Сначала Иваницкого отправили в пехоту, потом какими‑то судьбами он вырвался в авиацию. И вот теперь снова предстоит военный трибунал.
Поговорив с оперуполномоченным, я долго думал о Николае Иваницком, внимательно изучил его личное дело, беседовал с однополчанами, которые вместе с ним летали на выполнение боевых заданий. Не было у него изъянов ни в биографии, ни в летной работе на фронте. И я сказал командиру дивизии:
— Буду настаивать, чтобы Иваницкого вернули в полк. Поддержите мою просьбу?
— Непременно, Андрей Герасимович, — твердо решил Федоров.
Разговор с начальником контрразведки был, признаться, нелегким.
— Будьте же человеком, — старались мы с Федоровым воздействовать на него. — Летчик пришел с оккупированной территории с оружием. Ручаемся за его честность и преданность Родине.
Начальник контрразведки, не имея явных улик про тив Иваницкого, начал уступать нашим настойчивым просьбам и поручительствам:
— Да я и сам не твердо уверен, что он мог поступить подло. Но знаете, всякое случается…
— Людям надо верить, не все же по указаниям делать. Случись такая беда с вами — что же, и вам не доверять, свидетелей, мол, нет — и все?
Наступила неловкая пауза.
— Начальства моего нет на месте, а надо бы посоветоваться…
— А вы со своей партийной совестью посоветуйтесь. — И я рассказал ему о том, как в первые часы войны мы с командиром дивизии взяли на себя ответственность, разрешив нашим летчикам уничтожать воздушных разбойников.
— Ну что ж, — сдался он наконец, — в случае чего отвечать будем вместе. Скажу — уговорили.
— Вот за это молодец! — дружески хлопнул его по плечу Федоров.
Спустя несколько дней Иваницкий снова был в боевом строю. Он бесконечно радовался тому, что его доброе имя осталось незапятнанным.
— Доброе имя — знамя человека, — поблагодарив нас, сказал Николай. — Да, знамя, и я не уроню его ни при каких обстоятельствах.
Действительно, дрался он с немцами с каким‑то ожесточенным упоением, будто хотел отомстить врагу за все страдания, выпавшие на его долю.
Погиб Николай Иваницкий в одном из — неравных боев с фашистскими истребителями. В этой схватке он сбил два вражеских самолета.
Случай с Иваницким лишний раз напомнил нам: честным людям надо верить, а подозрительность и явную клевету решительно пресекать. В связн с этим хочется вспомнить еще одну историю, о которой, вероятно, в июльские дни сорок первого года знали почти все авиаторы — фронтовики.
В части нашей дивизии просочилась чудовищная небылица, пущенная в ход вражеской агентурой: будто бы экипаж одного из известных советских летчиков принимает участие в бомбардировочных налетах на Москву.
Я знал этого летчика. Он участвовал в спасении одной из наших экспедиций, попавших в беду. В числе первых ему было присвоено звание Героя Советского Союза.
Его самолет потерпел катастрофу. Что произошло — оставалось тайной. Несколько месяцев экипаж усиленно разыскивали. В поисковых экспедициях участвовали 24 советских и 7 иностранных самолетов. Они обследовали 58 тысяч квадратных километров, однако никаких следов катастрофы обнаружить не удалось…
И вот враг распустил слух, будто экипаж этого летчика воюет против нас.
Надо было срочно пресечь фашистскую провокацию. А в том, что это подлая ложь, я не сомневался ни минуты. Во всех частях дивизии мы провели обстоятельные беседы, развенчали клевету. И люди правильно поняли нас: такой человек не мог изменить Родине. Вместе с тем на других примерах мы показали, к каким коварным приемам прибегает враг, чтобы посеять сомнение в наших рядах, бросить грязную тень на добрые имена советских людей.
Борьба с провокационными слухами, пораженческими высказываниями приобретала в первые дни войны не меньшую значимость, чем вооруженная борьба с самим врагом. И мы принимали все меры к тому, чтобы наладить работу так, как этого требовала директива СНК СССР и ЦК ВКП(б) от 29 июня.
ПРОТИВОБОРСТВО
Приказ о моем назначении военным комиссаром военно — воздушных сил 11–й общевойсковой армии поступил неожиданно. Расставаться с дивизией было жаль. Вместе с ее людьми я пережил самые трудные дни. Пора грозовой страды и лишений сдружила меня с Иваном Логиновичем Федоровым, Кузьмой Дмитриевичем Дмитриевым, с командирами и политработниками полков.
— Слышь, комиссар, — обнимая меня и с трудом сдерживая волнение, приглушенно прогудел комдив, — не забывай… Как ни тяжело было, а все‑таки дивизию сохранили и тумаков немцам надавали изрядных. Нелегко будет и впредь, а все же не так, как приходилось. Наука‑то, она в бою познается… Ну, не поминай лихом, Герасимыч.
— Прощай, Иван Логинович, и ты, Кузьма Дмитрии. Думаю, встретимся еще не раз: воевать бок о бок придется.
Машина двинулась в Старую Руссу.
В штаб 11–й армии прибыл я к вечеру и представился командующему — генерал — лейтенанту В. И. Морозову. Вид у него был крайне усталый, под глазами набрякли отечные мешки. Чувствовалось: человек до предела измотан.
Я знал, что положение в 11–й армии тяжелое, что она под ударами превосходящих сил противника отступает и несет большие потери в людях и технике. Это подтвердил и сам Морозов, на минуту оторвавшийся от непрерывно звонивших телефонов.
Он вышел из‑за стола, дружески положил руку на мое плечо и, глядя усталыми глазами, сказал:
— Извините, дорогой. Потерпите до завтра. Сейчас некогда. Правый фланг в беде…
На следующий день я приехал в деревню Муры и познакомился с командующим ВВС 11–й армии В. А. Чумаковым. Когда‑то он командовал кавалерийским соединением, йотом переквалифицировался, стал авиатором.
— Машин мало, да и летчиков не густо, — сказал он. — Имея превосходство в боевой технике, гитлеровцы наглеют — гоняются чуть ли не за каждой полуторкой. А недавно налетели на армейский штаб ВВС… Эх, побольше бы силенок, — взмахнул рукой Чумаков и, резко опустив ее, добавил: — Развернулись бы в небе наши орлики.
Мы договорились: Чумаков берет на себя связь с командующим армией и его штабом, поддерживает контакт с наземными войсками, организует взаимодействие авиации с пехотой. Я организую всю боевую и политико-воспитательную работу на аэродромах, держу его в курсе всей жизни частей.
В состав ВВС армии входили: управление 7–й смешанной авиационной дивизии (командир полковник и. М. Петров, военный комиссар И. А. Ивлев); 57–я авиадивизия в Крестцах (командир полковник К. А. Катичев, военный комиссар Н. Д. Моржерин); 62–й штурмовой полк (командир Сарагадзе, комиссар Варфоломеев); 243–й штурмовой полк (командир Воробьев, комиссар Дьяченко); 41–й истребительный авиационный полк (командир Лысенко, комиссар Пономарев).
В большинстве своем это были обескровленные в предыдущих боях части, в которых, как сказал Чумаков, «машин мало, да и летчиков не густо». Чтобы сконцентрировать, слить силы воедино, мы решили приблизить полки к штабу. армии.
— Хоть и маленький кулак, — заметил Чумаков, — но всегда наготове. Бензин, масло и боеприпасы пока есть: благо, что на базовых аэродромах перед войной создали солидный запас.
Спустя несколько дней гитлеровцы снова совершили налет на наш штаб. Оставаться на старом месте было нельзя: «юнкерсы» и «мессершмитты» не отвяжутся до тех пор, пока не сровняют штаб с землей. Да и местные жители вместе с нами в какой‑то мере опасности подвергались.
Посоветовались мы с Чумаковым и решили перебраться подальше от населенных пунктов. Начальник связи майор Сонин выбрал место в овраге, между станциями Лычково и Белый Бор, где были уже подготовлены землянки. Машины рассредоточили рядом, в лесочке. Лучшее место для штаба трудно найти: с воздуха землянок почти не видно, характерных ориентиров, за которые обычно цеплялась вражеская авиация, поблизости не было.
Но долго задерживаться здесь не пришлось. Однажды сидим мы с командующим, обедаем. Сквозь узенькое оконце землянки пробивается нежный луч заходящего солнца. Кругом тишина. Вражеская авиация не тревожила. Давно я не испытывал такого спокойствия. В последние дни мне приходилось много ездить по аэродромам: в одном месте не подвезли продукты питапия, в другом — не оказалось боеприпасов к очередному вылету, в третьем — бытовые неполадки. А комиссару, как известно, до всего есть дело. Все эти хлопоты основательно вымотали, и хотелось часа два — три отдохнуть.
— Ты поспи, Андрей Герасимович, — закончив обед, сказал Чумаков, — а я пойду к оперативникам.
Только прислонил я голову к свернутой валиком кожанке, раздался звонок. Снимаю трубку и узнаю по голосу Василия Ивановича Морозова:
— Где вы сейчас находитесь?
Я объяснил.
— А вы знаете, что в Белом Бору танки противника?
