Публика того же сорта.
Те же мужики, те же блондинки, тот же запах.
Тот же страх.
Склад старый и дряхлый, и раздевалка, где мы сидим, едва не рассыпается по кирпичику.
До того, как распахнуться двери, Руб напоминает мне:
— Запомни. Или противник тебя порешит, или Перри. На твоем месте я бы знал, что выбрать.
Я киваю.
Двери.
Уже открыты.
Перри опять выкликает и, глубоко вздохнув напоследок, я выхожу в зал. Противник ждет меня, но сегодня я на него даже не смотрю. Ну или не сразу. Пока судья не закончил предсхваточные наставления. Ни за что.
Первый раз вижу его, когда мы оказываемся лицом к лицу.
Он выше.
У него козлиная бородка.
Удары у него не быстрые, но тяжелые.
Я ныряю, ухожу и отступаю в сторону.
И всё, никакой тревоги.
Ни раздумий.
Я принимаю удар плечом и бью в ответ. Прохожу на ближнюю и коротким пытаюсь попасть в лицо. Но мимо. Пытаюсь еще. Мимо.
Его здоровенный кулачище, кажется, сначала встряхивает меня, а потом уж врезается мне в подбородок. Я отвечаю — по ребрам.
— Вот так, Кэм, — я слышу, кричит Руб, и когда раунд заканчивается, он улыбается мне.
— Раунд поровну, — говорит он, — ты спокойно можешь этого клоуна вырубить.
Руб даже смеется.
— Просто представь, что дерешься со мной.
— Хорошая мысль.
— Ты меня боишься?
— Чуток.
— Ну, в общем, мочи его все равно.
Он дает мне глотнуть воды, и я выхожу на второй раунд. В этот раз тактику меняет публика. Голоса толпы лезут сквозь канаты и окутывают меня. Когда я оказываюсь на полу, голоса потоком проливаются на меня, заставляя встать.
Третий раунд без событий. Мы сцепляемся и лупим друг друга по ребрам. Я разок крепко достаю его, но он смеется надо мной.
В четвертом он кое-что говорит в самом начале. Он говорит:
— Слышь, я вчера твою мамочку имел. Чмошная она. Грязная, слышь.
В этот-то момент я решаю, что должен победить. Мысленно увидел маму, миссис Волф, за работой. Усталую до смерти, но всю в работе. Ради нас. Я не теряю головы и не ярюсь, но пыла во мне прибавляется. Я терпеливее, и, улучив момент, три раза славно угощаю его в голову. Когда бьет гонг, заканчивая раунд, я не перестаю его молотить.
— Что на тебя нашло? — смеется Руб в нашем углу.
Я отвечаю.
— Проголодался.
— Молоток.
В пятом раунде я падаю дважды, а тот чувак, Громобой Джо Росс, один раз. Оба раза публика вынуждает меня встать, и когда звенит гонг и объявляют итог боя, мне хлопают, в мой угол летят монеты. Перри собирает.
Бой я проиграл, но дрался хорошо.
Не остался лежать на ковре.
Только это и было нужно.
— Держи. — В раздевалке Перри отдает мне все до цента. — Двадцать два восемьдесят. Хороший приз. Большинство бедолаг счастливы пятнадцатью-двадцатью.
— Он не бедолага.
Это голос Руба, который стоит позади меня.
— Как скажешь, — соглашается Перри (ему плевать, правда это или нет) и уходит.
Когда на ринг выходит Руб, зрители наготове. Не сводят с него глаз, следят за каждым движением, изучают каждую повадку, рассматривают все: похоже ли на то, что они о нем слышали. Слухи, будто Перри Коул обзавелся новым крутым бойцом, разошлись быстро, и всем хочется посмотреть на это чудо. Но с виду ничего особенного.
Руб начинает с мощного хука левой.
Противник падает на канаты, и Руб бьет без остановки. Месит его. Молотит. Кулаки врезаются парню в ребра. Апперкот за апперкотом. Уже на середине раунда все кончено.
— Вставай! — орет публика, но парень элементарно не в состоянии. Он двигаться-то едва способен.
Руб стоит.
Над ним.
Без улыбки.
Толпа видит кровь, чует ее. Все глядят в затоптанное пламя Рубовых глаз. Рубака Рубен Волф. На это имя они теперь будут ходить сюда еще и еще.
И вновь по дороге с ринга толпа сдавливает его.
Пьяные мужики.
Похотливые тетки.
Все трутся об него. Тянутся потрогать, а Руб идет себе. Прямо сквозь них, улыбаясь по обязанности и благодаря, но не теряя сосредоточенности в лице.
В раздевалке он говорит мне:
— Мы сегодня хорошо выступили, Кэм.
— Да, мы да.
Перри вручает ему полтинник.
— Победителю призовых не бывает, — говорит он, — так и так имеешь свои полсотни.
— Без вопросов.
Руб идет в туалет, и мы с Перри перекидываемся словом.
— Его любят, — говорит Перри, — как я и рассчитывал. — И, помолчав: — А знаешь, за что?
— Угу.
Я киваю.
Но он все равно объясняет.
— Он высокий, красавчик и умеет драться. А еще он голодный. Вот это им нравится больше всего. — Перри ухмыляется. — Телки в зале умоляют меня рассказать, где я его нашел. Они любят таких, как Руб.
— Ну, этого и следовало ожидать.
На улице, когда уезжаем, топчется какая-то блондиночка.
— Привет, Рубен. — Она на цыпочках бежит к нам. — Мне нравится, как ты дерешься.
Мы шагаем, она семенит рядом, ее плечо слегка касается плеча Руб. А я тем временем разглядываю ее. Всю целиком.
Глаза, ноги, волосы, шею, дыхание, брови, груди, лодыжки, молнию на куртке, блузку, пуговицы, сережки, руки, пальцы, ладони, сердце, рот, зубы и губы.
Она офигенная.
Офигенная, тупая и глупая.
В следующий миг я обалдеваю.
Обалдеваю от того, что мой брат останавливается, и они смотрят друг на друга. И тут же ее рот впивается в него. Она заглатывает его губы. Они приваливаются к стене. Девица, Руб, стена. Прижимаются друг к другу. Сливаются. Руб целует ее взасос довольно долго. Язык в ее рту, руки повсюду.
Потом отпускает ее и шагает к машине.
Бросая на ходу:
— Спасибо, милая.
— Слышь, Руб. Опять не спишь?
— Как обычно. Ты вообще можешь не трепаться по ночам?
— Сейчас не могу.
— Ну, сегодня у тебя, так-то, есть оправдание — ты по правде хорошо дрался.
— Где мы в следующий раз?
— Кажется, в Эшфилде, потом Хеленсберг.
— Руб?
— Ну что еще?
— Ты почему не занял комнату Стива?
— А ты почему?
— Почему Сара не заняла?
— По-моему, мать хочет сделать там что-то типа кабинета, чтоб заниматься бумагами и все такое. Ну, так она говорила, по крайней мере.
— Это было бы неправильно, я считаю, — говорю я.
Подвал — владения Стива, и всегда так и останется. Стив уехал, но в доме все остались на своих местах. Так нужно. Я чувствую это в пыльном ночном воздухе, чую на вкус.
У меня есть еще один вопрос.
Я его не задаю.
Не хватает смелости.
Про ту девицу.
Я думаю про нее, но не спрашиваю.
Есть вещи, о которых не спрашиваешь, так-то.
10
Мы тренируемся, и выступаем, и еще тренируемся, и у меня первая победа. Это происходит в Хелленсберге, где против меня — какой-то жлоб, который все время называет меня ковбоем.
— Все, что ты можешь, ковбой?
— Бьешь, как моя мамуля, ковбой.
Ну и в таком духе.
Я сбиваю его с ног один раз в третьем раунде и два раза в пятом. Побеждаю по очкам. Полсотни баксов, но гораздо важнее — победа. Подпёсок почуял ее запах. Это — бесподобное чувство, особенно когда после боя Руб улыбается мне, а я — ему.
— Я тобой горжусь.
Это он говорит потом, в раздевалке, и тут же снова уходит в себя.
Позже мне становится за него тревожно.
Он… Не знаю, как сказать.
Я замечаю в своем брате какую-то волевую перемену. Он стал жестче. В нем как будто появился переключатель, и перед выходом на ринг он поворачивает его и перестает быть моим братом Рубом. Превращается в машину. Это Стив, но иной. Злее. Стив — победитель, потому что он таким был всегда. Руб — победитель оттого, что решил вышибить из себя неудачника. Стив знает, что он победитель, но Руб, мне кажется, еще только доказывает это себе. Он неукротимее, свирепее, он готов до последнего крушить кулаками собственную неудачливость.
Он Рубака Рубен Волф.
Или он на самом деле рубится против Рубена Волфа?
В душе.
Утверждает себя.
Перед собой.
Я не знаю.
Это в обоих глазах.
Вопрос.
В каждом вдохе.
Кто с кем рубится?
В каждой надежде.
Сегодня на ринге он рвет соперника в клочья. С самого начала боя на ринге будто бы один Руб. У Руба есть что-то такое против них всех. Его жажда сурова, а кулаки быстры. В этом бою всякий раз, как противник оказывается на полу, Руб стоит над ним и призывает:
— Вставай.
И опять.
— Вставай.
На третий раз тот уже не может встать.
И Руб орет на него.
