сраная, ей-богу, – она повернулась к Гоше и добавила. – В школе дело было. Вызывает меня завуч. Классе в пятом. Говорит, «что ж вы, Марина Андреевна, за сыном не следите. Что ж он у вас в рванье ходит». А этого долбоеба в классе ни в хуй не ставят. Одежу ему взяли и порезали на перемене. А он что?
– Что? – улыбнулся Гоша.
– А он стерпел. Праведник ебаный. Ему говорят, «скажи, кто сделал», а он рожу скривил и расплакался. Ума не приложу, как из отцовской спермы такое ссыкло родилось-то? Времена неспокойные, сильным быть надо, а он? Если его шпана дворовая прессует, как он жить-то дальше будет? За юбкой мамкиной прятаться?
– Я никогда не прятался за твоей юбкой, – прошипел я и тут же прикусил язык, когда мама удивленно на меня посмотрела.
– Что, голосок прорезался? – улыбнулась она и, схватив меня за шею, потащила в коридор. Открыв дверь, она указала пальцем на площадку. – Ну, так иди, скажи тем, кто тебе рожу разукрасил. Что? Не такой смелый уже?
Хлопнула дверь и с площадки до меня донесся шакалий смех шпаны. И жалил он куда сильнее, чем мамина пощечина.
Я не хотел идти в субботу на репетицию, но выбора особо не было. Либо с мамой просидеть все выходные, либо с друзьями. И второе было явно лучше, пусть и придется отвечать на вопросы. Вопросы, конечно, задали, потому что не только шпана разукрасила меня на совесть, но и собственная мама, наказав за пререкания отрезанным шнуром от утюга. К счастью, водолазка скрывала последствия этого наказания, а лицо… мои друзья видели картины и похуже. Впрочем, удивленных возгласов избежать не удалось.
– Хуя себе, – присвистнул Андрей, когда я осторожно прошмыгнул в дверь и бросил рюкзак на диван, где сидели Славик и Вася. Розанов нахмурился, внимательно изучая мое лицо, украшенное кровоподтеками, а Вася побледнела и закусила губу. – Это кто тебя так, братан?
– Да, не важно, – отмахнулся я. – Залетные.
– Лица запомнил?
– Это ничего не изменит, – вздохнул я. – Сам виноват.
– Совсем охуели, – помотал головой Андрей. – Корешу моему на днях тоже башку проломили. С магаза шел, а ему арматурой прилетело. Хорошо, что прохожие помогли, скорую вызвали. А все из-за пакета с жратвой. Два торчка вмазанных берега попутали.
– Ну, тут явно не жратва была причиной, – протянул Славик. – Это, когда ты у меня был?
– Ага. Домой шел, поздно уже было.
– Звери, – отрывисто бросил Розанов.
– Выблядки, – поправил его молчащий до этого момента Макс. – Яр, ты играть-то сможешь?
– Ну, пальцы мне вроде не поломали, – невесело усмехнулся я, рассматривая посиневшие руки. Хорошо, что друзья не видели меня сразу после порки. Тогда пальцы распухли, как жирные червяки.
– Ладно, – кивнул Макс. – Тогда порепетируем вступление к новым песням. Слава с Яром наброски накидали, надо обкатать партии ударных и гитары.
– Да без проблем, – вздохнул Андрей. – Главное, что не «Сплин» опять задрачивать.
Правда полностью избавиться от напряжения не удалось. Ребята играли молча, не было смеха и привычных шуток, да и музыка выходила не мрачная и гипнотичная, как задумывал Славик, а злая и даже жесткая, словно каждый выплескивал на инструменты свое настроение. Единственный плюс был в том, что для одной песни такая подача подходила идеально, о чем Макс не преминул сообщить Славику.
– Мне кажется, что «Du und Ich» надо играть как раз в таком ключе, – кивнул он, когда мы закончили первые прогоны и делились мнениями. – Грязные гитары, злость, гипнотизм. Идеальный винегрет.
– Я тоже так думаю, – согласилась с ним Вася. – Выбивается только вокал. Макс поет слишком мягко.
– Можно исказить вокал эффектами, – пробормотал Розанов, записывая что-то в свою тетрадку. – Через синтезатор.
– А если живое выступление? – спросил Андрей.
– Тогда тут проблемка.
– Херня, – махнул рукой Макс. – Можно поэкспериментировать с вокалом, где-то добавить импровизации. Да, будет звучать не как в записи, но и идеального совпадения же от нас никто не ждет, так?
– Допустим, – согласился Славик. – Тогда надо записать твою партию. Или ее часть, чтобы можно было поиграть с эффектами.
– Дим Димыча потрясу, – кивнул Макс. – Он у Колумба за звукача, причем пацан толковый. Только постарайся его не выбесить.
– Как получится, – равнодушно хмыкнул Розанов, проигнорировав скептичные ухмылки. Все понимали, что он забудет о предупреждении сразу же, как только закончится репетиция. – Андрей, та импровизация во второй части…
– Ну, блядь, – пробормотал тот. Без доебов Славика к исполнительскому мастерству участников не обходилась ни одна репетиция.
– Мне понравилось, – буркнул он и повернулся к Васе. – И тот рифф, что ты сыграла… можешь повторить?
– Ага, – кивнула Вася, поправляя гитару. Сыграв требуемое, она вопросительно посмотрела на Славика и увидела у того на лице то, чего не ожидала увидеть. Улыбку.
– Отлично. Тоже можно оставить. Я подумаю еще над звучанием, а пока… пока все.
– Чудесно, – фыркнул Андрей, отложив палочки в сторону. – Тогда я сваливаю.
– Я тоже, – ответила Вася и, покраснев, добавила. – Родители на дачу едут. Надо помочь.
– Ладно, на сегодня закончим, – сдался Славик. И среди радостных возгласов выбивался только один. Мой. Все потому, что мама сегодня позвала в гости Гошу. А значит мне надо искать себе ночлег.
– Я, пожалуй, останусь ненадолго, если вы не против, – тихо сказал я и кивнул на бас-гитару. – Надо чуть попрактиковаться.
– Не вопрос, брат, – кивнул Макс, задумчиво на меня посмотрев. – Ключ я тебе оставлю, запри потом.
– Конечно, – вздохнул я, присаживаясь на диван и понимая, что покину студию только утром.
Когда все ушли, в студии стало особенно пусто и тоскливо. Тихонько пощелкивал счетчик, размеренно отмеряя потраченное электричество, гудел в углу старенький «Орск», который Колумб как-то умудрился затащить в подвал. Хотя, кто его знает. Может, холодильник всегда здесь был. Задолго до неформалов, репетиций и меняющегося мира. В холодильнике всегда лежал запас бухла – пиво, пара бутылок водки, иногда мог стоять коньяк. Причем такой коньяк, пить который можно только охлажденным. В обычном состоянии он адово вонял сивухой, но группу Колумба подобным смутить было сложно.
Вздохнув, я направился к холодильнику и, открыв его, вытащил бутылку пива. Хотелось немного разгрузить голову, залить боль, которая волнами билась о стенки черепа. Мои друзья разбежались по домам. В нормальные семьи, к любящим родным. А мне сидеть в подвале и ждать утра, когда мама вдоволь натешится с Гошей. От обиды, захлестнувшей душу, захотелось заорать, но я сдержался. Крик принесет новую боль. Пробовали, знаем. Куда проще молчать, а обида… ну, пройдет, как и всегда.
Я просидел на диване до вечера. Задумчиво буравил взглядом стену и пытался добить вторую бутылку пива, которая давно уже
