Спустя некоторое время нас догнала машина с командой, которой поручалось взорвать на аэродроме склады и другие сооружения.
— Приказание выполнено, — глухо доложил командиру дивизии старший команды.
Сказал так, будто сердце из груди вынул. Эти люди привыкли строить, радовались своему труду, а тут самим довелось рушить то, что возводилось годами.
Красноармейцы в машине сидели угрюмые. Все понимали их настроение: ведь настанет же день, когда мы снова вернемся сюда, и тогда придется все строить заново. Чтобы развеять мрачные мысли солдат, я сказал:
— Так надо, товарищи. Взорванные объекты на ка кое‑то время заставят гитлеровцев остановиться. А время — очень важный фактор на войне.
Глухими проселочными дорогами, а часто и прямиком по полю пробирались мы на северо — восток. А справа двигались колонны неприятельских войск. Но вскоре они отстали.
26 пюля добрались до места назначения. Не успели стряхнуть с себя дорожную пыль, как над аэродромом появились фашистские бомбардировщики Ю-88 и Ме-110. Отразить их нападение было нечем. Несколько бомб упало недалеко от штаба дивизии, одна угодила в здание.
Пять дней спустя налет повторился. В дополнение к разрушениям, которые причинили фашисты, они разбросали по всему аэродрому маленькие бомбы, так называемые «лягушки». Стоило наступить на такую бомбу — раздавался взрыв. Пришлось выделять специальную команду, которая собрала, а затем обезвредила сотни «лягушек».
Перелеты с аэродрома на аэродром, вражеские бомбардировки и нерадостные сообщения газет и радио порождали у некоторых унынпе, апатию, подрывали веру в свои силы.
Поэтому было очень важно ободрить людей, разъяснить, что успехи противника — явление временное, что скоро Красная Армия остановит врага и начнет контрнаступление.
Тяжесть этой нелегкой работы ложилась на плечи военных комиссаров, институт которых был учрежден 16 июля 1941 года, секретарей партийных и комсомольских организаций и их актив. Вечером политработники рассказывали личному составу о результатах боевых действий части за день, об особо отличившихся авиаторах, информировали о событиях на фронтах, в тылу страны и за рубежом.
В свободное от боевых вылетов время мы обычно отвозили летчиков в безопасное место на отдых. С ними непременно выезжал и политработник. В задушевной беседе легче было узнать настроение людей, повлиять на них. Техники, механики и другие специалисты жили, как правило, на аэродроме. С ними тоже всегда находился опытный, авторитетный пропагандист. Чаще всего это были инженеры или техники звеньев.
Уже в конце июня — начале июля фронтовая обстановка породила новые формы политической работы. Многолюдные лекции уступили место групповым и индивидуальным беседам, многочасовые собрания — коротким и деловым. Если люди были заняты, активисты приходили к ним на работу и сообщали новости. В некоторые дни это делалось по нескольку раз.
Много хорошего можно сказать о политработниках-летчиках. Горячим большевистским словом и личным примером они воодушевляли однополчан на подвиги во имя Родины. Особенно трудно было тем, кто летал на бомбардировщиках. Нередко ценой собственной жизни будили они в своих боевых друзьях жгучую ненависть к немецко — фашистским захватчикам.
Летая без сопровождения истребителей, в первые же дни войны погибли все заместители командиров эскадрилий по политчасти 31–го полка. 25 июня не вернулся с боевого задания замечательный политработник старший политрук Павел Александрович Петров. Через день не стало храбрейших летчиков, пламенных партийных вожаков старших политруков Андрея Николаевича Чижикова и Саркиса Михайловича Айрапетова.
Над Кенигсбергом истребители противника сбили старшего политрука Василия Петровича Дорофеева. В схватке с фашистами смертью храбрых пал замполит эскадрильи капитан Василий Иванович Быков. Не вернулся с боевого задания заместитель командира 241–го штурмового полка по политической части старший политрук Иван Григорьевич Стаценко. Я хорошо помню летчиков политработников 238–го истребительного полка Синяева, Ненько, Баландина, Дмитрненко, сложивших голову в жестоких боях с врагом.
Все эти люди кровью своей закладывали первые камни в величественный монумент нашей победы. Их имена навсегда останутся в светлой памяти тех, кто вместе с ними сражался с немецко — фашистскими захватчиками.
Восполнить потери летчиков — политработников было не так‑то просто. Вместо них приходилось назначать строевых командиров — коммунистов. Недостаток в политической подготовке и умении организовывать массы они восполняли своей храбростью, личным примером — темп качествами, которые и являлись основой всей воспитательной работы.
И все же нехватка кадровых политработников серьезно сказывалась на состоянии боевых дел. Взять хотя бы такую категорию, как комиссары эскадрилий, на должность которых выдвигались наиболее грамотные, подготовленные техники. Они чувствовали себя неловко, поскольку некоторые летчики проявляли к ним отчужденность. Неспроста начальник политотдела ВВС Северо-Западного фронта Яков Иванович Драйчук доносил начальнику политуправления фронта: «Большинство политработников не принимает участия в постановке задач и разборе боевых действий. У них сложилось чувство своей неполноценности в силу того, что они не летчики».
В самом деле, можно иметь прекрасно организованный тыл, высокой квалификации инженеров, техников и других авиационных специалистов. Но, если не будет как следует подготовлен человек, который непосредственно ведет бой с врагом, все самые благие намерения, самые нечеловеческие усилия наземных служб могут оказаться напрасными. Летчик, штурман, воздушный стрелок — центральные фигуры в авиации.
Говоря об этом, я вовсе не хочу подчеркнуть какую‑то исключительность летчиков. Но я всегда был сторонником того, чтобы политработой занимались не просто честные, принципиальные, политически зрелые, но и хорошо подготовленные в профессиональном отношении люди. Иначе эта работа будет строиться вообще, без учета боевой специальности.
Между прочим, и сейчас еще нередко раздаются голоса: зачем политработнику летать? Его дело воспитывать людей. Такое мнение — результат недопонимания специфики летного труда, психологии летчика, его души. Курс, взятый на то, чтобы политработником в авиации был человек летной профессии и чтобы сам он непременно летал, — правильный курс. Только при этом условии можно говорить о действенности политической работы.
Погрузившись в раздумья о повышении действенности партийно — политической работы, я вспомнил один знаменательный день. Мы с Федоровым сидели у стартового командного пункта, рядом с летчиками, ожидавшими команды на боевой вылет. И вдруг из динамика, что был укреплен на крыше СКП, послышались знакомые позывные. Кто‑то подошел к аппарату и усилил громкость звука. Мы уже привыкли к мелодии, передаваемой по радио, знали, что за ней последует важное правительственное сообщение. Со стоянки подошли техники и механики, не занятые срочной работой… И вот позывные Москвы стихли, на минуту установилась тишина, и диктор объявил, что будет говорить Председатель Государственного Комитета Обороны.
Каждый из нас давно ожидал его выступления в печати или по радио, тем более что И. В. Сталин и в довоенное время выступал очень редко. Что скажет сейчас, в тяжкую пору, человек, пользующийся громадным авторитетом и обладающий всей полнотой власти? Люди ждали его слова с обостренным вниманием.
Мне довелось дважды присутствовать на совещаниях, где выступал И. В. Сталин. На одном шла речь о мерах по ликвидации и предупреждению аварийности в авиации, на другом подводились итоги войны с Финляндией. Он выступал и на первом, и на втором и произвел па меня очень сильное впечатление.
…И вот на далеком от Москвы полевом аэродроме я снова услышал его голос:
— Товарищи! Граждане! Братья и сестры! Бойцы нашей армии и флота! К вам обращаюсь я, друзья мои.
Как известно, это была речь, основу которой составляла директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня партийным и советским организациям прифронтовых областей.
Слушая Сталина, мы впервые узнали правду о войне, почувствовали, что дело куда более серьезно, чем представлялось до этого. Враг силен и коварен, он рвется в глубь нашей страны, уничтожая все на своем пути. Особенно запомнилась мысль о том, чтобы советские люди поняли всю глубину опасности, которая угрожает нашей стране, и отрешились от благодушия и беспечности: «Дело идет о жизни и смерти Советского государства, о жизни и смерти народов СССР».
Сталин четко и ясно сказал, что нужно делать, чтобы разгромить врага и спасти Родину: драться до последней капли крови, отстаивать каждую пядь родной земли, проявлять храбрость, отвагу, незнание страха в борьбе…
