Значительные, не только периферийные части языка, образованного нормативно и литературно, не имеет смысла считать именно нормами, стремясь к максимальному, вряд ли достижимому порядку. Стоит ли искать наилучшее произношение и написание неупотребительных средств выражения, точный смысл которых мало кому известен, как, впрочем, и изгонять их из нормативности – литературного языка? Нельзя давать статус норм и многочисленным подспудно отражающим модели словопроизводства потенциальным словам, окказионализмам, разным типам образований по аналогии.
Вовлечение даже распространённых специальных терминов в корпус норм не бесспорно этически. Уважение к ним, признание их нужности отнюдь не вводят их в образованный тезаурус или компендиум. Первый русский «Словарь Академии Российской», в который встарь заглядывал Пушкин, принципиально не считал технические термины, особенно иноязычные, достойными места в русском нормализованном лексиконе, естественно, не отрицая их нужности для общения в науке.
Пояснить нужный объём норм можно, как видно, и от обратного – перечислением того, чего среди них быть не должно, но что, вне сомнения, входит в состав образованного языка. Эту его часть нельзя считать обязательной поголовно для всех образованных людей. Компьютер, Интернет, мобильный признаны нормой быстро, вытеснив электронно-вычислительную машину, или ЭВМ, беспроводный (радио) – телефон, а пришедшие с ними эсэмэс(ка), чип, файл, блог, имейл, скайп, чат нужны, широко употребительны, но это само по себе ещё не значит, что они – нормы. Торопиться включать их в совокупность наиболее пригодных (правильных, предпочитаемых) не стоит. Смешно расширять их значение, как один мой продвинутый приятель: «Если уйдёшь, пришпиль на двери эсэмэску, когда вернёшься».
Совокупность норм, достаточная в информативно-коммуникативном смысле, не обязана удовлетворять жажду выразительности в полнокровном общении, тем более в живописном изображении. Тем, кто овладел нормами, позволительно, часто просто необходимо отходить от них. На это подвигают их притязания, настроение, цели, культура, вкус, образование. Самый разумно сдержанный порядок в обществе не обходится без разноголосицы, без дополнительных шумов. Для норм в общем языке нежелательны, даже противопоказаны излишества, несогласованности и неоднозначности, неубедительно обоснованные варианты.
Корпус устойчивых в синхронии норм не претендует даже на всю особо культивируемую книжную разновидность языка. Он лишь задаёт дорогу к идеалу. Каждый индивид в меру возможностей составляет из норм материально большую или меньшую часть своих произносимых и тем более написанных текстов. Поэт обладает свободой, школьнику рекомендуется как можно чаще придерживаться норм. Каноническое исчисление норм не означает минимизации, но оно всё же не представляет весь литературно образованный язык в его полноте.
Решая нелёгкий вопрос об оптимальном объёме набора норм, уместно сослаться на мнение Л.А. Булаховского по поводу непроизводных слов. Он справедливо индивидуализировал проблему, полагая, что их тем меньше для человека, чем более он любознателен, начитан, образован. Слово лингвистика прозрачно для того, кто роднит его со словом лингвист и слышал, что латинское lingua означает язык. Для него перечень норм будет объёмнее, хотя многое останется за пределами этого перечня.
В одном из лучших нормативных словарей – словаре С.И. Ожегова – многие слова даны с ограничительными пометами: они принадлежат образованному языку, но в строгом смысле всё-таки не общие нормы. Бывший кавалерист Сергей Иванович включил в словарь, например, безусловно входящие в образованный словник названия масти коней: гнедой, каурый, сивый и другие, хотя сегодня не все даже знают эти ненормы (так!) и предпочли бы эти окрасы назвать проще (нормами): рыжий, каштановый, серый.
Неосмотрительно увеличивать совокупность норм, нарушая синхронную незыблемость Нормы новшествами и переоценкой отдельных единиц, какие бы предупредительные пометы их ни ограничивали и какие бы цели ни преследовались. Норма не претендует на всеохват. От меньшего набора её составляющих легче, кстати, обоснованно отклоняться и легче его насаждать. Как и любое обязательное знание, норма должна охраняться и сохраняться в интересах всеобуча.
Отечественные лингвисты после дискуссии о языкознании и участия в ней И.В. Сталина со статьёй «Марксизм и вопросы языкознания» плодотворно различали в языке основной словарный фонд (неизбыточное и устойчивое ядро) и лексический состав. Последний, как открытую, подвижную часть лексики, можно исследовать, каталогизировать, но в целом нормализовать просто невозможно, да и вряд ли стоит труда.
* * *
Охраняя взаимопонятность и дисциплину общения, нормы являются базой образованного языка, и их избыток вредил бы воспитанию и просвещению, нуждающимся в соблюдении традиций, сохранении исторической памяти. Их задача – обеспечить равновесие между индивидуальным и всеобщим для понимания всех всеми, обезопасить нацию от языкового развала. Как упорядочивающая, так и учебно-просветительская их роль связана с ядром языка, где определённость императивна. Силу создавать структуру им придаёт суммарно сжатое изложение, а отнюдь не внутриязыковая глобализация. При этом вряд ли полезно узнать, что было и прошло или гадать, что будет. Какое учащимся дело, что одни ревнители норм упрямо держатся старины, считая до сих пор нормой пять килограммов, сто граммов, а не пять килограмм, сто грамм и не пять кило. Другие, напротив, предпочитают уведомь(те), откупорь(те), а не уведоми(те), откупори(те). Это глубокомыслие, достойное чтения на досуге, но бесполезное для каждодневной воспитательной и учебно-просветительской работы. Знать нормы и практически овладевать языком спокойнее без него.
Не имеет практического смысла также и раскрытие тайн смены норм, оснований выбора конкретной нормы и неодобрения, а то и запрета конкурентов. К тому же выбор часто неубедителен, субъективен, невнятен. Он в компетенции тех учёных дам и мужей, кто берёт на себя (открыто или тайно) благородную, но неблагодарную, нелёгкую задачу провозглашать нормы, кодифицировать их.
Людям, просто пользующимся языком, важно, не рассуждая, заучить, что сегодня надо говорить техник, а не технарь, хотя и второе достойно, выразительно на своём месте, не являясь нормой. Правильно платить за покупку и оплачивать покупку, но неграмотна их контаминация: оплачивать за. Грубая ошибка – «Граждане, не нарушайте!», «Соблюдайте в урны!» без указания, скажем, «правила перехода улицы», «чистоту, бросайте мусор в урны». Им нужен не объёмистый фолиант, наполненный фактами, аргументами, догадками, гипотезами, а удобный справочник с простым перечнем того, что сегодня признано нормами.
* * *
Невозможно одобрить излишнее рвение лиц, воинственно стремящихся к однозначному порядку, а на деле склонных лишь защитить свой, увы, часто необоснованный выбор. Поражает яростное ожесточение, с которым, невзирая ни на авторитеты, ни на терпимость здравого смысла и хорошего вкуса, отстаивается собственная привычка. В программе В. Дымарского на «Радио России» (05.04.2012) один слушатель требует запретить перенос ударения на предлог ехать за́ город, идти по́ воду, и́зо дня в день) как «вопиющую безграмотность», но именно такова старая и народная норма, хотя с ней и конкурируют городские псевдоинтеллигентские за го́род, по во́ду, изо дня́ в день. Другой хочет наказать журналистов, которые латышей «безграмотно» называют латвийцами, но ведь и россияне, «граждане России», – не только этнические русские. Третий упрекает незабвенную Клавдию Шульженко за народный акцентологический приём в песенной строке: «Ах, как кру́жится голова, как голова кружи́тся»; второе – не ошибка, не архаизм, а живой поэтизм.
Многие любители радиопередачи «Как это по-русски?», утомлённые поиском того, как лучше, только радовались бы крайнему устрожению норм и, к счастью, невозможному регламентированию всего и вся. Они против любой вполне достойной параллели и готовы насаждать свой выбор всеми способами, вплоть до насилия: «А я бы повару иному / Велел на стенке зарубить: / Чтоб там речей не тратить по-пустому, / Где нужно власть употребить» (Крылов И.А. Кот и повар).
Здравый смысл в наше время, пожалуй, на стороне таких ревнителей. Мириться с попустительством вплоть до отказа от однозначных сингулярных норм – значит перестать беспокоиться о здоровье языка и говорящего на нём народа. Верность традициям нуждается в стерильной однозначности, защищающей от расхлябанности, заставляя поддержать, скажем, жалюзи́, относя распространённое жа́люзи к ненормализуемым (конечно, не навязываемым, но и не запрещаемым) профессионализмам. Падение общей культуры заставляет объявить обязательным написание буквы ё, которая пишется пока, так сказать, по требованию.
