, — спросила она, — что я люблю оперу?
— Ты сама сказала в тот вечер, когда мы познакомились.
Давали «Волшебную флейту» Моцарта — сказку с танцующими животными, Королем-Солнцем и двумя флиртующими попугаями — Папагено и Папагена.
Все это было бы нелепо, если бы не музыка. Никогда не слышал ничего подобного: райская, чистейшая, порхающая, как колибри. Когда опустился занавес, зрители вскочили с мест и устроили громовую овацию. Я смотрел на Сару. Она стояла, подняв лицо к сцене, улыбаясь и аплодируя, и слезы катились по ее щекам.
Потом мы гуляли по городу. Вышли на яркую улицу с индийскими ресторанчиками, украшенными рождественскими огоньками, внутри и снаружи, — целые стены, сплошь покрытые лампочками. Каждое заведение старалось перещеголять соседнее, поэтому улица сверкала красным, желтым, фиолетовым и зеленым. Мы сидели на скамье и смотрели, как входят в рестораны и выходят люди.
— Можно вопрос? — спросила Сара.
— Конечно.
— Когда ты решил стать юристом?
— В тринадцать лет.
— Так точно запомнил?
— Я работал летом в конторе деда, и был случай… Маленькую девочку избивала мать. Мой отец-учитель пришел к нам потрясенный. Он не знал, как поступить. А дед все сделал как надо. Мы пошли к судье и добились, чтобы девочку забрали из семьи. Матери запретили даже приближаться к ней. Я тогда подумал — ух ты, что может закон! Спасти девчонке жизнь, например.
— Это благородно, — сказала Сара.
— Дед работал один, все делал сам. У него был маленькая контора с вывеской «Уильям Дэвис, адвокат, поверенный».
— Что, реально контора с вывеской?
Я кивнул:
— Городок-то маленький.
Мы помолчали.
— Когда я была подростком, — сказала Сара, — мать часто говорила: «Если тебе грустно, вспомни, когда ты последний раз себе нравилась». Я думала об этом сегодня.
— И каков ответ?
— За год до поступления на медицинский я работала библиотекарем. Мне очень нравилось. Я люблю книги и маленьких детей. — Сара улыбнулась этому воспоминанию. — А ты?
Я подумал.
— Четыре года назад. Веришь или нет, но меня приняли в Принстонский колледж. Я собрался ехать, но тут у отца случился инфаркт. Обширный. Он много недель не выходил на работу. Матери требовалась помощь. Поэтому я отказался от Принстона и доучивался в местной школе, чтобы помочь дома.
— Жалеешь об этом?
— Это лучшее решение в моей жизни.
— А тебе не кажется, что ты отказался отчасти потому, что боялся уезжать из дома?
По идее, я должен был выйти из себя. Скажи такое кто-то другой, я бы взорвался. Но тон Сары был нежным, и спрашивала она бесхитростно и без всякого осуждения.
— Не знаю. Может, и так.
Становилось холодно. Сара вздрогнула и плотнее запахнула пальто.
— У тебя нет ощущения, — сказала она, — что где-нибудь в параллельной вселенной мы были бы уже давно обручены?
Ее слова так поразили меня, что я рассмеялся.
— Что тут смешного?
— Ничего. Просто… Не знаю… По-моему, мы и так все запутали хуже некуда… Не мы. Я. Я такое творил последние месяцы… Я хотел бы вернуться назад во времени и поступить иначе.
— Я должна была ответить «да», когда ты в ту ночь пригласил меня на свидание. Потому что мне хотелось согласиться.
Передо мной словно открылся портал в мир мужей и жен, домашних очагов и детей. Я вспомнил окна на офортах Делакруа, теплые и оранжевые.
Я хотел поцеловать Сару, но побоялся испортить момент. Мы просто сидели рядом, и через некоторое время она положила свою руку на мою.
Глава 21
У крыльца общежития я увидел бездомного в длинном сером пальто. Держась за перила, он согнулся над кустами. Его рвало. Я никогда не умел общаться с бездомными, хотя в городе их было полно. Что способно притягивать сильнее, чем пять тысяч студентов с нежной совестью и банковским счетом родителей?
Когда я подошел к лестнице, мужчина судорожно обернулся, выставив руки вперед. Я увидел, что это отнюдь не бездомный, но Шалтай-Болтай, коронованный принц библиотеки. Выглядел он так, словно по нему проехал поезд: галстук-бабочка развязан и висит на двух вялых нитках, жидкие белые волосы рассыпались в беспорядке. От него разило джином. Локтем он прижимал к себе бутылку в бумажном коричневом пакете.
При виде меня глаза Шалтая-Болтая расширились.
— Я искал тебя, — хрипло сказал он и вытер рот рукавом.
Я сразу понял, что это не к добру.
И огляделся. Во дворе было тихо. Я схватил Шалтая-Болтая повыше локтя и оттащил в тень за кустами.
— Вы о чем?
— Ты знаешь о чем, — ответил он.
— Не знаю.
— Знаешь!
— Слушайте, у меня нет времени на шарады!
Шалтай ухмыльнулся и зашелся пьяным смехом.
Я почувствовал, что с меня хватит.
— Вот что, я вышел из игры.
Он покачал головой, словно упрямящийся ребенок.
— Я вышел из игры, — повторил я. — И уже ничего не хочу. Мне они неинтересны. Я не представляю никакой угрозы. Так им и передайте.
Он сипло засмеялся. Мне в лицо ударила мощная струя кислого, пропитанного алкоголем запаха дыхания.
— Они знают, что это был ты.
У меня по спине пробежал холодок.
— Понятия не имею, о чем вы говорите.
— Да ночью же. — Его расширенные глаза стали совсем безумными. — Ты пытался проникнуть в тоннели. У тебя была карта. Они поняли, что это ты.
«Соберись. Сделай покерное лицо, бесстрастный вид». Но я чувствовал, что наспех возведенные стены трескаются и осыпаются. Нижнее правое веко задергалось.
— Думаешь, ты в безопасности? — покачал головой Шалтай. — Это ты «мертвеца» не видел.
По спине побежали мурашки.
Какого еще мертвеца я не видел? Но вот вам полный логический ряд: вечеринка V&D, старик в рыжем парике, некролог. Кто дал мне некролог? Библиотечный служащий. А кто заведует библиотекой?
Пибоди с самого начала пытался направлять меня. Я помнил его яростную перепалку с Бернини в коридоре. Сейчас он наполовину вырвался из мира берниниевских тайн, возможно, оставив там часть рассудка, и хочет свести меня со стариканом в рыжем парике, который поможет мне выбраться из этой истории, если я, конечно, решусь довериться Шалтаю-Болтаю.
Но что мне остается?
Они знают, что это был я. Они знают.
Недавний портал — мечта о семье, простых человеческих радостях — схлопнулся, как мертвая звезда. Узловатая рука на плече отвлекла меня от моих мыслей.
— Я попытаюсь помочь тебе, — сказал старый Шалтай.
Я пошел за ним в библиотеку. Пибоди спотыкался и что-то бормотал, то и дело прикладываясь к бутылке. Он все больше походил на безумного. Я пытался помешать ему пить, но он отбросил мою руку. Через некоторое время я уже вел его, держа под тощий локоть, и на нем под моими пальцами свободно сдвигалась кожа — кокон, из которого вот-вот вылупится скелет.
Мы добрались до главного входа с величественной колоннадой, но Шалтай-Болтай пошел кружным путем, обогнув библиотеку, и привел меня к двери, которой я раньше не замечал. Он выбрал ключ на переполненном кольце, и мы вошли на погрузочную площадку, откуда спустились на два этажа по винтовой лестнице.
Шалтай-Болтай посмотрел на меня.
— Отвернись, — сказал он.
Я слышал, как он совершает множество сложных маневров: переставляет и оттаскивает вещи. Что-то большое проехалось по полу. Когда я повернулся, на месте стены оказалась дверь. Шалтай выбрал еще один ключ, и мы вошли.
Так вот какие эти паровые тоннели! Я представлял все совершенно иначе. Ни грязного пола, ни паутины, ни синеватых призраков, выплывающих или втягивающихся в вентиляторы, лишь длинный белый коридор, покрытый сложной ангиографией труб, проводов, датчиков и круглых шкал.
— Не трогай, — буркнул Шалтай, звякнув бутылкой по трубе. — Горячая.
Он плелся впереди своей специфической походочкой — головой вперед, немного покачиваясь, но не издавая ни звука, кроме приглушенных проклятий. Несколько минут мы двигались в молчании, потом у него вырывалось очередное проклятие, и он снова шел вперед.
Мы свернули в узкий боковой проход и остановились.
Стены были обшиты металлическими панелями. Шалтай внимательно осмотрел их и постучал по одной пальцем.
На металле было аккуратно напечатано мелкими буквами «МЦ».
Шалтай расплылся в улыбке, напоминавшей ксилофон на гаражной распродаже старья.
Он велел мне отодвинуть металлическую панель. За ней открывался ход, куда меньше, чем тот, по которому мы сюда пришли. «Придется ползти», — пожал плечами Шалтай и протянул мне маленькую ручку-фонарик. В тоннеле было темно; фонарик отбрасывал слабый светящийся полукруг примерно на фут вперед. «Смотри на указатели и попадешь куда нужно, — сказал Шалтай. — Не шуми. И не сворачивай».
