– Ничего. Верделл, у меня вчера болел живот.
Верделл встал и вцепился в волосы.
– Почему ты не сказала?
– Мы подъезжали к городу. Он болел не сильно. Я решила потерпеть, и всё прошло, когда я поспала. Но мне тяжело ехать. Мне тяжело ходить. У меня болит спина и даже нету керио, чтобы подвязать живот.
-Керио?
– Ты видел. Мама носила в нём Вайда.
– А, та тряпка.
– Это не тряпка. Её ткут для первенца. У меня даже этого нет.
Она упала на кровать и разрыдалась.
– Ни Конды, ни керио, ни мамы... И денег нет... Всё так дорого! – всхлипывала она. – Верделл, почему мы не вернулись, когда ты предложил? Какая же я тупая!
– Тихо, тихо, – сказал Верделл, садясь рядом и гладя её по голове. – Тише, кирья.
Она села, вытирая слёзы. Он поцеловал её в висок и притянул её голову себе на плечо.
– Я сегодня спрашивал на рынке. Думал поработать денёк. Им нужен посыльный, чтобы разносить продукты по домам. Если мы останемся на неделю, то попрошусь в деревню на севере от ворот, там держат свиней. Устроюсь там выгребать навоз или закладывать корм. Мы только вчера приехали, а уже столько возможностей, видишь?
– Мы можем продать Ташту, – сказала Аяна тихим голосом. – И сесть на корабль контрабандистов, как ты предлагал. Тогда у нас останутся деньги.
– Я тут прикинул... В общем, мы не сэкономим на этом. На том берегу, в Димае, нам всё равно потребуется лошадь и повозка. А лошади в прибрежных деревнях дорогие. Мы больше потеряем на покупке новой, чем на оплате переправы с той, что есть.
Аяна вздохнула. Она не хотела расставаться с Таштой. Эта новость и опечалила её, и одновременно немного подняла ей настроение.
– Мне нужно отдохнуть. Верделл, правда. Я обычно стараюсь, чтобы ты не волновался, но сейчас мне действительно нужно пару дней перерыва. У меня болит живот от тряски на телеге.
– Ну, в общем, я не против сделать перерыв. В столице всё равно будет ещё дороже. В начале пути по Фадо мы за те же деньги получали большие чистые комнаты, а тут у нас каморка даже без окна.
– Верделл, сколько у нас денег? – спросила Аяна, и отчаяние снова подступило к ней. Оно как холодная серая вода зыбко дрожало у её щиколоток, поднимаясь выше и выше над грязным полом, по пыльным серым доскам стен, плескаясь вокруг засаленных ножек старого табурета, добираясь до груди, до шеи.
Она встала и схватилась за спину.
Нет. Она не позволит этому случиться. С ней уже было это, там, дома, в долине. Она сидела и смотрела сквозь липкую серую пелену, как дни её жизни проходят мимо. Хватит. Она уже не дитя. Мама не утешит её, погладив по голове и походя разрешая все её затруднения.
Верделл смотрел на неё очень печально.
– Ладно. Я не буду лгать тебе. У нас меньше, чем надо, кирья. Намного меньше. Всё оказалось хуже, чем я рассчитывал. Я думал, мы успеем переправиться в Димай. Нам ещё нужно сделать тебе документы.
– Документы?
– Да. Документы о твоём имени.
– Что это?
– Это то, без чего ты не сможешь ни выйти замуж, ни жить, ни работать в Арнае. Я представлюсь твоим мужем, чтобы нас пустили в Димай, и скажу, что твои документы утеряны. Вот, смотри.
Он достал из внутреннего кармана безрукавки сложенную в несколько раз очень грязную бумажку.
– Это мой документ. Видишь? "Салке Верделл". Обычно все документы хранятся у мужа, но так бывает, что бумажка теряется или рвётся.
Он печально развернул бумажку, и Аяна увидела, что она состоит из четырёх отдельных частей.
– Я представлюсь твоим мужем и скажу, что твои документы... украли, допустим. Нам нужно будет оформить их, и лучше, конечно, поскорее. Без документов у нас никак. Я ещё не знаю, как это нужно будет сделать. Это кир Конда знаток таких вещей, ну и Воло. Надо будет узнать на месте.
– Хорошо. Верделл, мне нужно работать, пока я ещё могу. После родов мне потребуется твоя помощь и комната почище. Ты какое-то время не сможешь работать. И мне нужна будет повитуха, которая поможет в родах. В прошлой деревне мне сказали, что тут это и правда довольно дорого.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Аяна говорила это, и у неё кружилась голова. Нет, мама не придёт и не решит её трудности. Она зашагала по комнате, схватившись двумя руками за поясницу.
– Верделл, ты слышишь? Мне тоже надо работать. У нас чуть больше месяца. После этого я не скоро смогу работать.
Она обернулась на него. Верделл сидел, спрятав лицо в ладонях. Она разозлилась.
– Ладно. Мне надо причесаться и подумать.
Она села на засаленный табурет и достала гребень. Сидеть было неудобно, малышка упиралась ногами куда-то под рёбра. Аяна застонала.
– Верделл, да отомри! Ты слышишь, что я говорю? – с бессильной злобой крикнула она. – Нам нужны эти ваши клятые деньги, понимаешь? Что нам делать?
Верделл резко встал и бросился вон, хлопнув дверью. Аяна сидела и рыдала, и злобные холодные слёзы обиды падали ей на живот.
Надо было вернуться. Надо было вернуться, когда после двух недель на снежных равнинах Олар Сир Верделл предложил ей это. Она сейчас сидела бы в своей новой комнате над купальней, и малыш Тили был бы у неё на коленях, а близнецы наперебой бы рассказывали, как они съездили на болота, и Тамир немного краснел, когда Арет бы рассказывал, как на них смотрела девушка из двора стеклодувов или скотоводов. Она бы неторопливо ездила к олем Нети на широкой мохнатой спине Пачу, и та бы ощупывала её живот и с улыбкой кивала, и пёстрый керио был бы уже давно готов и ждал бы появления малышки, лёжа рядом с ветками купресы и лепестками сампы в чистом шкафчике для холстов. Она бы ходила в купальню каждый вечер, а потом сушила волосы у окна, сидя на своём вышитом чистом покрывале, рядом с Шошем, в просторной, прибранной комнате с белёными стенами и двумя застеклёнными окнами.
Её рот открылся в беззвучном рыдании. Даже заплакать нельзя, потому что соседи опять начнут стучать в стену... В этом убогом постоялом дворе на окраине городка были самые дешёвые каморки, и они с Верделлом могли позволить себе лишь такую. Он и так слишком часто качал головой, когда она показывала пальцем на какую-нибудь еду на рынке в деревнях, которые они проезжали.
Она встала. У них нет денег. Да. У неё есть то, за что она может получить эти деньги.
Аяна схватила мешок и сунула руку к самому его дну. Вот то, что она может продать. Им хватит денег на дорогу до Ордалла. Даже на перекладных.
Она быстро заколола волосы. Слёзы высыхали на глазах. Она сунула свёрток под мышку и спустилась вниз.
– Каго, – окликнула она хозяина двора. – Где у вас можно продать дорогие вещи?
Он окинул её взглядом, прищурившись.
– Что желает продать юная госпожа?
Его тон звучал немного издевательски, но Аяна пропустила это мимо ушей.
– У меня есть дорогие предметы. Где их можно продать?
– Тут окраина. Считай, деревня. Иди на центральный рынок, там найдёшь скупщика. Надеюсь, вы не украли это. Мне не нужна лишняя головная боль.
Она коротко кивнула. На душе было мерзко.
35. Танец журавлей
Тэно был большим, наверное, как восемь деревень вроде той, где она родилась. Он поднимался широкими ступенями на пологий склон горы, и по мере того, как он забирался наверх, дворы становились просторнее, заборы – ярче, а дома – всё выше. Со склона стекали многочисленные ручьи, весело журча вдоль мощёных улиц. Аяна шла вдоль такого канала и морщилась от вони помоев, гнили и всего того мерзкого, что собирал поток по дороге с вершины.
Она поднималась в гору мимо бесконечных ворот и заборов, заборов и ворот. Заблудиться тут было сложно, как и в их долине: спускаясь вниз, ты в любом случае выходил к реке, а там уже найти нужную улицу было гораздо проще. В предыдущем городке, который расстелился на равнине, она чуть не заблудилась, возвращаясь с рынка, потому что небо затянуло тучами, и она не смогла сразу определить, в какую сторону идти.
День был серым. Ноги устали. Она шла по улицам, и навстречу ей попадались парни с двухколёсными тележками, старушки, несущие кур или тростниковые корзины, и пару раз – телеги, запряжённые быками. Из-за заборов закрытых дворов раздавался детский смех и запахи свинины, овощей и жареной рыбы, и от этого сводило живот. Аяна давно не ела свежей, хорошей еды. Они с Верделлом довольствовались заветренным рисом и овощами, а когда она смотрела на куски тушёного мяса на прилавке, он печально качал головой. Ну ничего. Сегодня они вдоволь поедят.
