Закончился первый тайм дополнительного времени, голов забито все еще не было. Остались последние пятнадцать минут, но я уже смирился с ничьей. Я был уверен, что девять тысяч суппортеров «Кембриджа» тоже с ней смирились.
В общем, с ней смирились все, кроме самих игроков «Кэмбриджа». Они всерьез верили, что способны победить; они, похоже, не понимали, что им не должно хватить сил, что их стиль игры – длинные пасы, рывки, полная самоотдача – слишком изматывающий. После проведенного без замен первого тайма дополнительного времени казалось разумным играть от обороны, на ничью. Но вместо этого игроки «Кэмбридж Юнайтед» сделали обратное: больше длинных передач, больше рывков, еще больше самоотдачи. Похоже, у них открылись какие-то дополнительные резервы адреналина, и где-то в середине второго тайма стало казаться, что они вот-вот забьют.
Началось с углового. Ветер, свирепствовавший весь вечер, превратился едва ли не в ураган, и мяч взмыл в воздух и полетел к воротам. Все замерли в предвкушении гола – опять то самое физическое ощущение, ожидание гола, мольба о голе – последовал великолепный удар головой. И новый великолепный сэйв.
Новый угловой, на этот раз с другой стороны, и хотя ветер теперь не помогал, но и не дул прямо против, последовал хороший навес – и снова удар головой, и снова сэйв, и мяч через перекладину вновь вылетел за пределы поля.
Еще один угловой. И так дальше, шесть угловых. С одной стороны, с другой; с одной, с другой. С каждым разом ожидание гола нарастало. Но каждый сэйв, или прерванный пас, или заблокированный удар все больше убеждали меня в том, что голов мы не увидим.
На последней минуте голкипер «Миллуолла» решил потянуть время. Он тоже смирился с ничьей и, не желая рисковать, настроился уже на новую переигровку. Постояв с мячом у одного края штрафной площадки, он проешл с ним до другого, где, наконец, сделал пас защитнику, развернулся и пошел назад к воротам. Он не видел, что мяч отпасовали ему назад.
И когда гол наконец состоялся, это был нонсенс, ошибка, чудовищная несправедливость, времени исправить которую уже не осталось: пас назад вратарю в тот момент, когда вратарь не был готов его принять. На трибуне было слышно, как закричали игроки «Миллуолла». Мяч медленно, словно издеваясь, катился, катился, катился и наконец закатился в ворота. И тут матч кончился. «Миллуолл» победил сам себя, забив гол в свои ворота.
Последовало ожидаемое ликование. Как забит гол, неважно; важно, что он забит. «Кэмбридж Юнайтед» вышел в четвертьфинал.
Домой я возвращался на машине. Нарушив правила, я припарковал ее рядом с газовой станцией, и когда вернулся за ней, к немалому своему удивлению обнаружил, что припаркованная рядом – тоже с нарушением правил – машина принадлежит моему соседу по стадиону, тому самому приветливому мужчине, от которого так сильно пахнет американскими сигаретами. Мы приветствовали друг друга – максимально приветливо, но с минимальным участием физического контакта. Я слегка поднял бровь – левую, кажется. Он слегка приоткрыл рот. И это было правильно: разговор сейчас – даже простой обмен поздравлениями – был бы вопиющим нарушением этикета.
ДОУС РОУД, ФУЛХЭМ
Что происходит, когда начинается «махач»?
Час дня, Роберт хочет показать мне; Роберт хочет, чтобы я увидел все как можно ближе. Что-то должно случиться, и Роберт не хочет, чтобы я это пропустил. С одиннадцати утра суппортеры «Манчестер Юнайтед» собирались в «Мэнор Хаус», большом викторианском пабе, а заодно снукер-клубе, что в Северном Лондоне, и теперь в пабе собралось столько народу, что не хватало кружек. Люди стояли на столе для игры в снукер, так как на полу не было места, а некоторые заказывали выпивку с улицы, так как пройти внутрь они просто не могли. И вот внезапно паб опустел, и все идут по Севен Систерс Роуд в Тоттенхэм.
Все, кроме Сэмми, который приехать не смог.
Говорят, что Сэмми, прошептал мне Роберт, убил человека, и здесь есть люди, приехавшие специально за ним. Они будут охотиться за ним вечно – в этом году, в следующем, всю жизнь. Действительно ли он убийца – не важно. Важно, что они так думают.
Шагали мы быстро, и Роберт чуть ли не тащил меня за рукав, все время что-то объясняя, мой гид и телохранитель, тащил вперед, чтобы я ничего не пропустил, и в то же время постоянно озирался по сторонам, не видно ли оппонентов.
«Они могут появиться в любую минуту», – сказал Роберт, – «как снайперы. У них будут ножи. Они режут людей пером и сваливают».
Появилась полиция – на вэнах, рыча моторами, они вылетели из перпендикулярной улицы, где ждали суппортеров «Юнайтед» – и в ответ все еще больше ускорили шаг.
Справа от нас были высотки. Слева от нас были высотки. Могло создаться впечатление, что мы в Варшаве или где-то в пригородах Москвы, если бы только на всем остальном не стояла столь явная печать Северного Лондона – витающая в воздухе грязь, что пропитывает кожу, автомобильные выхлопы, газеты, что гоняет по улицам ветер. Мы прошли мимо офиса какого-то врача, двери и окна в котором были задраены, и нескольких зданий, почерневшими от смога. Под окнами этих зданий валялась куча всевозможных вещей: сломанный пластмассовый стул, простыня, резиновый ботинок розового цвета, сморщенные пустые упаковки от чего угодно – чипсов, орешков, подгузников, кефира, желтая бумажная обертка от чизбургера. Кругом виднелись куски пластмассы – красные, белые, бесцветные, пластиковые чашки, пластиковые тарелки – коробки из-под продуктов, банки из-под пива, плюс бесчисленные окурки. На другой стороне улицы я заметил белую тележку из-под мороженого, и прячущуюся за ней проститутку.
«Быстрее», – сказал Роберт и снова потащил меня за собой.
Мы ускорились; мимо пролетали магазины, закрытые на железные засовы, маленькие магазинчики, торгующие чем-нибудь одним – жареной картошкой с рыбой, кебабами, автозапчастями, куриными окорочками, кафе, работающее с шести утра до четырех дня, закусочная, мастерская по ремонту ремней, мастерская по ремонту обуви, новую и подержанную мебель покупаем и продаем, стойка с газетами, еще одна мастерская по ремонту обуви, евангелистская церковь, страхование жизни, женская одежда, краски для дома (только белая эмульсия, очень много белой эмульсии) – и вот показался вход на станции метро «Севен Систерс».
«Вот здесь это случилось», – сказал Роберт. «Здесь тогда человека убили».
В прошлом сезоне здесь сломали позвоночник одному суппортеру.
«Это было очень, очень плохо», – сказал Роберт; и наверное, потому, что Роберт никогда не говорил ни о чем «очень, очень плохо», даже тогда, когда называл ему вещи, которые в моем представлении были именно «очень, очень плохими», я понял, что его «очень, очень плохо» означает, что это было и в самом деле ужасно. Это была драка, дрались две сотни людей, дрались прямо на эскалаторе – суппортеры «Тоттенхэма» бежали снизу вверх, суппортеры «Манчестер Юнайтед» – сверху вниз, и в самый разгар драки кто-то нажал кнопку экстренной остановки, и все попадали. Несколько человек потеряли сознание, многие получили переломы – рук, ног, ребер – движение по Севен Систерс Роуд перекрыли, чтобы освободить дорогу для скорых. А когда все встали, внизу эскалатора осталось лежать мертвое тело.
«Вот почему Сэмми сегодня нет здесь», – сказал Роберт. «Неважно, что это невозможно доказать в суде. Поэтому он больше никогда не сможет приехать на „Тоттенхэм“.
Сразу за станцией метро был перекресток, и суппортеры «Юнайтед» повернули налево, на Хай Роуд, которая вела к Уайт Харт Лейн. И в этот момент на другой стороне улицы я увидел их: сотни суппортеров «Тоттенхэма», около тысячи, наверное, не меньше, чем приехало суппортеров «Юнайтед». Так же как и полиция, они ждали суппортеров из Манчестера, а те – именно поэтому Роберт шел в первых рядах – знали, что их будут ждать.
«Приготовься», – сказал Роберт, вновь шепотом, словно суппортеры на другой стороне улицы могли его услышать, сквозь шум уличного движения и крики полицейских.
«Сейчас понесется», – добавил Роберт; мы перешли почти на бег, и фаны «Тоттенхэма» – тоже, только они сделали это через дорогу от нас, все стремились обойти полицейских, чтобы успеть пересечь улицу.
Дорогу нам загородил полицейский с собакой – впереди нас шло человек восемь, а самым первым шел Роберт. Полицейский запыхался. Он отлично понимал, что происходит, все полицейские понимали это, и потому хотел перерезать нам дорогу, заставить нас замедлить ход, не дать ситуации выйти из-под контроля. Он был очень возбужден, движения его были порывисты, по глазам его было понятно, что он знает: в любой момент он может оказаться в эпицентре массового побоища. Своего пса он держал за ошейник, так чтобы длинный поводок, который он держал в другой руке, можно было использовать вроде кнута.
«Назад!», – крикнул он, размахивая свободным концом поводка над головой, словно ковбой. «Назад!» – и тут меня словно ожгло: боль, жгучая боль поперек лица. Он махал поводком прямо перед нашими лицами, и наконец задел мое. Я разозлился и крикнул ему, чтобы он назвал нам свой номер.
