«Ну вот и ответ на мои размышления о партийно — политической работе», — подумал я, вспомнив 3 июля. В тот день во всех частях пашей дивизии состоялись митинги. Говорили летчики, техники, говорили те, кого я никогда раньше ие слышал. Люди твердо верили, что фашисты будут остановлены и разбиты. Они клялись отдать свою жизнь за Отечество.
«…Не ослаб ли сейчас в частях боевой подъем, вызванный памятными митингами?» — беспокоила тревожная мысль.
И я решил съездить на один из аэродромов, где базировались истребители и бомбардировщики. Побывать там нужно было и еще по одной причине: батальонный комиссар Зубарев звонил, что недавно фашистские самолеты совершили на них налет.
Когда я приехал туда, на травянистом поле еще дымились незасыпанные воронки и чернели выжженные плешины.
— Как дела? — спросил у командира бомбардировочного полка. — Потери есть?
— Два самолета выведены из строя. Вон они догорают, — указал он взглядом в сторону чадивших машин. — Двух техников ранило, одного бойца убило.
— Оборона аэродрома организована?
— Оцепление выставлено. Зенитные расчеты в боевой готовности, товарищ полковой комиссар.
— По налетчикам стреляли?
— Огонь вели, но ни одного не сбили: опыта маловато. Сейчас тренируются.
Я поинтересовался настроением людей.
— Боевое! — ответил командир полка и чуть улыбнулся сухими, потрескавшимися губами.
— Где ваш комиссар? — спросил я.
— С техниками и механиками толкует. Вон там, на опушке леса. Хотите послушать?
Мы прошли, минуя воронки, на окраину летного поля и остановились у кустарника, чтобы не нарушить беседу. Отсюда было все хорошо видно и слышно. Люди выглядели собранными, подтянутыми, готовыми в любой момент вступить в бой с неприятелем.
Батальонный комиссар Зубарев взволнованно говорил о гневе и ненависти к врагу, которыми охвачен весь советский народ, о лучших людях полка, священно выполняющих свой воинский долг.
Я знал Зубарева как неплохого оратора, но теперь он превосходил самого себя. Глаза его горели боевым вдохновением, энергичными жестами руки он рубил воздух ы говорил с такой страстью, что не оставлял безучастным ни одного человека. Люди жадно внимали каждому его слову.
— Молодец, — одобрительно отозвался о нем командир полка. — Умеет зажигать людей.
Мне вспомнился семинар, на котором шла речь об ораторском искусстве. Он проходил в политотделе дивизии. Один из его участников заявил: «Цицероны теперь не нужны. Народ стал грамотный, сознательный, все понимает с полуслова. Думаю, что постигать ораторское искусство нет особой нужды».
Я тогда не согласился с ним. А теперь лишний раз убедился: да, Цицероны были и будут нужны. Умение говорить с людьми, убеждать их — великое искусство, талант, данный природой далеко не каждому. Дело вовсе не в том, чтобы сообщить людям какую‑то прописную истину. Надо зажечь их, вызвать в душе сильные чувства, мобилизовать их внутренние силы на выполнение сложнейших задач. Недаром же говорят: слово — полководец человеческих душ.
Партийно — политическая работа в армии сложпа и ответственна. Поэтому и кадры для ее проведения надо подбирать умело и тщательно. Далеко не каждый может хорошо справляться с ней. Администраторов и чиновников она не терпит.
Когда Зубарев закончил беседу и сказал: «А сейчас за дело!», мы подошли к нему и поблагодарили за умение направлять внимание и энергию людей на решение главных задач, отвечать на внезапно возникавшие вопросы, вселять уверенность, что враг непременно будет разбит. Батальонный комиссар немного смутился:
— Проводил обычную беседу. Обстановка требует, товарищ полковой комиссар. Разговаривать с народом без живинки — все равно что стрелять холостыми патронами. А каждый политработник должен быть активным бойцом партии.
— Верно, — подтвердил командир полка, — иначе мы с тобой не сработались бы, как говорят. А, Зубарев? Пошли на стоянку, посмотрим, как идет подготовка самолетов к завтрашнему вылету.
Люди трудились дотемна. Работали молча, сосредоточенно, зная, что крылатые корабли скоро пойдут бомбить вражеские войска.
На рассвете немцы попытались совершить на аэродром новый налет. Предупрежденные постами воздушного наблюдения, дежурные истребители поднялись наперехват. Бой был коротким, но жарким. «Ястребки» расчленили строй бомбардировщиков и подожгли два «хейнкеля». Ни один вражеский самолет не прорвался к аэродрому.
Вчера во второй половине дня наши воздушные разведчики обнаружили на дороге между двумя небольшими городами колонну танков и мотопехоты противника. За ночь она могла уйти далеко, поэтому с рассветом в небо поднялась эскадрилья скоростных бомбардировщиков. Повели ее капитан Березин и штурман Пшеничный, участвовавший накануне в разведке. В составе этой группы были Герой Советского Союза старший лейтенант Н. М. Стольников и военком эскадрильи старший политрук Макаров.
Экипажи заблаговременно обсудили план действий, условились в случае нападения противника держаться тесной группой, чтобы противопоставить ему массированный огонь. Истребителей для сопровождения мы не могли выделить, их едва хватало на отражение налетов вражеской авиации.
Танковую колонну экипажи СБ заметили на подходе к большому лесному массиву.
— Опоздай мы на пять — десять минут, и удар нанести было бы трудно, — рассказывал после вылета Березин. — Танки наверняка рассредоточились бы между деревьями, и попробуй тогда обнаружь их в густом лесу. А тут мы их накрыли неожиданно. Снизились и первыми же бомбами подожгли головной танк. И пошла работа! Внизу огонь, дым, пыль, а мы делаем заход за заходом и бьем по танкам и пехоте из всех видов оружия. В общему изрядно потрепали фашистов.
В этот день на аэродром прибыл какой‑то молоденький паренек — корреспондент. Он дотошно начал расспрашивать командира о всех подробностях только что закончившегося боя, просил назвать особо отличившихся.
— Все бомбили и стреляли хорошо, — ответил Березин. — Да вы сами поговорите с людьми. Вон они, все па месте.
И корреспондент ушел беседовать с летчиками.
Через час эскадрилья снова была в воздухе. В помощь ей дали группу самолетов во главе со старшим лей — тенантом Процеико и штурманом Гладких. Место, где находились танковая и механизированная колонны фашистов, оказалось чрезвычайно удачным для действий авиации. По обе стороны дороги простирались топкие болота, и какой‑либо маневр машин исключался. Поэтому второй налет наших бомбардировщиков оказался тоже удачным.
Правда, на этот раз экипажи встретили сильное противодействие. Сначала фашисты открыли зенитный огонь, а вскоре появились их истребители. Один наш самолет был подбит и совершил вынужденную посадку.
Удачная бомбежка неприятельских танков и мотопехоты вызвала в полку большой подъем. Я попросил одного из работников политотдела дивизии, чтобы он вместе с военным комиссаром полка провел в подразделениях беседы и порекомендовал самим участникам боев выступить перед однополчанами. Это необходимо было сделать потому, что предстоял вылет на задание новой группе бомбардировщиков.
Мы часто практиковали такие беседы. Человек, побывавший в бою, мог многое подсказать своим товарищам, воодушевить их, вселить уверенность в успешном выполнении поставленной задачи.
Почти в каждом вылете обязательно принимал участие летчик — политработник. Помнится, эскадрилье старшего лейтенанта Проценко приказали лететь на бомбежку десантных судов противника, обнаруженных на Балтийском море. Некоторые члены экипажей впервые шли на боевое задание. Они нуждались в примере более опытных товарищей.
Ко мне подошел военком эскадрильи старший политрук Чижиков и попросил:
— Разрешите слетать с ребятами?
— Но ведь группа укомплектована, к тому же вы, кажется, не готовились, — возразил я Чижикову.
Он настаивал:
— Я раньше выполнял подобные задания. Над морем летать приходилось. Разрешите?
Я хорошо знал этого энергичного политработника и замечательного летчика, и у меня не было оснований отказывать ему. На всякий случай спросил у командира, не возражает ли он против полета старшего политрука.
— Чижиков старый морской волк, — одобрил командир. — Ои усилит группу.
В этом нелегком полете бомбардировщики действовали чрезвычайно смело. Вдали от родных берегов они отыскали караван десантных судов противника. Штурман Гладких точно вывел самолеты на цель. Корабли ощетинились шквалом зенитного огня. Презирая опасность, экипажи стали на боевой курс и прямыми попаданиями крупнокалиберных бомб подожгли два судна. На палубах вспыхнул пожар.
Развернувшись, экипажи повторили атаку, сбросив остатки бомб. Накренилось еще одно судно, но проследить, затонуло ли оно, не было времени: появились вражеские истребители. Старший лех! тенант Проценко подал условный знак, чтобы экипажи сомкнулись и приготовились к отражению атак. Четыре раза бросались истребители на наших смельчаков, но всякий раз стрелки — радисты и штурманы отгоняли их дружным огнем.
