Конар поприветствовала её, взяла медяк и ушла на огород к остальной семье. Аяна сидела у окна, по очереди нажимая на педали станка, прокидывая челнок и дёргая бёрдо, и думала, почему на разных краях мира так похожи музыка, любовь, дружба и нити. Холст прирастал и прирастал, малышка в животе шевелилась под её песни, и к обеду она с радостным удивлением поняла, что четверть длины керио уже готова.
За работой спина затекла, и, возвращаясь на постоялый двор, Аяна снова затосковала, а потом разозлилась сама на себя. Эти перепады настроения измучили её, а ещё ей было одиноко и грустно в этом чужом городе, среди чужих людей.
-Ваша долина обширна, и здесь тебя окружают близкие люди, которые обнимают тебя и говорят с тобой на понятном тебе языке. Там же у тебя будет не долина. У тебя будет четыре комнаты с решётками на окнах и обнесённый высоким забором парк, в котором деревья настолько часто подрезаются садовником, что перестают быть похожими на настоящие деревья, и от этого тебе захочется кричать. Но ты не сможешь уйти, когда тебе этого захочется. Нет. Ты будешь выпрашивать разрешения выйти. И ты никогда не выйдешь никуда одна. Ты слышала об обычаях, но не примеряешь их к себе, думая, что способ их обойти найдётся, но нет. Он не найдётся. Ты даже не сможешь отвлечься на детей, как это делают другие женщины. Ты будешь чахнуть и стареть среди совершенно чужих людей, которые не понимают ничего в твоей душе, пока не увянешь, как цветок, пересаженный в неподходящую почву.
Может быть, Воло был прав?
Она была в отчаянии.
Конда увёз её сердце в своих ладонях, а она сама бросила всё остальное, что было ей дорого. Невидимая дыра в груди ныла. Она заснула в слезах ещё до темноты и проснулась посреди ночи.
38. Разные люди, разные вещи
Верделла не было. Она накинула халат и спустилась в конюшню, но тут опять не было ни его, ни кобылы. Чем он занимается по ночам? Она зашла к Таште и обняла его, потом вышла из стойла и закрыла на задвижку.
– Эй, ты чего тут шляешься ночью? – донёсся до неё свистящий шёпот из угла.
Аяна вздрогнула и обернулась. В ворохе сена сидел мальчишка, один из тех, которые подрабатывали в постоялых дворах, помогая рассёдлывать лошадей, поить их и чистить.
– Мне одиноко, – честно сказала она. – Я так далеко от дома.
Мальчишка поёрзал в темноте и вздохнул.
– А почему ты не вернёшься, раз тебе так одиноко?
– Мой дом слишком далеко. Там остались все мои друзья.
– Так заведи новых и не шляйся тут по ночам, ты пугаешь лошадей, – сказал мальчишка и исчез в ворохе сена.
Аяна подумала, что, возможно, он и прав. Хотя бы попытаться стоило.
Во время урока она рассматривала лица девушек. В том постоялом дворе, после которого они заехали посмотреть на Великое Дерево, Шад сказал Аяне, что она похожа на статуэтку из опалового стекла.
– ...Руки твои – как лоза нокты, оплетающая мои плечи, и нет сил вырваться из этого плена, – сказал Конда. – Лик твой подобен отражению звёзд на хрустальной глади залива, и нет прекраснее его. Глаза твои – как две луны, освещающие мой путь ночью, когда бреду я, не ведая дороги, пьяный от любви к тебе. Стан твой словно из драгоценной кости выточен, чтобы ложиться в руки мои, когда прихожу под твой балкон под светом этих лун....
– Ничего себе, – сказала Аяна, садясь на кровати.
– Да. Представь, катис Эрсет их сотнями наизусть знал. И я их учил по его настоянию. Это тоже считается за стихи. И все старые стихи – вот такие. В новых уже рифма есть, и они похожи на песни. А тут – один сплошной надрыв. Ты куда? Верни свой стан в руки мои!
Племянницы Лейсе были очень изящными девушками. Как раз такими, какие представлялись Аяне при словах «из драгоценной кости выточенный стан». У них были томные, как будто немного сонные лица, длинные тёмные волосы и бледная кожа, нежные руки с ухоженными ногтями. Девушки быстро запоминали то, чему она их учила, кроме самой юной, Асэ. Аяна по нескольку раз повторяла для неё многие вещи, а потом отдельно с ней ещё раз разбирала пройденное.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Может быть, попробуем вместе с вами освоить читар? – сказала Аяна на третьем занятии. Она была очень довольна собой, потому что Конар разрешила ей остаться до темноты и закончить керио.
– Ну, не знаю, – с сомнением протянула Джин. – Может быть, ещё раз запишем мелодию под твой напев?
– Как хочешь. Я могу остаться с тобой, Джин, и позаниматься отдельно. Даром, – добавила она, видя, как та дёрнула бровью. – Мне всё равно больше нечем заниматься.
Девушки переглянулись.
– А твой муж не против, что ты учишь нас? – сказала Лиу.
– Он сам нашёл мне эту работу. Он ходил по рынку и искал работу, и ваш дядя подошёл к нему и предложил учить вас.
– А ты сама как к этому относишься?
– Мне приятно учить вас, – сказала Аяна. – Особенно тебя, Асэ. Когда у тебя начинает получаться, я испытываю такую гордость за тебя!
Асэ несмело улыбнулась.
– А давай и правда попробуем читар, – сказала вдруг Паду. – Может, вместе научимся?
– Давайте. Покажите, как его держать.
Девушки рассмеялись.
– Прекрасный учитель, – сказала Ивэр с улыбкой. – Вот так, – показала она руками. – Там пластинка привязана, видишь?
Аяна отвязала костяную пластинку со шнурка и покрутила в руках, потом взяла читар, как показывала Ивэр, и провела по его трём струнам.
Звук был немного колючий. Ладов на грифе не было. Аяна пощипала струны пластинкой, но очень скоро у неё заболели пальцы.
– Это не так сложно, – сказала она, с ошибками сыграв некоторое подобие мелодии. – Но у меня уже болят пальцы. Чей это читар? Кто играет на нём?
– Это дядя нам привёз, – сказала Гэла. – Иногда гости просят играть им мелодии, а мы не умеем.
– Тётя Лейсе любит гостей, – кивнула Джин, поглядев на неё. – К нам часто заглядывают на чашечку ачте разные её знакомые. Среди них есть и ценители музыки.
– Понятно. А можно, я приду к вам учиться играть? Я сама научусь, и потом смогу научить и вас. Мне очень одиноко. Я доткала керио для малышки, и теперь просто сижу и жду, когда муж заработает достаточно денег.
– Мы спросим у тёти, – сказала Джин. – Приходи завтра с утра, поболтаем. Нам тоже бывает скучно тут.
Вечером Аяна наконец поймала Верделла. Рыбный дух от него прямо-таки сшибал с ног, но она всё равно обняла его так крепко, как только могла.
– Верделл, балбес, где тебя носит? – спросила она, ероша его волосы. – Я скучаю.
– Кирья, я взялся за доставки, – сказал он. – Разные люди передают мне вещи, а я отвожу их и передаю другим людям, и те везут дальше. Я не знаю, что везу, и мне всё это кажется мутным, но платят хорошо. По четыре медных за доставку. Кобылу только жалко, как бы не охромела. А у тебя что?
– Мне дают по четыре за урок. Неплохо, как думаешь?
Верделл почесал подбородок.
– Да. Платят тебе хорошо. Прямо очень хорошо, кирья.
– Ну, там не одна девушка, а шесть.
– Шесть? Шесть девушек? Вот бы поглядеть.
– Да. Они там живут с тётей, и я прихожу их учить.
– Ладно. Мне пора, кирья. Вечером по реке приплывает лодка, и мне надо доехать до другой реки и отдать в другую лодку. Я поехал. Они ждать не будут.
– Верделл, а это точно не опасно?
– Не знаю, кирья, – крикнул он уже с лестницы, и из соседней каморки донеслась брань и стук в стену.
Ранним утром она подшила края керио и удовлетворённо взглянула на него, расстеленный на кровати. Неплохо для керио, вытканного из чужих ниток в чужой стране. Аяна подвязала им живот поверх рубашки, и спина наконец перестала так сильно болеть.
Она спустилась в трактир и взяла свою порцию каши на воде. Две порции стоили грош, и Верделл с утра платил за них обоих.
Джин ждала её в комнате, и рядом стоял читар.
– Можешь играть. Тётя разрешила тебе ходить сюда, но только до пяти часов. В пять тебе нужно будет уйти.
– Хорошо. Можно мне попить?
