– подвергли публичному порицанию, но в школу номер шесть переводить не стали: оказывается, это была просто угроза, так называемый психологический нажим, чтобы дети побыстрее раскаялись и стали послушными.
И в тот же день мать, обретя прежние уверенность и жесткость в голосе, отчего Наташино сострадание к ней улетучилось, приказала, чтобы из школы больше не поступало никаких жалоб, чтобы – как угодно – не возникало больше поводов ходить по вызову классной руководительницы или директрисы. У неё и без того хватает забот: сплошные неполадки на путях.
А ещё через день к Галкиным пришел Славка Крючков вместе со своим отцом. И публично, при Наташе, матери Наташи и своём отце, потупив голову, извинился за то, что оклеветал Наташу, поступил нечестно, по злобе, в отместку за то, что она его дразнила. Сашку и Антона с велосипедом он видел, а Наташу – нет. Он наврал. Сейчас он раскаивается в этом. Да и сами Сашка с Антоном, добавил он, сначала упрямо молчавшие, рассказывали потом родителям, что Галкиной с ними не было. Наташина мать выслушала извинения молча, спокойно, не глядя ни на Славку, ни на его отца, ни на Наташу.
Славка и его отец ушли, а Наташа Галкина, почти безразличная к восторжествовавшей таким образом справедливости, пошла дочитывать параграф математики, в котором говорилось о бесконечности.
Школа для девочек
Повесть
Вероятно, он даже не подозревал, что все дети, какие когда-либо у него будут, окажутся банальными девочками. И это, наверное, было оскорбительно. У него всегда было чёткое представление о том, как правильно всё должно быть у нормального человека в жизни, а наличие сына было бесспорным подтверждением этой правильности и нормальности. Словом, традиционную формулу, что надо «построить дом, посадить дерево, вырастить сына» он воспринимал с примитивным буквализмом. Впрочем, всё это мы знаем лишь от наших родственников.
Дом он построил, хотя и с опозданием. Вернее, достроил и расширил то, что было на этом месте прежде. Деревья, наверное, тоже посадил где-то, в какой-нибудь воинской части, правда, скорее всего, руками солдат-срочников, даровой рабочей силы. Ну а сына… Сына у него так и не было, прямо как у короля Лира, сказала моя сестра Катя, как раз приступившая тогда к чтению Шекспира. А ведь это, наверное, по его понятиям, очень плохо.
Возможно, что так. Во всяком случае мы, три сестры, да ещё погодки, не имеем явных подтверждений, считал ли он так на самом деле. А если и считал, то, возможно, не всегда, а потом даже считал наоборот, но это уже было потом. Может быть, он и был недоволен отсутствием наследника, но мы были вполне довольны. Нам было хорошо и весело. Нам даже подруги не требовались, потому что мы сами себе были подругами.
Когда он отъезжал в «горячие точки» и возвращался, он всё же старался относиться к нам по-особому. В короткие отпуска, находясь дома, он ездил с нами в гости к друзьям и знакомым, гулял в парке и даже читал нам допотопную книжку про Мальчиша-Кибальчиша. Правда, ещё про Питера Пэна, Красную Шапочку и Буратино, про Нильса и гусей, и ещё какие-то «Вредные советы» про то, что надо в папины ботинки вылить мамины духи. Но это было редко. И в результате – всё шиворот-навыворот. Вот фотография старшей, тогда пятилетней Екатерины, в отцовской парадной военной фуражке. Кажется – мальчишка, и всё нормально, но ведь девочка… Уже не то. Или младшая, Кристина, едва стоит на ногах, но уже держит кобуру. Ну ладно, можно поверить, что это игрушка. Ей было всё равно. Для меня же, средней, Анастасии, тоже было всё равно во что играть, – в куклы или машинки, строить дом или военную крепость, у меня не было любимой игрушки, потому что поочерёдно любимыми были все.
И он был очень удивлён, увидев однажды, после одного из длительных отъездов, что у него три уже почти взрослые дочери. Это было написано на его лице, суровом, немного загорелом и усталом. Три девочки-подростка, каковыми мы предстали перед ним, показались ему чем-то неземным, словно свалившимися с неба, под которым идёт бесконечная военная жизнь.
Что эта жизнь значила для мамы, ушедшей от нас два года назад, трудно было представить. Ушедшей – нет, не туда, куда она хотела уехать всегда, куда-то в Московскую область, а совсем недалеко, в маленький городок за железной ржавой накренившейся остроконечной оградой, а местами и без ограды. Здесь, в этот пролом в заборе, мы и приходили к ней, чтобы не идти в обход к центральным воротам, и шли по тропинкам мимо старых крестов и памятников, к тому уголку, где она теперь поселилась вместе с бабушкой и дедушкой, рядом. Почему-то весь круг её жизни замкнулся здесь, в этом городке, откуда и начинался когда-то, и все её странствия и путешествия были не более чем сновидением. Можно было бы узнать у неё, расспросить, что это за жизнь такая, что за игры в отъезды и приезды, но поздно: задавать такой вопрос стало некому.
Она много плакала последнее время. Я почти не помню, чтобы она улыбалась, разве только на старых фотографиях, в первые месяцы знакомства с отцом и в первые годы их общей молодой и здоровой жизни. Ведь когда-то она выходила замуж за красивого стройного курсанта, будущего офицера, в мирной ещё советской стране, ну относительно мирной, и, как говорили родственники, её ждало обеспеченное будущее с хорошей зарплатой, жильём, статусом домохозяйки и карьерой офицерской жены, возможностью проводить отпуска в военных санаториях и домах отдыха, воспитывать детей в достатке и сытости. Как, должно быть, хотели и все остальные люди, но не всем тогда такое было позволено. Откуда ей было знать, что страна, которая была на тот момент и которую он был призван защищать, скоро исчезнет, во всяком случае, вдруг резко поменяет свои незыблемые очертания на политической карте мира, а мирное в целом время, если не считать затянувшейся войны где-то за её пределами, обернётся постоянным вспыхиванием войн уж совсем рядом, к югу, закроются санатории и сократятся зарплаты, и всё её будущее окажется не таким, каким она представляла. Впрочем, поясняла одна наша знакомая, маме нужно было не это. Она просто любила отца, а он был тогда совсем другим человеком. Почему он изменился – не знает никто.
Какое-то время мы были все вместе, жили в общежитиях и малогабаритных квартирах, потом в более просторных квартирах при воинских частях, в военных городках, в
