С Примечанием надо быть начеку. На прошлой неделе он меня чуть не поймал на слове. Он долго рассуждал о том, что Защита не была рассчитана на напор всеобщей глупости, что благороднейшую идею Защиты превратили в балаган с прошлогодним снегом и президентишками, которые прячутся друг за дружку.
— Так вы (я чувствовал за Примечанием определенные силы) не пойдете дальше исправления Защиты? — нахмурился я.
— Ай да оранжевый! — расхохотался Примечание, и я вдруг понял двусмысленность своей реплики. — Ты упрекаешь меня в либерализме, в нерешительности? Нет, ЗОД надобно вовсе разрушить. Не потому, что она плоха, а потому что немыслимо усилить ее до защиты от всех дураков. Это будет не махина, не колосс, а галактика знает что! Мы построим эту хреновину, но и живот на это положим. Построим, все силы угрохаем — ляжем и перестанем быть. Неподъемная это задача — оградить каждого от его глупости. Против глупости необходимо искать другие лекарства.
Что мне стоило сдерживаться, выслушивая его ересь! Само множественное число — дураки — мне было поперек горла. И так мы беседовали не раз.
* * *
Шимана притормозила на повороте, и я, по новой привычке, внимательно обшаривая взглядом прохожих, натолкнулся на то, что искал. Всего в нескольких прыжках от меня по тротуару шла агломера с однословной надписью на груди. На этот раз я не дал дичи уйти.
— Стойте, — крикнул я, догнав агломеру. — Что означает это слово у вас на спине и на груди?
Агломера остановилась и без удивления, без смущения уставилась на мой оранжевый броский комбинезон.
— Надоело чистить зубы по утрам, — не конфузясь, ответила она. — А что?
Я осекся. Ладно. Делать нечего.
Оставив шиману на стоянке, я направился к Пиму. В эти две пробы после моего неудачного доклада мы виделись почти каждую попытку. Мне неприятно было оставаться дома с Меной, которая говорила только общеизвестные, пусть и очень умные вещи, не хотелось одурманиваться со своими дружками-воителями. «Серые» туго сближались со мной и (при мне) говорили только о пустяках. А с братом — в яростном споре — можно было отвести душу.
Я нарочно пошел пешком, чтобы заглянуть на несколько продуктовых складов: неделю назад жена, отстояв пару часов в очереди, запаслась продуктами, но теперь нужно добывать провиант на следующую неделю.
Всюду пустые полки. На одном из складов подошел агломер и предложил за пару больших картин два пакета таквы. Я взбесился и затащил его в пирамиду ЗОД — на Г/А. Брать со склада продукты, чтобы сбыть потом втридорога — это может только Он.
На перекрестке собралась толпища. Все смотрели вверх. Я тоже остановился.
По небу плыли два бугристых тучных облака сумеречно-серого цвета. Агломераты, не бывавшие в Аграрке, испуганно переговаривались. Те, кто бывал в Аграрке, пошучивали и объясняли, что это не страшно.
Я связался немедленно со службой контроля за Координатором.
— Да, мы в курсе, — ответили мне. — Несколько облаков прорвались через Заслон. Да, впервые после Духовной революции. Сейчас мы их уничтожим.
— Надо об этом сообщить по ласкателю.
— Зачем беспокоить население?
— Оно и так взволновано. Слепых нет, достаточно задрать голову.
— Мы не хотим волновать тех, кто еще не успел задрать голову.
Пима я встретил возле его дома. Он стоял на скамеечке, вокруг него собралась небольшая толпа, он что-то горячо проповедовал. Я дождался, пока он закончил и толпа разошлась. Слушавшие его двинулись в одном направлении. Я сразу понял, что в сторону Оплота. Несколько агломератов остались, образовав кружок, они что-то делали с покрытием. Я пригляделся: затирали кровь.
— Только что лиловые измочалили агломеруна, который пытался от них бежать, — пояснил Пим.
— Немощного старца?
— Он и пробежать-то смог от дерева до дерева… Но агломераты, агломераты! Едва не набросились на лиловых! Хорошо хоть те смылись. Я стал уговаривать толпу не прибегать к насилию, говорить, что Он в каждом из нас. Увы, не слушают, направились к Оплоту… Ты кстати, Бажан. У меня Фашка. Наседает на меня и требует, чтобы я, как минимум, разорвал планету на куски.
Не надо бы подниматься к Пиму. Фашка!
Она уже видела меня по внешней камере ласкателя. Она казалась очень спокойной. Мы поздоровались. Я извинился и видеодировал Рачи в редакцию.
— Только что лиловые избили агломеруна. Надо сообщить об этом повсеместно, а виновных найти, — и на Г/А. Это не то что колотить за дурманные таблетки. Это серьезнее.
— Это факт ненужный, мелкий, — замялся Рачи. — Зачем волновать публику?
— Факт станет известен всем, а если не наказать виновных…
— Без газеты узнают, положим, не все. Не надо по своей глупости раззванивать самим. Да таких случаев пруд пруди. Писать о каждом…
— Но ведь ни об одном не написано. Я, например, впервые узнал…
— Видишь! Значит, не стоит писать.
— И когда же ты успел так оподлиться, Рачи? Неужели потому, что никогда не задумывался ни о смерти, ни о жизни?
— Бажан?! — грозно одернул личный советник президентов.
— Я ошибся и извиняюсь, — проворно сказал я и отключился от связи.
Фашка встала и обратилась к Пиму, словно они были одни:
— Итак, никаких решительных действий ты не предпримешь?.. Жаль. Да, Бажан, ты вовремя — есть повод заложить меня и подняться ступенькой выше.
Я угрюмо молчал. Мне было стыдно за разговор с Рачи — я просто рисовался перед Фашкой. Она это так и восприняла. Но ей было не до меня. Ее глаза залоснились от слез и стали еще более несерыми, чем обычно. Пим кого хочешь доведет до истерики. Не попрощавшись, Фашка вышла. Сквозь пелену подкрадывающейся тоски я с трудом разобрал и сложил слово в буквы на ее спиче: «НАДОЕЛО!»
— Любомудры разгромлены, — сообщил Пим. — Фашка пробует создать организацию еще более агрессивную, чем любомудры, к которым она принадлежит.
— Она? — без особого удивления переспросил я. — А что с их организацией?
— Слышал о вчерашних демонстрациях?
— Спрашиваешь. До половины населения Агло. Лояльная демонстрация. Требовали защиты от Него.
— А лиловые зверски разогнали демонстрантов. Этого ты, сидя в Грозди, можешь и не знать. Начальство не всегда в курсе, какие примеры усердия явили его подчиненные. А началось все с перевернутых машин — катастрофа на перекрестках шестнадцатого, её организовали Фашка с товарищами. Они сорвали защиту с трех первых попавшихся шиман — и владельцы расшиблись, получили тяжелые ранения, было дезорганизовано движение на улицах города. Любомудры добились своего — спровоцировали беспорядки. Но это ударило, в первую очередь, по ним.
Я молча ходил по комнате. Я триначальник, а информация о происходящем у меня куцая. Даже странно.
— Мы будем жестоки, — сказал я, остановившись. — Мы добьемся порядка любой ценой. Мы не отдадим агломератов в на растерзание Ему.
Пим сидел, потупив глаза. Хоть бы слово.
* * *
— Эй, ты! — грубо остановил я агломерата. — Что тебе «надоело»?
— Вы насчет надписи на груди? Мне надоело каждый день умываться. А что?
Я кивнул лиловому патрулю, и они потащили агломерата в свою шиману. Цацкаться ни с кем не станем.
Мена злорадным взглядом проводила упирающегося и орущего агломерата. Я толкнул ее к нашей шимане — нечего после такого инцидента уклоняться от возможности быстро удрать — агломераты и без того исподтишка плюют в мою оранжевую спину.
Я высадил жену возле нашего дома.
— Спасибо, что помог раздобыть продукты, — сказала Мена с той ласковостью, которая появилась у нее с тех пор, как я избрал жесткую линию поведения в сложившейся ситуации. — Извини, что оторвала тебя от работы. Ты снова сегодня ночуешь в Грозди?
— Да, работа. Будь экономнее. Пока для оранжевых продукты бывают, но это долго не продлится. Возможно, отключат электроэнергию, запасись лучинами. Не волнуйся — мы выстоим.
— Мы раздавим Его!
Небо заволокли насыщенно-серые тучи. Надвигалась гроза. Координатор не починили, вместо этого теперь устанавливают громоотводы, но ими охватили меньше половины Агло. Будут пожары. Кучер резко затормозил — дорогу перебегал агломер. Из-за нехватки энергии барьеры обесточили и теперь пешеходы перебегают улицу где хотят, ленясь дойти до мостиков. Я ударился головой о купол — теперь постоянно езжу с опущенным непроницаемым куполом. И ремни безопасности надо бы пристегивать. Потрогал — кровь. Через галактику!
У горизонта небо беззвучно рассекла молния. Покрытие залоснилось — дождь. Улицы совершенно опустели. Агломераты к дождю не привыкли — пугаются.
Молнии вспыхивали все чаще и чаще, загремел близкий гром. Чтобы не стать мишенью для молнии, я поставил шиману на стоянку и вошел в дом, на дверях которого красовался белый крестик — значит, с громоотводом. Откуда белая краска взялась? Вот что значит крайность! Художники только оттенками серого рисовали, а тут надо яркий знак — контрабандная краска появилась!
