мне не хотелось лишний раз пугать слуг.
«Они и так натерпелись жути, чтобы лишний раз лицезреть мормилая среди ночи».
Тогда я отправился в спальню Антони. Секретер всё ещё был открыт, а ключ торчал в замочной скважине.
«Там, где нашли, дважды не ищут», — подумал я и положил амулет в один из ящиков, заперев на замок.
Постель Антони была заправлена. Я подошёл, проведя пальцами по ароматному, пахнущему свежестью белью. Оно было мягким и манящим. Более не раздумывая, я сбросил одежду и нырнул в объятия прохладной неги. Было очень странно вновь оказаться в этой комнате, не по зову, а ради собственного удовольствия. Я долго лежал, всматриваясь в потолок.
«Нужно найти надёжного дворецкого. Нанять конюха. Охрану, не менее двух человек. А потом разобраться с мамашей убитого. Душить старушку, я, конечно же, не стану. Это не в моём стиле. Но с ней придётся попотеть. Мать признает обманку, даже с завязанными глазами. Значит нужно минимизировать их контакты. Но как?».
В дверь постучали.
— Входи, открыто, — бросил я.
Агата вошла в спальню, боязливо поглядывая по сторонам. Ей явно было не по себе от этого места, и я думаю, по разным причинам. Раньше доступ сюда она имела лишь по долгу службы, и наверняка, каждый раз боялась пропустить складку или не ровно положить подушку, не вызвав гнева. Женщина неловко застыла посреди спальни, глядя на меня. Я так и не привык зажигать свечей, довольствуясь прекрасным ночным зрением. Агата же, скорее всего, видела лишь силуэт на белом.
— Подойди, — как можно тише, чтобы не пугать её хриплым и тяжёлым голосом, которым теперь располагал, попросил я.
Она подошла, застыв у моего изголовья, ничего не говоря.
— Раньше ты была намного решительнее.
— Раньше ты не лежал в постели, которую я весь день отмывала от крови.
— Это всего лишь вещь, Агата. Вещь можно сломать, выбросить, но не осквернить. Это попросту невозможно. Осквернить можно человеческое тело, душу…
— Хватит, — попросила она. — Я сама пришла. Ты хочешь, чтобы я осталась?
— Хочу.
Агата села на постель и медленно расплела завязки на платье. Затем скользнула под одеяло, и я почувствовал её тепло. Она обняла меня, уткнувшись носом в подбородок и закинув ногу мне на живот.
— Ты ненормальный, — заявила она, ничего более не комментируя.
— Похоже, для тебя это любимое качество в мужчинах, — парировал я.
— Похоже.
В её голосе, наконец, послышался озорной тон.
— Чего бы тебе хотелось?
Агата чуть помолчала, а затем сказала то, что я уже и так знал.
— Свой дом, достаток, вылечить кожу на руках. Мужа и ребёнка.
— Девочку или мальчика?
— Не важно, — ответила она, тотчас поправив саму себя. — Девочку.
— У меня две дочери Олеся и Злата.
Агата молчала, переваривая услышанное. Похоже, она никак не ожидала нарваться на подобную откровенность.
«Привыкла, что я — мормилай. Оно. То, что уже не может иметь прошлого и настоящего».
— Где они сейчас? — спросила женщина, когда я уже решил, что Агата сегодня не проронит ни слова.
— Дома в Русарии. Во Пскове.
— Далеко, — невпопад брякнула Агата.
— Далеко, — согласился я.
— Жена?
— И жена, — кивнул я.
— У меня был муж. На войне с вами убили…
— На этой?
— Нет, прошлой. Ещё был сын. Умер от чахотки.
— Мне жаль.
— Уверен?
— Наверное, да. Я может и убийца, но не злодей. Во всяком случае, пока нет.
— Я уже почти забыли их лица. Осталась только пустота, которая болит. Говорят, у калек болят отрезанные руки или ноги… Это правда?
— Да, так говорят. Я тебя понимаю. Я тоже скучаю по своим и тоже не помню их лиц.
— Это не одно и тоже… Твоя семья жива.
— Да. Зато я умер.
Мы снова замолчали. В какой-то момент, я подумал, что это конец наших отношений, и Агата уйдёт навсегда, как вдруг она заговорила:
— Ты знаешь… Я только сейчас поняла, — Она вдруг забралась ко мне на грудь, заглядывая в лицо. — Я же не знаю, как тебя зовут!
— И правда, — криво рассмеялся я. — Зови меня теперь Антони.
— Нет, — решительно заявила Агата, замотав головой. — Это при матери или гостях. Я хочу знать, как называть тебя здесь!
— Алексей.
— Алёша, — мягко проговорила Агата, испуская глазами игривый блеск.
Я обхватил её бёрда ладонями и сжал. Она ахнула, прильнув ближе. Губы коснулись губ. Тела горячили друг друга. Агата стонала, то извиваясь, то замирая, то хватаясь за спинку кровати, прижимаясь грудью к стене, то нависала надо мной. Её горячее дыхание слилось с моим, а наглый и полный вызова крик пронзил тишину особняка.
Когда я проснулся, она уже ушла. Меня это несколько смутило, но я тотчас мысленно похвалил её.
«Нельзя расхолаживаться. Не известно, как дальше пойдет дело с Сабиной. Мы должны быть аккуратны».
Я распахнул ставни. Светило солнце. Было ещё раннее утро, от чего оконная рама была влажная от росы. Собрав капельки ладонью, я провел ею по щеке, радуясь холодной неге и замер.
«Я спал… Впервые за всё время, я… не забылся… не был выброшен в чёрную бесконечность отчаяния… Я спал. Мне ничего не снилось, но я совершенно точно спал».
Это открытие, едва не заставило меня закричать. Я вроде бы даже почувствовал, как бьётся моё сердце. Окно кухни было открыто нараспашку, и оттуда тянуло овсяной кашей. Обернувшись, я не нашёл на полу своей одежды. Агата её унесла, оставив на прикроватном столике благоухающий костюм прежнего хозяина. Просторные тёмно-зелёные бриджи с белыми чулками, кафтан из красного сукна с золотой строчкой, и наконец, белоснежная сорочка с вышитым вензелем «В» справа на груди. Одежда оказалась почти впору, разве что чуть узка в талии и плечах. Я спустился на кухню, там уже вовсю хлопотали женщины. Майя, увидев меня осеклась, а затем заметив одежду Антони, надула щёки, если сдерживаясь.
— Валяйте, — улыбнувшись, сказал я.
Они прыснули звонким заливистым смехом. Мне не было обидно, и уж тем более я не рассердился. Этот смех казался настолько живым, что пробуждал в черствеющей и леденеющей душе что-то, давно забытое и потерянное. Отсмеявшись, я резко сделал суровое выражение лица. Служанки в мгновение ока смолкли, хотя по их переглядыванию я понял, что они догадались
