разделах Польши. В недолгие периоды мирного затишья характер сообщений о российских вооруженных силах несколько менялся, но полностью эта тематика не исчезала никогда. Заметим, что в моменты боевых действий между двумя странами сообщения о войсках противника носили чаще всего пропагандистский характер.
§ 1. Внешний вид русских войск в 1789–1814 гг
В период Революции и наполеоновских войн на страницах французских газет нередко появлялись подлинно антропологические заметки о российских иррегулярных войсках. Интерес был вызван среди прочего тем фактом, что в других европейских армиях того времени не было подобных воинских частей (если не считать венгерской кавалерии в австрийской армии). Кроме того, очевидные внешние отличия одежды и вооружения этих частей от того, как, по мнению французов, должны выглядеть современные войска, связывали их происхождение в глазах европейцев с миром варваров.
Гротескные описания русских приобретали по мере развития Революции все большую популярность и создавали определенный фон, оживляя негативные стереотипы. Особое внимание пресса всегда уделяла удивительным и воинственным обитателям степей – казакам: «Более не стоит на повестке дня вопрос о марше войск к Рейну – теперь речь идет об их походе в Польшу. Генералы, которые должны командовать войсками, уже называются в печати. Еще нет сведений об их количестве; все, что известно, это то, что три тысячи донских казаков приготовлены для участия в этой экспедиции и составят отдельный корпус под командованием полковника. Эти варвары, предающиеся суеверию и разбою… не желают выступать в поход до тех пор, пока им твердо не пообещают двух вещей: во-первых, что они обнаружат много денег в той стране, в которую их собираются вести, во-вторых, что если им суждено встретить в чужих краях свою смерть, то их души вернутся на родину, на берега Дона, к их женам, детям и прочим родственникам. Офицеры, которые в равной степени разбираются как в финансах, так и в богословии, обещают им и одно, и другое, и на таких условиях они (казаки. – Авт.) соглашаются выступать в поход»[306]. Иными словами, публицисты старались продемонстрировать черты религиозной и культурной «инаковости» русских, избирая для этой цели образ воина-казака, в котором причудливо переплетались все черты, приписываемые «воображаемому русскому»[307].
Публикации о специфике русских войск участились после того, как Павел I решил вступить в войну против Французской республики. В 1799 г. в ряде статей подчеркивался национальный колорит и характерные детали униформы русских иррегулярных войск. Такие материалы заставляли читателей воспринимать русские войска как карикатуру на армии других противников Франции. Например, пражский корреспондент газеты Le Compilateur сообщал: «Авангард и арьергард русской дивизии. составлены из уральских казаков, прибывших с берегов Яика, что на западных границах Сибири. Это очень красивые люди. Густая борода покрывает почти все их лицо и спускается на грудь. Их костюм, немного восточный, состоит из некоего подобия полукафтана с широкими рукавами, длинных матросских брюк и широкого пояса, на котором висит дважды согнутая сабля. У них очень прочные сапоги и знаменитые красные колпаки. Они вооружены ружьями большого калибра и, кроме того, очень большими пиками с коротким и четырехугольным наконечником; они очень ловко пользуются этим оружием. У них маленькие и худые, но живые и сильные лошади. Эти животные настолько приучены плавать, что казак не нуждается в мосте, даже чтобы пересекать самые быстрые реки. Когда идет дождь, казаки покрываются плащом из фетра, снабженным капюшоном, и походят, в этом странном и нелепом наряде на армию капуцинов верхом на лошадях…»[308] В этом описании множество элементов, которые должны были связать в сознании французов казаков с архетипическим образом варваров. С одной стороны, их внешний вид должен вызывать улыбку из-за его нелепости: казаки носят густую и длинную бороду, в одежде сочетают матросские брюки и плащи капуцинов, но, с другой стороны, они и опасны, поскольку хорошо владеют своим несколько устаревшим оружием (в первую очередь – пикой). Тот факт, что они преодолевали все водные преграды, не спускаясь с лошади, также должен был накрепко связать образ казака с образом страшных кочевников из прошлого, оживить в сознании читателей воспоминания о последних столетиях Западной Римской империи.
Корреспонденты красочно описывали многонациональный состав русских войск периода войны против Второй коалиции и предлагали вниманию читателей самые невероятные генеалогии народов, составлявших русскую армию: «Так называемые татары – это попросту бедные поляки, – сообщала та же Compilateur, – впрочем, на самом деле добрые католики, жалкие остатки полка из дворян или литовских улан, набранного Станиславом-Августом и стоявшего гарнизоном в Варшаве накануне раздела Польши, которому выпало несчастье попасть в результате этого раздела в Россию. Что касается настоящих казаков Урала, то это земледельцы, оторванные от своих полевых работ в надежде жить везде за чужой счет. Они не снабжены униформой, но носят свои крестьянские одежды. Если это сборище браконьеров и не может блистать своей одеждой, то можно уверить, что это лучше всего вооруженное войско в Европе. Почти все они имеют клинки дамасской стали и английские пистолеты»[309]. Таким образом, во внешнем виде этих воинов отразились основные страхи европейцев, связанные с угрозой со стороны России, – это соединение восточных черт (клинки дамасской стали) с современными достижениями европейской военной техники (английские пистолеты).
Автор статьи не случайно обратился к рассказам о «татарах» и «казаках». Мысль о принадлежности русских к кочевому миру глубоко вошла в общественное сознание. Стереотипное представление о громадных российских «незаселенных пустынях» тоже играло свою роль в этой концепции. По мнению публицистов конца 1790-х гг., в случае порабощения большей части Европы русские будут отправлять ее жителей на заселение «сибирских пустынь»[310]. Moniteur тоже использовала этот стереотип, когда сообщал о незавидной участи тех из итальянских патриотов, которые не были убиты русскими и австрийцами на месте, а направлялись сразу в Сибирь. В этих представлениях вновь находят отражение взгляды просвещенной элиты кануна Революции на Россию как на северную страну окраины цивилизованного мира, чьи «бесплодные» территории мало населены и поэтому не приносят дохода[311].
В период Итальянской и Швейцарской кампаний австро-русских войск против Франции 1798–1799 гг. солдаты французской армии впервые[312] встретились на полях сражений с героями многочисленных рассказов о далекой «варварской» России. Революционная пропаганда и франкоязычная пресса, зависимая от Директории, прилагали все усилия, чтобы внедрить мысль об относительной слабости России, которая не более чем «колосс на глиняных ногах»[313]. Также важную роль в принижении значимости и опасности противника играли визуальные образы, и в первую очередь указания журналистов на необычный внешний вид русских войск.
Журналисты не жалели темных красок и эпитетов для изображения всей порочности и слабости противника. Летом 1799 г. Moniteur сообщала о
