себя. Держась за забор, она вернулась к себе домой.
Дальше просто мелькали лица. Дом наполнялся родственниками и друзьями, которые по очереди сидели на стульях, на диванах, толпились кучками во дворе. Кто-то обнимал ее и прижимал к себе.
Из обрывков фраз складывалась жуткая картина.
Отец проверил пчел. Обошел все ульи в Раю. Поискал грибы – несколько штук лежало в ведре. Потом остановился под изогнутой веткой старой липы. Сходил к мотоциклу. Взял из коляски веревку, которой привязывал скошенную для коровы траву. Перекинул эту веревку через ветку. Встал под ней на колени, будто прощения у всех попросил… И простоял так целую ночь… Вечером в сумерках мать с дедом его не увидели, потому что липа стояла в стороне от ульев, а утром на его поиски поехали уже большой толпой…
Тело отца привезли в кузове старого МАЗа. Юлька до последнего не верила, что там действительно он. Мать не пускала ее, но она все равно заглянула в кузов. Рыжая кудрявая борода… Согнутые колени…
Вечером в осиротевший дом Столбовых приехал Глава района Сергей Александрович Артюхин, бывший когда-то председателем колхоза «За мир». Баба Валя кинулась к нему:
– Это вы все виноваты! Вы! Бросили деревню! Поманили этим фермерством! А потом хрен вам, мужики, на постном масле! Обманули! Что наделали…Что наделали…
Сергей Александрович обнял ее за плечи, и она снова завыла:
– Сын мой… Павлушенька…
На похороны собралось больше двухсот человек. Вереница машин растянулась почти на весь поселок.
Глава 18
До конца августа стояла сорокаградусная жара. Дед Ваня, папин отец, дядя Саша и Костя круглые сутки работали в полях на уборке. Юля и Анька помогали на складе сортировать зерно. Вечера они проводили дома. Матери было очень плохо. Скакало давление, сердце с трудом справлялось с горем, часто по ночам ее била крупная дрожь, и тогда дочери бежали за фельдшером, срезая путь напрямую по полям, освещаемым зловещей багровой луной.
Думать о любви и встречаться с Виктором Юльке было стыдно. Огромное чувство вины перед отцом лежало на ее плечах и пригибало к земле. Как могла она быть такой легкомысленной? Такой слепой?! Ведь она видела отца каждый день и чувствовала, что с ним что-то не то. Но нет же! Как та стрекоза из басни: все лето пела и плясала.
Тысячу раз повторяла она себе, что надо было с ним тогда за грибами поехать, а не на гулянку идти…
Каждый вечер, как только Юлька ложилась спать и закрывала глаза, ее начинало затягивать в стремительно крутящуюся черную воронку.
Утро воскресенья. Разговор за столом. У всех свои планы на день.
Отец приезжает на пасеку. Ходит среди ульев. Отаптывает слишком высокую траву. Заботливо прикрывает летки, чтоб чужие пчелы не занимались воровством меда. О чем он в это время думает?
Потом идет в лес, ищет грибы. Останавливается под липой…
Самый разгар медосбора. Впереди уборка зерна. Дома семья. Теперь уже двух студенток надо учить. Анька поступила на первый курс биофака.
Может он просто устал? Закончились силы биться из года в год за копейки…
Было огромное желание и умение работать. Была вера в свои силы. Но результат никак не соответствовал вложенным усилиям? А бросить все это и уехать на заработки на север, например, как это сделали многие бывшие колхозники, ему совесть не позволяла? Родная земля, которой были нужны его руки… Старые родители через дорогу, которым нужна его забота…
И вот скрипучий красный МАЗ спускается с Ореховой горы со страшным грузом в кузове.
* * *
Прошли девятины.
Юля и Аня сидели за опустевшим столом, который из-за большого количества родни накрыли во дворе. Несколько дней назад отец ходил тут, прикасался к дверным ручкам, точил разные железки в гараже. Под навесом стояли его сапоги, на гвозде висела клетчатая байковая жилетка. Юля присмотрелась, из кармана торчало что-то зеленое. Она подошла ближе. Карман насквозь прошили острые ростки пшеницы. Видимо, отец где-то подобрал зерна, а жилетка под дождем намокла…
– Слушай, Анька, а давай на пасеку сходим. Может, он там где-то записку оставил?
Сестра, не задумываясь, согласилась.
Было жарко и ветрено. Над Ореховой горой быстро летели пышные облака. Жесткая, высохшая за лето трава цеплялась за ноги. Юля и Аня обогнули пруд и пошли по тропке, ведущей на пасеку.
Домик был настежь открыт, дверь растерянно качалась на ветру.
Внутри привычно пахло медом, прополисом, мелиссой.
Вдоль одной стены были набиты полки, на которых хранился разный пчеловодный инвентарь и подушки для ульев. А вдоль другой вытянулась широкая лавка. У маленького оконца стоял старый раскладной стол, перевезенный сюда за ненадобностью.
Анька быстро обшарила все полки и нашла тетрадь, в которую издавна записывали все пасечные дела: когда выставили пчел после зимовки, на какие улья добавляли дополнительные корпуса, сколько фляг меда накачали. Сестры пролистали каждую страницу, но того, что искали, не нашли. Последняя запись была сделана их мамой за три дня до смерти отца. Следующий листок был небрежно вырван.
Юля и Аня проверили каждую щель, каждый паз между бревнами, но ничего не нашли. Разочарованные, они сидели на лавке. Несколько пчел надсадно бились о стекло.
Юля сложила руки на стол и устало опустила на них голову. Неужели отец ушел вот так, без единого слова на прощание?! Не может такого быть! Не может! И вдруг ее осенило. Стол раскладывается! Она подскочила от неожиданной догадки:
– Анька, тяни туда, я – сюда.
Между раздвинутыми половинками, на сложенной дополнительной столешнице лежал тетрадный листок с оборванным краем.
Юля дрожащими руками взяла его. Почерк отца. Всего три строчки:
«Простите меня христа ради.
Устал я.
Надо жить по-другому, а я не умею…»
Глава 19. Эпилог.
Лето подошло к концу. Остался последний курс. Юля говорила с мамой о том, чтобы взять на год академический отпуск, но та сразу отвергла это предложение: проживем как-нибудь. Тем более, через две недели Юля приедет в Раздольинскую школу на практику и будет жить дома до ноября. А там уже и до диплома недалеко.
Работники сельского совета помогли матери оформить на дочерей пенсию по утере кормильца. Юлю как-то странно поразила эта формулировка: кормилец утерян… Пожалуй, да, по вине государства утерян… Пусть расплачивается теперь.
Особенно обидным оказалось то, что сумма пенсии получилась больше той месячной суммы, которую могли ей давать родители раньше. Живой человек был дешевле мертвого…
* * *
Вечером накануне Юлиного отъезда в окно постучал Виктор. Юля накинула на плечи пушистую кофту и вышла к нему. Они впотьмах пробрались между грядками в дальний угол огорода и сели на скамейку под яблоней. Оглушительно трещали кузнечики, из-за горизонта выползала все та же недобрая луна.
– Вить, скажи мне, почему луна такая красная в этом чёртовом августе? – тоскливо спросила Юля.
– Да разве это красная?! Вот когда бывает лунное затмение,
